Неделя приключений

— А Домна, — возразил Сёмка. — Как выйдет да как накинется…

— Наврал он про Домну, — убеждённо сказал Витька, — просто напугать хотел. Только как туда пойдёшь? Не знаем дорогу-то. Да и всё равно, пока доберёмся, Федька успеет выкопать сокровища.

— Тогда на озеро. Ведь про озеро мы ему ничего не говорили.

— Верно! — воспрянул духом капитан. — На озеро надо. Собирайтесь быстрей! Хотя стойте!

Витька критически оглядел разбросанные на поляне пальто, шинель, шапки.

— Зачем тащить с собой всё барахло! Сложим его в лодку, и пусть кто-нибудь останется сторожить.

— Я не останусь, — поспешно отказался Сёмка.

— И я, — последовал его примеру Спартак.

Витька желчно усмехнулся.

— Значит, начальник экспедиции должен сторожить лодку? Это уметь надо, ха…

Спартак плохо улавливал иронию и потому, стукнув себя кулаком в грудь, как делали в решающие моменты жизни все благородные герои, с самоотверженной готовностью изрёк:

— Я поведу экспедицию!

— Фиг тебе с маслом, — уже без иронии сказал Витька и для убедительности поднёс к самому носу Спартака означенную фигуру. — Бросим жребий.

Он зажал в кулаке три спички и предложил Сёмке тащить. Тот долго колебался, трогал то одну спичку, то другую, пронзительным взглядом сверлил напряжённые Витькины глаза, стараясь по их выражению угадать счастливый жребий. Наконец решился и вытянул короткую спичку. Витька и Спартак, одновременно испустив облегчённый вздох, принялись утешать приунывшего товарища.

Затем путешественники доели скудные остатки хлеба, обильно запили их водой, причём не забыли помянуть недобрым словом Пирата, и двинулись в поход. Сёмка проводил друзей до опушки дубовой рощи. Он смотрел вслед, пока их белые рубашки не скрылись за деревьями.

Один. Какое неприятное, холодное слово! Даже вооружившись морским биноклем, Сёмке не удалось обнаружить на берегах никаких живых существ. Только горланили невидимые птицы, радуясь неизвестно чему. Остров Страха (в просторечии Марфин остров) выглядел ещё более необитаемым. Он тянулся довольно далеко; нижняя оконечность терялась за изгибом реки. Ива, ольха и черёмуха купали в воде свои густые ветви, скрывая под ними черту берега. Поэтому остров казался огромным ворохом листвы, которую озорник великан взял да и вывалил в реку. На ветвях висели сухие комья ила, пучки водорослей, палки, корни — по ним угадывалась граница подъёма весенней воды. Сёмка уселся в лодку. Ему захотелось есть. Но ничем съедобным, кроме пшена, он не располагал. Как всякий голодный человек, Сёмка стал думать о несправедливостях судьбы. Обидно, когда какая-то несчастная случайность решает твою участь. Ещё обидней, когда нет даже завалящей корки хлеба, чтобы отвлечься от грустных мыслей.

Он попытался вспомнить, что предпринимали в подобных случаях известные путешественники. Робинзон Крузо, например, убил дикую козу, которую тут же поджарил. У Сёмки не было ружья, да и дикие козы не водились в этих местах. Но зато у него имелась удочка, а рядом река, изобилующая рыбой. Удочка торчала в двух шагах. Натянутая леска вместе с поплавком ушла под воду. Сёмку озарила догадка: «Рыба!» В мгновение ока он очутился на берегу, дернул удочку. На песок, сорвавшись с крючка, упала зеленоватая рыбёшка. Сёмка ринулся на неё грудью, подмял под себя, и окрестности огласил торжествующий вопль, какого в здешних местах не слыхивали со времён охотников за мамонтами. Когда Сёмка разжал кулак, то увидел на ладони вместе с изрядной порцией песка ерша размером в палец. Ошеломлённый ёрш, как видно, не помышлял о бегстве. Он тяжело дышал, широко разевая губастый рот, изумлённо таращил на Сёмку тёмные, как вода в омуте, глаза. Спинной плавник, похожий на крыло летучей мыши, ощетинился иголками, но, должно быть, и сам ёрш не верил в эффективность подобной меры, потому что даже не потрудился шевельнуть хвостом. Эта покорность судьбе несколько озадачила Сёмку, охладила его охотничий азарт. Всем своим обликом ёрш как бы говорил: «Ничего не сделаешь. Кто-то и в уху должен попасть».

