Небесный огонь

— Ну, хватит болтать,- поднялся Арминек.- Пора в путь. Надо укорачивать его.

И снова — густой темный чыс, сквозь который даже солнечные лучи не пробиваются. Продрались в низинку, круглую, словно чугунный казан. Ухабы, кочки, колючие кустарники…

Арминек ломится через заросли и приговаривает:

— Будь спокоен, друг! (Первый раз меня другом назвал!) Арминек не заблудится. Разве это тайга? Это палисадничек.

Чего он задается? Чего себя возвеличивает? Один раз с отцом за черемшой съездил, и уже всю тайгу насквозь знает! Подумаешь, я тоже в тайге был. Тоже с отцом. Прошлой осенью. Отец и еще несколько охотников из нашего аала по первому снегу отправились белковать. Я их до охотничьего стойбища проводил и обратно коней увел.

— Где же твой Улгенник? — спрашиваю.

— Найдем! — обнадеживает Арминек.- Я таежник.

— Да уж, похожи мы с тобой на таежников, как кукушка на ястреба… Не заблудились?

Арминек только хмыкнул. Разве он признается?

Еще с час пробирались сквозь чащобу. Очутились на невысоком перевале. Никакой это не Улгенник. Конечно, заблудились.

И в самом дремучем лесу много небольших полянок. На одной такой остановились перевести дух. Сюда совсем недавно заглядывало и грело солнце — трава еще теплая.

Огляделись. Заметили впереди низинку, а на ней родничок. Прозрачный, будто стеклянный. Дно устлано чистыми-чистыми гальками, словно их начистили зубной пастой.

Арминек достал из мешка котелок, зачерпнул воды. Я развел небольшой костерок. Только теперь почувствовал, что очень хочется есть.

Повесили котелок над огнем, стали ждать, когда вскипит чай. Пока что можно было забраться на дерево — посмотреть, куда же девался Улгенник. Бросили жребий: лезть выпало мне. Выбрал я старый, посиневший от долгих лет кедр. Ветки у него начинались чуть не от земли — лазистый. Почти до самой вершины добрался.

— Ну, что видно? — кричит снизу Арминек.

Отсюда он кажется не больше игрушечного пластмассового солдатика.

— Ой, какой ты маленький!

— Ты зачем лез? На меня глядеть? — ругается Арминек.- Улгенник видно?

— Ничего не видать, кроме деревьев.

— Значит, на другой кедр надо было. Ладно, спускайся. Чай готов.

Съели по лепешке. Попили чайку, заваренного смородиновыми листьями.

— Спешить надо, Толай,- не дал отдохнуть Арминек.- Скоро вечер. Нам надо обязательно дойти до Улгенника. Он где-то здесь, близко. Сейчас мы его найдем…

Пошел напрямик. Я за ним. По сторонам глядеть неохота — глаза устали от мелькания деревьев. В голове одна мысль: «Заблудились… Конечно, заблудились. Сами виноваты. Ни черта мы не знаем тайгу. Нечего было соваться…»

А друг мой, как ни в чем не бывало, шагает и насвистывает, будто все в порядке и он ни о чем не беспокоится.

Невысокий взгорок обступили молодые кедры. Их так много, и растут они так плотно, словно конопля на заброшенной пашне. Земля под ними покрыта толстым слоем сопревших шишек, пахнущих смолой, отчего и без того крепкий таежный воздух становится еще гуще.

Мы топтались на этом взгорке, совались то в одну сторону, то в другую. Куда теперь?

— Что это? — показал Арминек на какой-то большой предмет, прислоненный к стволу кедра и похожий на громадный молоток, сделанный из целого дерева.

— А-а,- смог и я утереть нос другу.- Это нохы, колот, которым бьют по кедрам, чтобы шишки падали.

Мы подошли поближе.

— Это, однако, нохы дедушки Нартаса.

— У-у, сильный же был Нартас ага!-Арминек от удивления выпятил губы.- Такую колотушку не поднимешь… А еще таскать по тайге надо…

Мы здорово устали. Глаза стали слипаться. Все вокруг слилось в один темный тон. Ноги гудели. Ни мне, ни Арминеку не хотелось уходить отсюда — возле колота чувствовалось спокойнее, здесь, по крайней мере, кто-то был до нас.

Арминек стал оправдываться:

— Ты не думай, что мы заблудились. Я уверен: перевал совсем близко.

— Уверен? Тогда скажи, где север, а где юг.

