Перевал Бечо

Перевал Бечо

Друзьям-альпинистам, товарищам по оружию и спорту — живым и тем, кто погиб в боях за родные горы, посвящаю эту книгу.

Автор

ПРЕДИСЛОВИЕ

В августе 1942 года, когда гитлеровские войска вышли к перевалам Центрального Кавказского хребта и немецкие горные егеря установили фашистский флаг на Эльбрусе, группа советских альпинистов совершила подвиг, вошедший в славную историю обороны Кавказа. Несколько наших известных спортсменов, покорителей высочайших горных вершин Советского Союза, — Юрий Одноблюдов, Александр Сидоренко, Алексей Малеинов и другие — получили задание командования вывести через перевалы в долины Закавказья людей, живших и работавших на Тырныаузском молибденовом комбинате, расположенном в Баксанском ущелье. Путь для эвакуации был отрезан наступающим врагом, и для работников комбината оставалась лишь одна дорога, ведущая через горы, трудная и опасная. Только тренированные спортсмены под руководством опытных альпинистов в довоенное время осиливали эту дорогу. Теперь же по ней — через опасный перевал Бечо — предстояло перевести полторы тысячи людей, никогда не совершавших горных восхождений, людей, среди которых было много детей всех возрастов, женщин, стариков и больных.

При недостатке альпинистского снаряжения, в условиях сложных и трудных этот массовый переход был осуществлен с полным успехом — все участники его благополучно переправлены в долины Сванетии. Успех обеспечили энергия, мужество и самоотверженность альпинистов — руководителей похода — и воля и выдержка советских людей, сумевших перенести все опасности и лишения во имя того, чтобы не попасть в руки ненавистного врага.

Позднее альпинисты, организаторы этого легендарного перехода, участвовали в боях на Кавказе и некоторые из них зимой 1943 года входили в состав отряда, поднявшегося на почти недоступную в это время вершину Эльбруса, чтобы сбросить с нее фашистский флаг и снова уже навсегда водрузить там советское знамя.

Повесть «Перевал Бечо» написана не профессиональным писателем, а известным советским альпинистом, партизаном Великой Отечественной войны и участником боев на Кавказе И. Ветровым. И читается она с интересом, так как дает действительное представление о славном подвиге наших спортсменов — одном из тысяч легендарных подвигов советского народа в грозные годы борьбы с фашизмом.

С. С. Смирнов, писатель, лауреат Ленинской премии

НОЧНАЯ ТРЕВОГА

Уложив Танюшку спать, Мина потушила керосиновую лампу и присела на диван. Из головы не выходила война. Бушуя в предгорьях Кавказа, она уже обжигала своим холодным дыханием и ее маленькую семью, тревожно звучала в голосе мужа, который успокаивал ее как мог перед отъездом:

— Ты не волнуйся, Миночка, все будет хорошо…

— Так ли, Юра?

Что мог он ей ответить, если и сам не знал, зачем его вызывают в Нальчик. Если на сборы начальников военно-учебных пунктов, а он таковым по совместительству значился в Эльбрусском районе, то дело привычное: стрельбище, овраги, лазание по-пластунски. Если на фронт… Туда он уже давно рвался. Но одно — стремление; другое — обстановка… Когда заходил разговор о фронте, военком, насупив брови, поднимался из-за стола и, повышая голос, говорил:

— Вы нужны в горах.

Много доброго слышал военком о белобрысом, энергичном начальнике спасательной станции из Эльбрусского района, известном в стране альпинисте.

Тяга к горам приводила художника-графика по профессии Одноблюдова каждое лето на Кавказ, пока не заставила совсем поселиться с семьей в Баксанском ущелье, на горноспасательной станции.

Людей, по-настоящему знавших горы, оставалось не так уж много. Одни взяты на фронт, другие заброшены в тыл врага. Тех, кто оставался в Приэльбрусье, можно было пересчитать по пальцам. Поэтому военком так упорствовал и всеми правдами и неправдами удерживал в Баксанском ущелье Одноблюдова и его друзей. И вот сегодня вызов в Нальчик…

Где-то позади, за ельником, послышался протяжный гудок машины.

