Трудный месяц май

Алена тоже щелкнула рычажком, хотя гасить уже нечего было, батарейка отслужила свой рабочий век. Антон вспомнил о свечах. Все-таки Ростик не такой безмозглый, сам сообразил купить.

— Зажечь свечу.

Алена мгновенно выполнила распоряжение.

В трудную и опасную минуту каждый приказ командира воспринимается как спасительный.

Нет ничего важнее в угрожающих обстоятельствах, чем твердый голос и твердая командирская рука. Только все должны повиноваться беспрекословно и с полным доверием.

Фитилек постепенно разгорелся, вырос, пламя стояло вертикально. Ростик бил киркомотыгой и все оглядывался на свечу.

— Чего ты вертишься? — спросил Антон.

Ростик отложил кирку.

— Безнадежно, — сказал он. — Наглухо завалило. Видишь: огонь даже не шевелится. Значит, и щелочки нет.

— Щелочки! — передразнил Антон, но в глубине души позавидовал Ростиковой способности анализировать и логически мыслить. Прямо-таки Шерлок Холмс! А воду запасти в фляжках не дотумкал. — Щелочки! Стукнул пять раз киркой и сразу сквозняка хочешь?

Он отстранил Ростика и сам начал долбить. Работа была нелегкой, но самое плохое — невольно оглядываешься на свечу. Не шелохнется, проклятая! Закоптила уже, а все сусликом торчит.

От поверхностного слоя взлетала пыль и не садилась. Все начали кашлять. Вдруг пламя завиляло. Алена обрадовалась, но тотчас поняла: то Ростик пыль от лица отмахивает.

— Потерпеть не можешь, — укорила она Ростика.

— Передохнем, подумать надо, — в несколько приемов высказал Антон и, тяжело дыша, привалился спиной к холодной стене.

Алена присела на корточки, — но внизу совсем дышать нечем было.

— Пойдемте туда, — предложила она, — там больше воздуха.

В бывшем блиндаже отца стояла та же затхлость и пыли не намного меньше: всю ведь с места взметнули. Уселись на цементный пол. Зажгли свечу. Идти с ней плохо: гаснет и свет слишком рассеянный. А на одном месте — лучше карманного фонаря.

Они увидело это одновременно и одновременно вскрикнули. Огонь погас, но они увидели это. Алена заволновалась, три спички извела. Наконец вспыхнуло волшебное пламя. Ребята из предосторожности прикрыли ладонями рты.

Трехцветный огонек наклонился, почти лег и плоской стрелой направился к обрушенному углу.

— Там! — опять в один голос закричали все трое, и опять свеча погасла.

Антон включил фонарик и бросился к завалу.

— Кирку!

Ростик со своим фонариком отправился за инструментом.

Странно, но грунт у завала повлажнел. И кирка снизу мокрой стала. Рассуждать об этом некогда было, Ростик поспешил назад, к друзьям.

Свеча зажглась в третий раз, и в третий раз пламя, как стрелка флюгера, повернулось по ветру. Никакого ветра здесь, конечно, не было, но воздух двигался. Значит, был у него выход куда-то!

Антон с ожесточением отшвыривал обломки кирпича и цемента, смешанного с землей. Ростик с не меньшей энергией заухал киркой. Хватило их ненадолго.

— Стоп, — хрипло сказал Антон. — Так не пойдет. И мешаем друг другу.

Теперь долбили посменно. Один работал, другой отдыхал. Включилась и Алена. Мускулы у нее — не у каждого такие!

Растаскали осыпь завала, углубились не меньше чем на целый метр, но никакого выхода не наметилось. И свеча поднимала свою огненную голову все выше и выше. Пламя стояло под углом, а не лежало горизонтально. И это, и густая пыль, почти не пробиваемая двумя фонарями и свечой, и усталость действовали угнетающе. Но ребята не пали духом.

— Очень даже объяснимо, — сказал Ростик. Лицо его стало похожим на африканское. Алена с Антоном — не белее. — Проход есть, мы его сейчас забили немного.

В голове у Алены гудело, она не очень поняла рассуждения Ростика, только неважно это. Главное — проход есть, существует.

Фонарик Антона еле светился: совсем ослабела батарейка и пыль — густым облаком. Самому дышать нечем, словно засадили в мешок из-под цемента и завязали узлом.

