Пора летних каникул

— Хм,—- Вилька нетерпеливо тряхнул головой.— Это мне нравится! Мало того, что тебя каждую секунду могут распотрошить фрицы, так, оказывается, и среди друзей-однополчан есть охотники испортить тебе кровообращение.

— Суровые законы войны. Вилька вздохнул:

— Именно только это меня и утешает... Ну что ж, мальчики, давайте порыбачим.

Наше терпение с лихвой вознаградилось. Неугомонный Мчедлидзе лихо захватил «языка». Сделал он это с шиком — протянул телефонный провод поперек дороги, присыпал его пылью, а когда появился очередной мотоциклист, вскинул провод примерно на метр от земли.

Фриц оказался бесценным «языком», хотя был всего-навсего ефрейтором. Он сообщил, что через час должен проехать под охраной двух танков и нескольких вездеходов с автоматчиками важный чин из штаба группы армий «Юг».

Тут уж нас охватил настоящий охотничий азарт. Вильку трясло от нетерпения, и он все время хихикал. Ему, видите ли, представлялась морда этого важного чина, когда он превратится из охотника в дичь.

Время двигалось воловьими темпами. Так и подмывало прикрикнуть на него «ц-об-цобе!»

Наконец вдалеке послышался шум моторов... Танк!.. Следом катили два вездехода, за ними — две легковых машины...

Все произошло легко и быстро. Едва головной танк с лязгом и грохотом прокатил мимо нашего «максима», из ржи выскочил красноармеец и швырнул под гусеницы связку гранат, другой боец треснул о танк бутылку с го-рючкой. И тут же на вездеходы обрушился огонь наших винтовок и автоматов.

Затем грохнули взрывы на левом фланге — комбат прикончил концевой танк.

Фашисты в панике бросились назад, но там их встретила группа наших автоматчиков, предусмотрительно замаскированная комбатом. Как выяснилось позже, этот тактический приемчик он позаимствовал у белофиннов.

То, что затем произошло, нельзя даже назвать перестрелкой. В десять минут все было кончено. Скорее всего вся эта кутерьма походила на маленькую Варфоломеевскую ночь. Только важный чин обвел нас вокруг пальца — он застрелился от страха. Комбат и комиссар чуть ли волосы на себе не рвали с досады. Но тут бойцы принесли толстопузый портфель с двумя блестящими замками. Вилька едва заглянул в него — ахнул: среди бумаг он обнаружил директиву командующего группой армий «Юг» по проведению боевых действий в августе месяце с указанием сроков и направлений главных ударов.

Узнав о директиве, комбат застонал:

— Эх, люди, люди!.. Была бы у нас рация... Глеб сказал:

— Между прочим, рация имеется во второй легковой машине. Одна беда — через пять-десять минут сюда нагрянут фашисты.

— Фашисты?— комбат непонимающе посмотрел на Вильку.— Ага... Ну и черт с ними. Есть у нас радист?

Радист нашелся.

— Вот что, братки,— приказал он Вильке и щуплому связисту в каске,, похожему на худосочный гриб.— Надо отогнать машину с рацией в рожь и передать нашим содержание фашистской директивы.

Бойцы забеспокоились:

— Так ведь немцы, товарищ комбат...

— Тягу надо давать!

— Прикончат нас здесь, как куренков...

— Рра-азговорчики!— гаркнул комиссар.— Вы что?.. Понимать нада. Если понадобится, все здесь ляжем, а директиву обязательно передадим командованию. Ай-яй-яй-яй-яй! Нехорошо. Тысячи, десятки тысяч людей нам спасибо скажут. О других тоже думать нада.

Бойцы сконфузились.

— Занимай оборону!— приказал комбат.

На этот раз батальону досталось крепко. Немцы прикатили сразу с двух сторон. Уразумев, в чем дело, они, вопреки своему правилу не воевать в темноте, навалились на нас с остервенением. Они словно белены объелись.

Видно, гибель важного чина из штаба группы армий «Юг» изрядно подскипидарила фашистских вояк.

Батальон встретил их плотным огнем, но фашисты лезли напролом. На флангах они нас потеснили и теперь пытались взять в клещи. Пачками взлетали ввысь осветительные ракеты, заработали немецкие минометы. Мы скупо отстреливались и все гадали: загорится перестоявшаяся-рожь или нет. Во всяком случае, она дымилась.