— Это, Юра, за тобой! — с дрожью в голосе воскликнула Мина.

Набросив на плечи полинявшую штормовку, Юра поцеловал спящую дочурку и, обняв жену, прошептал ей на ухо:

— До моего возвращения не уходи отсюда.

— А если… — И Мина заплакала.

— Если задержусь, то жди от меня записку.

Снова загудела машина. Юра круто повернулся и побежал к старенькому «газику», примостившемуся у обочины дороги. Шофер хлопнул дверцей кабины, включил зажигание. Машина рванулась и понеслась по ущелью…

Давно пробило двенадцать. Ночь по-прежнему стояла темная, беспокойная. Временами сверкала молния, и запоздалый гром волнами катился по всему ущелью, наполняя его тревожным гулом. Тревога, подкравшаяся к сердцу, не давала уснуть. Мина лежала с открытыми глазами, вслушиваясь в завывание ветра.

Спать! С рассветом — на пастушьи коши. Ведь только там, у балкарцев, можно достать молоко для заболевшей дочурки… И вдруг среди ночи глухой и протяжный звонок:

— Горноспасательная?.. Будете говорить с Тырныаузом. — Короткая пауза и отдаленный треск, доносившийся из телефонной трубки.

— На проводе Чепарин, парторг ЦК. Где Одноблюдов?

— Юрий Васильевич в Нальчике.

— Только появится — немедленно в Тырныауз…

Через несколько минут парторг ЦК говорил с начальником альпинистского лагеря «Рот фронт», как тогда назывался лагерь киноработников.

— Это Сидоренко? Ты, Саша? Очень хорошо. Нужна помощь альпинистов.

— Какая?

— На месте узнаешь.

— Собираться?

— Сию же минуту…

В Тырныаузе парторг ЦК ВКП(б) по горно-металлургическому комбинату спешно снарядил Сидоренко в Нальчик.

— Вернешься шестого, но запомни: без Одноблюдова и Моренца не показывайся на глаза, — наказывал он альпинисту.

Шестого августа, как просил Чепарин, Сидоренко не возвратился в Тырныауз. В тот день он с трудом добрался до Нальчика и на Кабардинской, центральной улице города, недалеко от кинотеатра, встретился с высоким широкоплечим парнем в горных ботинках.

— Коля?

Это был Моренец. Родом из Сум, Коля в сороковом году закончил там среднюю школу. Мечтал стать учителем истории, готовился поступить в педагогический институт. Получилось по-иному: его забрали в армию на действительную службу. А вскоре война, фронт под Смоленском.

Во время боя в окоп, где находилось несколько солдат и офицеров, попал снаряд. Все были убиты, а Моренец тяжело ранен в спину и в обе руки. Фашисты снова ринулись в атаку. Их яростные вопли «Рус, капут!» уже звучали совсем рядом. Моренец вылез из окопа, чтобы вызвать огонь на себя… Сознание вернулось в медсанбате. Пять месяцев пролежал без движения в оренбургском госпитале, а затем — госпиталь в Ташкенте. Его родной город Сумы находился в глубоком тылу врага, и Николай, как только раны чуть зарубцевались и он смог ходить, решил ехать на Кавказ. Через Каспий с трудом добрался до Баку, а затем поездом до Нальчика. Тут было все-таки ближе к горам, фронту.

Весной 1942 года, почувствовав себя лучше, сразу явился в городской военкомат.

— Ваша повестка? — спросил его пожилой майор с артиллерийскими петлицами.

— Какая повестка? — пожал плечами Моренец. — Если я здоров и мое место на фронте.

Седой майор не спеша растолковал добровольцу, что сначала нужно поправить здоровье, а затем идти за назначением. Майор был неумолим и лишь в последний момент, прощаясь с Моренцом, тихо сказал:

— Могу как исключение послать военруком в школу…

Так Моренец остался на Кавказе. Неожиданно встретив в Нальчике Сидоренко, Коля так и засиял от радости.