Бенни и омар

Подлиза сидел на диване в своём халате. Ну какой ещё подросток на всей планете стал бы носить халат за пределами территории больницы? Но малыш Джорджи надевал его при любом удобном случае, разгуливая вокруг, как какой-нибудь маленький лорд.

– С чего это ты сам решил помыться? – спросил он с подозрением.

Бенни на автомате начал придумывать оправдание и только тогда вспомнил, с кем разговаривает.

– Заткнись, ты, или я тебе руку выверну. Что по ящику?

– По ТНТ идёт «Национальный бархат», – Джорджи обожал Элизабет Тейлор, особенно её более молодой вариант.

– Чему ты несказанно рад, – Бенни быстро выхватил пульт.

– А… Бенни!

Да какая ему в общем-то разница? Он всё равно собирался уходить.

– Тогда смотри. Что угодно, только бы было тихо. И не говори потом, что я никогда ничего для тебя не делаю.

Джордж радостно улыбнулся.

– Спасибо, Бенни, – произнёс он.

Бенни ненавидел, когда он так делал. Это заставило его почувствовать себя виноватым за то, что он сбегает, в то время как должен был бы присматривать за братом. Но что может случиться? Был мальчик, диван и телевизор. Во всём этом уравнении не было ни одной опасной переменной. Если это вообще было уравнением.

В последний раз окинув взглядом комнату, Бенни отправился к себе, оставляя брата безоговорочно владеть дистанционным пультом. Когда ты самый младший в семье, после пяти вечера такое не часто случается, и подобным моментом надо наслаждаться.

Одевался Бенни в ванной, попутно пытаясь найти себе оправдание, чтобы избавиться от комплекса вины. Из отрицательных сторон: он не подчинялся прямому приказу не покидать дом. В самом худшем случае он мог свести на нет своё недавнее повторное знакомство с карманными деньгами. Также он бросал своего младшего брата, оставляя его на милость буйных москитов и всего такого прочего. С другой стороны, ма всегда говорила, что Джорджи более взрослый, чем он, тогда какой был смысл осавлять его, Бенни, за главного? Вообще никакого. А этот ужин был явно очень важен для Омара. Когда он просил об этом, у него было очень серьёзное выражение лица. Было бы неправильно разочаровать своего единственного друга по таким шкурным причинам, как попытка держаться подальше от неприятностей. Позже Бенни понял, что в его рассуждениях было больше дыр, чем в трусах у осьминога, но в то время он ловко отбрасывал всё, что не вписывалось в его логическую цепочку. Так что, более-менее справившись с чувством вины, он поднял москитную сетку и вылез в окно.

Когда прибыл его европейский приятель, Омар ворошил палкой костёр. У него на голове красовалась высокая ^феска (87), сшитая из красного бархата и украшенная маленькими зеркальными пластинками. Одет он был в широкие белые шаровары с начёсом, которые обычно носят дети коренных бедуинов. Но круче всего выглядела рубашка. Она была похожа на ту, которую обычно одевают на причастие, только сшитая из такого же блестючего голубоватого материала, который можно увидеть на велосипедных шортах. Бенни предположил, что это был костюм из разряда «Рождественское посещение дедушки» в интерпретации Омара. Очевидно, что-то намечалось.

– Здорово, Омар – поприветствовал он.

– Здорово, Бинни. ^{Kif halek}? (88)

– Думаю, всё отлично, – он указал на шапку Омара. – Что это ты себе на голову нацепил?

Омар почтительно стянул сияющий головной убор и протёр зеркальные пластинки.

– Шапка, – пояснил он.

– Да ладно! Правда, что ли?

– Шапка Гомера.

Бенни на секунду задумался. Потом он вспомнил. Гомер был телефизионным эквивалентом слова «отец».

– Она ^tres (89)… tres… милая, – произнёс он, подкрепляя свои слова поднятием обоих больших пальцев.

– Shokran.

– Всегда пожалуйста.

Омар передал ему феску. Он был столь серьёзен, как ^{Джеронимо} (90), передающий трубку мира. Теперь Бенни увидел, что бархат был действительно покрыт маленькими кусочками зеркала. По краям стекла были заметны затвердевшие капельки вытекшего из-под него клея. В отражениях виднелись оранжевые отблески костра и его собственное неясное лицо.