А когда стало невмоготу, она загорелась по всему фронту. Поджечь ее приказал... комбат! Подгоняемые огненным валом, задыхаясь в дыму, бойцы попятились... бросились бежать. В эти минуты батальон понес особенно большие потери — немцы, хотя и вели стрельбу наугад, засыпали нас минами и пулями. Но они не могли нас преследовать — не позволяла горящая рожь.

Огонь гнался за нами по пятам. Комбат, что ты наделал! Ты решил нас всех сжечь заживо?! Ты с ума сошел, комбат!

...Умница, комбат!

Метров через триста кончилась рожь. И здесь же мы обнаружили автомашину с рацией. Вилька с радистом только что закончили передачу.

— Порядок! Открытым текстом фуганул'и!..— ликовал наш неугомонный друг. Единственный его глаз светился во тьме.— Ну и ну!.. Ну и комбат!

— Спрашиваешь!—Мчедлидзе от избытка чувств щелкнул пальцами.— И ты тоже, биджо, ничего себе. Что хочешь праси у меня. Ничего не жаль. Желаешь полцарства — бери, дарагой.— Хочешь...

— Погоди, комиссар,—: Вилька говорил уже на ходу, потому что батальон форсированным маршем шел на восток.— Не.надо нам полцарства. Шепни-ка лучше комбату, чтобы он, в случае чего, вспомнил о троих джентльменах с «максимом». Теперь наша очередь прикрывать. Понял? Устрой нам это, генацвале, доставь удовольствие. По знакомству, а?

— Ва!— удивился Мчедлидзе.

Вилька невозмутимо волочил за собой дребезжащий «максим». Мы шагали рядом, нагруженные коробками с пулеметными лентами. Вдруг; Глеб закашлялся и произнес сдавленным голосом:

— Вилька!.. Друг ты наш... Вилька!

— Ну-ну, без сантиментов, граф.

У меня щекотало в носу, першило в горле. Но это не от дыма, которого я здорово наглотался. Мне было просто очень хорошо, что у меня такие друзья.

...В который раз батальон оторвался от немцев. Мы шли, шли. Если говорить начистоту, мы почти бежали.

Час... два изнурительной ходьбы. Хотелось, смертельно хотелось пить, от голода кружилась голова, поташнивало. Смертельно хотелось рухнуть на землю и спать, спать, спать!

Но батальон упрямо пробивался к своим, на восток.

Недалеко от небольшой деревушки, притулившейся на берегу реки, масляно поблескивавшей при лунном свете, мы, наконец, остановились, повалились в картофельную ботву.

— Не спать!— то и дело' приказывал комбат.— Приказываю не спать. Вот вернутся разведчики, если нет фашистов в деревне, тогда и поспим.

Мчедлидзе, тихо рыча, расталкивал засыпающих.

— Эй, слушай! Маленький, да? Вставай, тебе говорят... Ты зачем такой любопытный? Сны хочешь видеть вместо кинематографа?.. Эй,, кацо, вставай, а то больно будет!

Вернулись разведчики. Судьба улыбнулась батальону — в деревеньке немцев не было.

Глеб, Вилька и я постучались в первую же хату. Мы буквально валились с ног от усталости.

— Эй, хозяева, откройте!— Вилька постучал еще раз. Никто не откликнулся.

Вилька потерял терпение, саданул в дверь сапогом. Во дворе, за сараем, исходил сиплым лаем цепной пес. Мы взяли дверь в три кулака.

Наконец послышались шлепки босых ног. Вкрадчивый голос, в котором трепетал страх, спросил:

— Хто?

— Свои, дядя, открой.

— Хто — свои?

Тут уж взорвался Глеб:

— Хто-хто! Каких тебе своих? Советские мы, красно-» армейцы.

Тот, кто расспрашивал нас из-за двери, издал непонятный возглас — не то обрадовался, не то испугался — и стал отпирать запоры. Их, наверное, было не меньше дюжины — так долго не открывалась дверь. Но вот она распахнулась — старик в исподнем с каганцом в руках ощупывал нас быстрыми глазами, словно не веря, что перед ним советские бойцы.

— Здравствуй, папаша! Что так долго не открывал, немцев опасаешься?

— Заходьте, заходьте, хлопчики,— старик засуетился, провел нас через сени в опрятную комнату.— Радость-то какая!..

Хозяин засуетился, он прямо-таки не знал, куда нас посадить. Метнулся за ситцевую в мелких цветочках занавеску и появился оттуда уже в штанах и расписной украинской рубахе; скользнул на кухню — и тут же явился с кринкой молока, караваем пахучего хлеба и здоровенным куском сала.