От головы до хвоста, словно пляжный завсегдатай, покрытый мелким речным песком, он выглядел не очень-то внушительно. Сёмка решил его обмыть. Лишь только он опустил руку в воду и, успокоенный смиренным видом добычи, немного разжал пальцы, как ёрш выскользнул из плена и, насмешливо мотнув хвостом, ушёл в глубину. Сёмка чуть не заплакал с досады. Вот и доверяй после этого рыбам!

Запоздалое сожаление по большей части бывает бесполезно. Поняв это, Сёмка приступил к делу. Около потухшего костра он обнаружил банку с наживой, насадил на крючок лоснящегося лилового червяка с сизым отливом, поплевал на него, поворачивая так и этак, словно курицу на вертеле, и, убедившись в совершенной его неотразимости, забросил в воду. Потом уселся на берегу и предался мечтам. Что, если попадётся огромный сом, в пуд весом! Почему нет? Сколько подобных случаев рассказывали бывалые рыболовы. На месте сома Сёмка обязательно соблазнился бы жирным красным червяком, обильно смоченным слюной, точно котлета соусом. Конечно, сом, может быть, и не так голоден, как Сёмка, но вряд ли найдёт он у себя на дне пищу более вкусную, чем этот червяк. Сейчас сом, конечно, уже проснулся, пошевелил усами, подумал, чего бы такое съесть питательное. С утра кругом плавали разные козявки. Сом пожевал их — выплюнул. Дрянь какая-то, похоже на размоченные чёрные сухари. «Чего я здесь не видел, в глубине? — подумал сом, вернее Сёмка подумал за него. — Козявки эти мне ужас как надоели — ни вкуса, ни запаха. Поплыву-ка к берегу». Вот поднимается из омута, зыркает глазами по сторонам — тут ухо держи востро, а не то как раз зацепят сетью. Видит — пусто на берегу, только мальчишка сидит. Лицо доброе, кроткое. Сразу видать: безобидный мальчишка. «Ладно, — думает сом, — проглочу его червяка, так и быть. Уж очень симпатичный мальчишка-то. К тому же, видать, голодный. Ему бы теперь картошечки с солью да если бы ещё с мягким душистым чёрным хлебом…»

Сёмка вздохнул и проглотил слюну. Дёрнул удилище — червяк болтается на крючке целёхонек, как сама безнадёжность. «Плохое место», — решил Сёмка и перешёл на другое. Однако скоро вернулся на прежнее. За полчаса он обошёл побережье на сотню метров вверх и вниз — всё безрезультатно. Сёмка насадил другого червяка, тощего и более подвижного. Он израсходовал на него весь запас слюны, после чего червяк совсем сник и стал похож на боксёра, которого после нокаута уносят с ринга.

О пудовом соме Сёмка больше не смел и думать. Хотя бы плотвичка поймалась, малюсенькая плотвичка… Только бы для навару…

— Миленькая, хорошенькая, — вслух заговорил Сёмка, — ну попадись, пожалуйста! Ну что тебе стоит — раскрой ротик… проглоти червяка — и всё… Я даже, может быть, тебя отпущу, — после некоторого раздумья пообещал рыбак. — Ей-богу! Только посмотрю и отпущу. И всех червей отдам. Для деток… Они ведь, поди, голодные. Честное слово! Я очень добрый и люблю рыбёшек…

Плотвичка осталась глуха к его мольбам. Сёмке надоело бегать с удочкой, воткнул её в берег. Решил больше не думать о рыбе. От бывалых рыбаков он слышал, что такая мера помогает. Но ему не везло. Рыбёшки так и сновали мимо поплавка, взбалтывая воду и оставляя за собою круги. Однако к червяку ни одна даже не прикоснулась.

Тогда Сёмка стал размышлять о грустном. Ах, как теперь он сочувствовал сторожихе, что сидела по ночам на табуретке у дверей соседнего магазина! Раньше он думал, что сторожить — это отдых, а не работа. Оказывается, ещё какая работа! Куда тяжелее, чем колоть дрова или копать грядки.

Начали мучить сомнения. Вдруг Витька и Спартак не найдут обратной дороги? Вдруг дядя Вася уже уехал в город? Пока суд да дело, пройдёт время. И через несколько дней на берегу Сужи, напротив острова Страха, там, где начинается пролив Отважных, найдут холодный Сёмкин труп. И зарыдает мама: «Зачем, зачем, мой сын любимый, я заставляла тебя целыми днями решать задачи?! Встань, проснись! Хочешь — сию минуту порву задачник-скорпион?!» Но поздно, поздно! Не встанет Сёмка, не увидит больше ни задачника, ни голубого неба. И Леночка, склонившись над ним, глядя на его бледное красивое лицо, отмеченное печатью смерти, воскликнет: «Ах, почему я его не ценила, ведь он меня так любил?!»