– Tres мило, – повторил он, пытаясь отдать назад старую и слегка попахивающую семейную реликвию, или её ^{шерстяное воплощение} (91), как он подумал, с трудом сдерживая хихиканье, но нет, Омар не сделал никаких попыток взять её.

– Ответ отрицательный, дружище, – сказал он. – ^{Пусть возмездие обрушится на твою голову} (92).

Бенни знал, как все эти арабы помешаны на символизме. Если ты не рыгнул после еды или если отказался от их предложения, они были очень недовольны и клялись неминуемой ^фетвой (93) для вас и всей вашей семьи.

– О’кей, – произнёс он, осторожно балансируя феской на ушах. У него тут же разыгралась фантазия, подсовывая одну за другой картинки жуткого вида вещей, опускающихся на его черепушку.

Омар вернулся на прежнее место, чтобы помешать костёр. «Сегодня он весьма мрачен», – подумал Бенни. Впрочем, когда ты живёшь в лачуге, а твои родители погибли в железнодорожной катастрофе или как-нибудь иначе, у тебя есть право на лишний денёк отдыха от себя самого.

Наконец маленький тунисец разгрёб ветки и золу, под которыми оказалась составленная из нескольких плоских камней коробочка. Он палочкой отбросил шипящие камни по одному в сторону. Бенни изумлённо таращился на них; он ещё ни разу в жизни не видел, чтобы камни так искрились. По всей их поверхности сверкали маленькие пятнышки света, делая их похожими на крохотные летающие тарелки. Внутри этой импровизированной духовки, в костре обнаружился горшок из красной глины, похожий на греческую вазу с ручками. При помощи своей палочки Омар извлёк горшок из костра и утвердил его на газетном листе.

– ^Gargoulette (94), – с гордостью произнёс он.

– Прополоскать этим рот?

– La, – сказал Омар, тряся головой, – Gargoulette!

– А, я понял, – кивнул Бенни, феска качнулась на его ушах. – Это и есть Gargoulette.

Омар поднял с земли камень и передал его Бенни. Бенни лизнул палец и притронулся к камню. Никакого шипения. Значит, этот камень не был частью духовки.

– И? – спросил он, взвешивая на руке булыжник.

Омар хлопнул в ладони:

– И уничтожь его, ^Мёрдок (95).

Ни один парень на всей земле не смог бы устоять перед подобным предложением. Бенни отвёл руку назад и с силой врезал им прямо по пузатому брюху горшка. От удара затвердевшая глина растрескалась, высвобождая содержимое. Огромное количество жирной подливки, лука и пшеничной крупы брызнуло ему на руку.

– Великолепный вкус в Макдоналдс – рассмеялся Омар.

– ^{Жареный цыплёнок Кентукки} (96) – согласился Бенни, облизывая руку. Выпуклые крупные осколки горшка были полны кусков мяса и пшеничной крупы. Горлышко было забито твёрдым, спёкшимся куском тестообразной массы. Омар схватил один из осколков глиняной посудины и совершил один из положенных перед едой мусульманских обрядов.

– ^{Al’-hamdu li’llah} (97), – произнёс он, поднимая импровизированную чашку куда-то в направлении Мекки. Молитва закончилась, и он закинул ещё дымящийся кусок мяса в запрокинутый рот. Бенни последовал его примеру. Они ели так, как и надо есть. Откусывая куски зубами и похрюкивая, не используя ножи или что-либо ещё, что обычно только мешает. Просто отрывали пальцами то, что хотели, от дымящейся кашеобразной массы и отправляли в рот.

Хлеб был обалденным; даже если его окунали в подливу, он оставался хрустящим. Бенни напрочь забыл о том, что ненавидит лук. Он забыл, что дома он всегда разделяет еду на отдельные кучки. А ещё он забыл, что не должен был пить местную воду. Но вполне возможно позже он ещё вспомнит об этом.

Вся трапеза заняла меньше десяти минут. Бенни показал Омару поднятый вверх большой палец. Он пока ещё не был в состоянии говорить, но помнил о хороших манерах, и потому постарался рыгнуть так громко, как только мог. Омар презрительно фыркнул и выдал такую продолжительную отрыжку, с помощью которой мог бы надуть несколько воздушных шариков. Бенни вежливо поаплодировал; нужно уметь признавать своё поражение.