…Фонарик Антона угас. Ростику приказано свой беречь, хранить на самый крайний случай.

…Все перемешалось, сдвинулось, раздробилось, застревало в памяти осколками.

…В пыльной гуще, как в мутной воде.

…Пламя опять чуть полозке, но свеча от этого тает прямо на глазах.

…Киркомотыга потяжелела до невозможности — сто килограммов, не меньше.

…Чувствуешь себя уже не в пыльном мешке, а в мешке с пылью. Рот, нос — все забито, заткнуто.

…Пламя не светит, лишь показывает, как светящаяся компасная стрелка в темноте.

…Кирка весит тонну.

…Ростик ощупью принял кирку и, будто штыком, двумя руками ткнул из последних сил в черноту. Ткнул и не удержался на коленях, словно размахнулся вовсю — и мимо.

Последняя, тонкая перегородка рухнула. Ростик вместе с киркой, земляным хламом, со всеми остатками добитой преграды упал вперед. Ноги — в бетонированной гробнице, живот — на обломках, а голова, руки — на свободе. На свободе!

— Доконали! Ура! — закричал Антон.

И Алена кричала «ура», тщетно пытаясь зажечь новую свечу. Наконец она загорелась, и все стало видно. Большую часть пыли вынесло из блиндажа. Сразу сделалось светлее, появилась возможность дышать.

Ростик перелез через завал и попросил свечку. Фонарик потерялся — засыпало, наверное. Сейчас это не имело никакого значения. Путь открыт!

Так им всем казалось. На самом деле, когда перебрались в следующее помещение и осмотрелись внимательно и почти спокойно, выяснилось, что они перешли из одного склепа в другой, правда более чистый и просторный, но сырой. На облупленных стенах, одна под другой, темная кайма. Верхняя — совсем черная. Вода была здесь долго, затем, очень медленно, уровень ее снижался, а метров с двух вода ушла быстро, за один раз. Ниже двухметровой высоты не было ни одной ватерлинии, только под ногами блестели в выбоинах лужицы и кисло несло стоялой водой.

— Не может быть, не может быть… — вслух, но не сознавая этого, бормотал Антон, обыскивая мокрые углы.

И Ростик, и Алена искали путь к спасению. Тщетно. Позади — ход обратно, в никуда, справа и слева — осклизлые монолиты стен, над головою железобетонное перекрытие с махровой плесенью, впереди наклонная, полушатром, плита в трещинах, со скрюченными пальцами торчащей стальной арматуры. С такой плитой и на поверхности никто уже тридцать лет справиться не в силах.

Свеча горела спокойно, равнодушно, смиренно.

— Не может быть, не может быть… — бормотал Антон и чувствовал: слабеет его командирская воля, тает надежда, опять через все поры вползает страх. И подгибаются колени, ватно обвисают руки, щиплет, уже не от пыли, глаза.

— Пушка, — безрадостно сообщила Алена. — Две даже… Три.

Куда им сейчас, в их безвыходности, в отчаянном и безнадежном положении, пушки? Их самих, наверное, никогда уже не откопают. Не только пионеры-следопыты, но и археологи… Антон и смотреть не пошел, с места не сдвинулся.

— Это трубы, — раздался голос Ростика.

— Канализация? — безучастно спросил Антон. Просто так, машинально, а в голове Ростика будто щелкнуло что-то и заработало вовсю.

— Это канализация! — громче, но боясь еще чересчур обнадежиться, повторил за Антоном Ростик. — По ней вода и ушла!

— Так это же… — Антон воспрянул духом, кинулся к найденным Аленой трубам.

Их было не три, а четыре, все обломанные. Нет, закраины гладкие, ровные и утолщенные, на самом деле схожие на ощупь с пушечными дулами.

Ростик, пыхтя, раскачивал самую толстую трубу-ствол.

— Они должны быть составными, — сдавленным от натуги голосом прокряхтел он.

— Ага, — подтвердил Антон, тоже вцепившись обеими руками в другую трубу.

Она подалась сразу и легко вытянулась. А Ростикова застряла, но ее удалось убрать, не к себе, а туда. И это было еще лучшим признаком.

С последней, самой тонкой, так ничего не сделали, но это уже не играло роли. Вырез в стене был достаточным, чтобы пролезть в него, как в форточку.