Кораблики, или «Помоги мне в пути»

Когда я кончил, он спросил с какой-то незнакомой тревогой и со взрослой озабоченностью:

– Пит, а ты правда... был Петькой Викуловым?

– Клянусь.

– Но тогда... почему? Вот так...

– Давай... Вот что давай, Петушок. Спокойно посидим, передохнем. У меня ведь тоже в голове сумятица... Но для начала попробуем все это объяснить хотя бы самым простым способом...

– Каким? – шепнул он.

– Сейчас... Есть научное предположение о тесном сосуществовании множества параллельных миров. Они вроде бы очень похожи друг на друга, но некоторые события в них могут отличаться. В одном случае лопнувший рельс не выдержал тяжести вагона, в другом выдержал. Разные варианты... Была даже придумана формула для определения возможного числа вариантов...

Петьке плевать было на формулу. Он ладонью вытер щеки и все еще шепотом спросил:

– Значит, мы с тобой все-таки не совсем одно и то же?

– В чем-то одно, а в чем-то... Ох, Петька, чем дальше мы копаем загадки Вселенной, тем они непостижимее. Что мы знаем о многомерности Времени и Пространства? Помнишь старинную картинку: монах подобрался к самому краю небосвода, нашел дыру, сунул голову и обалдело смотрит на всякие небесные механизмы? Вот и мы так же. Вроде бы и добрались до дальних планет, ковыряем межзведные дали, нащупали корпускулы времени, но это ведь самые крохи знания...

Говорил я почти машинально. Лишь для того, чтобы расслабить у Петьки (и у себя) нервы. С Петькой это, кажется, получилось лучше, скорее. Он повозился у меня на колене и пробормотал:

– Значит, наша с тобой жизнь катилась как по параллельным рельсам, да?

– Выходит. До поры...

– А потом рельсы пересеклись, – вздохнул он. – Я знаю, когда... Хотел догнать маму, а вышло вон что...

– Это там, на концерте?

– Да...

– Кто же знал, что дьявол дернет Полоза сунуться туда со своим хроноскопом, – сумрачно сказал я.

Петька опять поглядел мне в лицо мокрыми глазами:

– Я думаю, дело здесь не только в Полозе...

– А в ком еще?

– Не знаю... в ком или в чем... Пит!

– Что, Петушок?

Он сунулся носом мне в плечо и спросил еле слышно:

– А мамина могила сохранилась... здесь?

На Приморском кладбище давно никого не хоронили, но и не сносили его. Здесь было много всяких исторических памятников: адмиралам, художникам, ученым, изучавшим древности этого края... Мамина могила сохранилась. Все долгие годы, когда меня не было, за ней присматривал Юджин. А после возвращения приезжал я сюда уже два раза – по утрам, когда Петька сидел в школе...

А сейчас мы с ним вдвоем шли мимо замшелых надгробий с черными якорями и корабельными цепями, мимо покосившихся мраморных колонн, гранитных и бронзовых бюстов, часовенок и камней с чугунными барельефами парусников и броненосцев.

Хотя городские власти и старались поддерживать здесь порядок, многие участки заросли дремучим шиповником, белоцветом и чертополохом. Как ни выбирай дорогу, все равно приходилось шагать сквозь всякие сорняки. Меня они хватали колючками за штанины, а Петька на ходу растирал на икрах царапины, тихонько шипел сквозь зубы, но не отставал. И не говорил ни слова.

Наконец мы пришли.

Солнце желтыми, уже вечерними лучами светило сквозь кроны вековых каштанов. Кроны были еще густые, хотя листья с подсохшими краями часто падали на траву и на гранит.

На холмике, обложенном по бокам серыми плитками, доцветали бархатцы и синие цветы дикого, от прилетевших семян, цикория. И еще какие-то мелкие желтые цветы – вроде тех, что густо усыпают крепостные развалины. Я их не выдергивал: всякая трава имеет право жить и радоваться солнцу на том месте, где проросла...

Памятник был простой: красноватый гранит высотою мне до плеча, отглаженный с одной стороны. На гладком месте – надпись и фаянсовый медальон-портрет.

Мы с Петькой стояли рядышком и ничего не говорили. Петька переступал с ноги на ногу, трогал коленками пушистые шарики белоцвета, что выросли рядом с холмиком, и неотрывно смотрел на медальон. Потом прошептал не оборачиваясь:

– Похожая... Только старенькая... Там, в Старотополе, тоже была фотография на камне... только молодая. И камень не такой. Поменьше и серый.

Я обнял его за плечи. Он замер, но скоро мягко высвободился, оставил у меня в руках куртку. Опустился на корточки, взял бумажный кораблик – тот белел у подножия камня среди густых стеблей. С тихой улыбкой глянул на меня:

– Это ты сделал?

– Да. Оставил в прошлый раз. Я всегда оставляю такой, когда прихожу.

– Я тоже оставлял... там... Все-таки мы почти одно и то же, да?

– Почти, – послушно отозвался я. И виновато спохватился: – Сегодня бумагу для кораблика я забыл.

– А я не забыл... – Петька взял у меня куртку, вынул из кармана сложенный вчетверо листок – такой, какие вставляются в домашние принтеры. – Можно, я сам сделаю кораблик?

– Сделай, конечно...

Петька опять сел на корточки, примостил бумагу на коленках, начал сгибать и складывать. Засопел тихонько. Я смотрел, как шевелятся волосы на его заросшем затылке, и тихо поражался смеси обыденного и фантастического. Обыкновенный мальчик, обыкновенный кораблик из бумаги. Обыкновенный пятипалый лист каштана спланировал Петьке на спину и зацепился за голубую ткань рубашки... И в то же время все это на невидимой грани разных времен и пространств. Внутри какой-то загадки раздвоенного мира... А Петька, видимо, уже притерпелся к этой вновь открывшейся фантастике. Кажется, и не думал о ней.

Он смастерил лодочку, поставил ее в траву у камня, рядом с моей, выпрямился. Снова глянул на портрет. По желтоватому, в мелких трещинках фаянсу ползла зеленая гусеница. Петька дотянулся, снял гусеницу сухим стебельком.

– Глупая, иди в траву...

Оглянулся на меня:

– Пойдем?

– Пойдем, – кивнул я.

Мы не стали возвращаться прежней дорогой. Прошли немного на север, до обрыва, и по крутой тропинке среди скал спустились к морю.

Под скалами тянулся пустой узкий пляж. Мелкий галечник вперемешку с песком.

Вода еле плескалась.

Солнце висело уже у горизонта – сплюснутое, оранжевое. От него по перламутровой поверхности моря размоталась медная чешуйчатая полоса.