— Без компаса в такой темноте никто не определит. Какой умный! Днем — пожалуйста.

— Тот, кто заблудился, и днем не определит.

Арминек не нашелся что сказать.

Пора было думать о ночлеге. Нохы — не шалаш. Надо искать подходящее местечко. Хотя бы под деревом…

Тупой взгорок, поросший молодыми кедрами, мы после назвали Хара тигей — Черной макушкой. Уходить с него на ночь глядя не имело смысла.

— Давай останемся тут,- предложил я.- Раз здесь орешничали, может, где-то остался какой-нибудь балаган. Поищем?

Мы спустились в лощинку, где возвышались вечнозеленые ели, под которыми вполне можно было устроиться на ночь. Рядом журчал ручеек. Чего еще? Сняли с себя «вьюки». Я уселся на пенек. Непоседа Арминек бродил вдоль ручейка.

— Толай! Толай! — радостно завопил он.- Скорей сюда! Смотри!

Я побежал к нему. За кустарниками что-то чернело. Подошли ближе: шалаш! Самый настоящий! Старый шалаш, крытый толстым драньем.

— Ура!

Самое удивительное, что мы несколько раз проходили мимо этого балагана. С нетерпением бросились к нему. Шалаш чуть накренился на одну сторону. Две доски, служившие когда- то дверью, валялись рядом. Бедный шалашик! Он походил на всеми покинутого дряхлого, грустного старика. Много лет не было возле него ни одного человека. И звери, должно быть, обходили его. Трава скрыла все следы. Зато внутри… Будто в настоящий музей попали. Все это мы разглядели, когда разожгли в очаге огонь.

Очаг был сложен посреди шалаша. По обе стороны от него невысокие нары на чурбаках. Против входа еще одна лежанка. Три-четыре человека вполне могли здесь разместиться.

Справа повалившийся набок низенький столик из рассохшихся досок. Над ним — полочки для посуды, а на них почерневшие деревянные чашки — побольше и поменьше, самодельные. Тут же берестяная узорчатая солонка. На колышек подвешена серенькая корзинка, сплетенная из ивовых прутьев, в ней три деревянных ложки и нож. Рядом с очагом берестяной коробок-ипчек, в который аккуратно сложены куски бересты и лучинки для растопки.

Арминек отыскал еще небольшой ящичек, тоже берестяной. Открыли крышку, а там огниво и кожаный мешочек с какими-то мягкими, будто ватными, комочками. Я догадался, что это такое,- трут. Арминек помял пальцами один комочек, понюхал, пожал плечами. Ладно, думаю, не все тебе одному знать! Под трутом в мешочке лежало несколько плоских камней — кремни. Кроме того, в этом коробке обнаружили шило, иглы, наперсток, разные нитки — и фабричные, и самодельные из конопляных волокон, и тарамы, нитки из сухожилий с косульих ног, самые крепкие, обувь чинить.

Так увлеклись, что о позднем времени позабыли.

— Ну как, останемся? Сможем здесь переночевать? — спросил я.

— А почему нет? Раз шалаш столько простоял, неужели как раз сегодня рухнет. У деда Нартаса крепкие руки были. Это, конечно, он делал балаган.

— Ну да. Кто же еще? Значит, остаемся!

Почему-то мы сразу решили, что это шалаш Нартаса ага. И, как после оказалось, не ошиблись.

Тем временем Арминек занялся огнивом. Он все хочет сделать сам, первый. Вот и сейчас принялся высекать искры. Ничего у него не выходит, но он не сдается. Рраз! Раз!.. Ударил по пальцу, отшвырнул кремень, сунул палец в рот. Мне смешно, но я сдерживаюсь. Подобрал кремень, взял огниво. Положил на камень кусочек трута, прижал большим пальцем, оставив на виду самую нежную мякоть, куда должны попадать искры. Несколько ударов, и одна-единственная искорка стрелой вонзается в трут. В то же мгновение от еле заметного жиденького дымка пошел ароматный запах.

— Ура! — закричал Арминек, будто свершилось великое чудо.- А ты знаешь, что надо делать, чтобы был огонь? Знаешь?

Теперь и я могу немного поважничать:

— Выдери из фуфайки клок ваты. Скорей!

Окутал ватой дымящийся трут. Теперь потянуло удушливой гарью, так что в горле запершило. Схватил с пола пучок сухой травы, приложил к ней тлеющую вату и стал сильно махать, чтобы и ветер помогал разжечь огонь. Есть! Пламя!