У самой границы

— Товарищ капитан,- доложил Лавров,- привел самовольщика — сидел в лесу, шпионов ловил…

— Как ловил? — не понял капитан.

— Ну, как ловил! — ответил Лавров.- Обыкновенно, как их ловят…

— А…- сказал капитан.- Ну, вот что,- повернулся он к Саше,- бегом переодеваться, а за самовольную отлучку- один наряд вне очереди. Так и запишете, старшина,- один вне очереди.

— Иди домой! — приказал дядя Андрей.

Саша, ни слова не говоря, вышел из комнаты. И капитан и старший лейтенант так на него смотрели,- хоть сквозь землю провалиться!

Из-за двери донесся голос старшего лейтенанта:

— Товарищи, никому ни слова — дело серьезное!

«Какой он хороший, дядя Андрей!» — подумал

Саша.

— Ну, наряд получить, я думаю, совсем серьезное дело,- отозвался капитан, и все трое неожиданно расхохотались.

— Какой же наряд ему давать? Вроде у нас это и не заведено,- спросил Лавров.

— А ты поставь его с Шакирзяновым сушилку топить. Наших солдат послушает, поймет, что к чему.

— Я, кажется, придумал,- сказал дядя Андрей.- Старшина, где у тебя…- дальше Саша уже не расслышал.

Переодевшись, он взял пистолет, убежал в сарай и чиркнул коробком по запальной спичке.

Старшина был прав. Заряд, действительно, отсырел. Из прорези с шипением пошел белый дым,- пистолет дал осечку.

В приоткрытую дверь Саша увидел Лаврова возле причала на берегу. Тот помахал рукой. Саша подбежал.

— Сдай пистолет,- приказал Лавров, и, когда Саша передал ему свое оружие, размахнулся и забросил его далеко в озеро.- Приказы у нас выполняют с первого раза,- заметил он спокойно.- А это вот замполит велел тебе передать.

Старшина достал из нагрудного кармана запечатанную варом винтовочную гильзу и передал ее Саше.

— Твой отец,- сказал он,- на остров ее брал. Тогда же и мне отдал, чтоб сберег.

Глава 4

СЛАВКА ПРИЕХАЛ

В руках у Саши была потемневшая винтовочная гильза. Зачем хранил ее Лавров? Почему старший лейтенант велел передать гильзу ему, Сашке? И почему именно сейчас, когда он самовольно пошел к границе?

В первую минуту Саша не заметил, что гильза запечатана варом, но потом стал ковырять вар карманным ножом и неожиданно легко вскрыл гильзу. Внутри была небольшая туго скатанная трубочкой бумага. Саша вытряхнул ее и осторожно развернул. От времени бумажка стала хрупкой и на сгибах местами прорвалась. Вдоль края ее сохранился ряд мелких пожелтевших зубчиков,- листок был когда-то вырван из блокнота. На одной стороне листка была очерчена маленькая детская пятерня, растопыренные пальцы которой выходили за края бумажки. Под пятерней стояла подпись: «Папе от Саши». Саша не сразу понял, кто это писал, но потом вспомнил, что дядя Андрей рассказывал об этом блокнотном листке. Надпись сделала мама, обведя Сашину руку, когда ему было всего только два года. И вот листок сохранился в винтовочной гильзе, как живой свидетель того времени, когда война еще не ворвалась в Сашину жизнь, когда отец и мать были живы и отец хотел забрать их на границу.

На обратной стороне бумажки была набросана полу-стершаяся схема. Сначала он не обратил особого внимания на эту схему, но потом заметил знакомые названия: «Наволок», «Большие бугры», «Сосна», «Остров». Присмотревшись, он увидел, что на линии, соединяющей точку «Сосны» с «Большими буграми», цифры: «1 460 шагов». От сосны к обрыву наволока вела коротенькая стрелка с пометкой: «Грот», «Выход источника».

Саша только подумал, что бы это могло быть, как увидел в противоположных концах бумажки два продолговатых, наполовину зачерненных ромбика, похожих на стрелки компаса. Ромбики были направлены под углом друг к другу, а идущие от них линии сходились где-то возле Больших бугров.

Объясняя, как чертят карты, старший лейтенант говорил, что обычно на карте ставят где-нибудь сбоку одну стрелку, указывающую север и юг. И действительно, на этой схеме была такая еле заметная стрелка с пометками «С» и «10». Зачем же тогда еще две стрелки, указывающие на Большие бугры? Саша попробовал разгладить листок на коленке, чтобы лучше разобрать, что было написано рядом со стрелкой, и нечаянно прорвал бумагу. Он хотел было ее соединить, но листок, разорвавшись наполовину, стал рваться еще дальше, и Саша решил пойти домой и перерисовать схему в свой «Бортовой журнал».

Нюра и Аграфена Петровна были чем-то заняты возле сарая, там же вертелся и Алька. Саша осторожно прошмыгнул в комнату. Разложив перед собой схему на столе, он открыл дневник и быстро его перелистал. В глаза ему бросилась недавняя запись: «Полководец Суворов с самого детства тренировал свою волю, обливался холодной водой и спал на жесткой постели».

Ниже было записано: «С завтрашнего дня собирать семена».

Саша вспомнил, как на совете отряда дал слово привезти пять килограммов семян разных деревьев. Эти семена они хотели отправить сталинградским ребятам для питомника, а он даже и не начинал их собирать.

Саша перевернул страничку, чтобы на чистой ее стороне нарисовать схему. Что такое? Почти вся страница была заполнена размашистым почерком. Над буквами «т» стояли черточки, чего Саша никогда не делал, «з» и «ч» были подрисованы.

«…У того, кто занят большой и любимой работой, не может быть плохого настроения. Ошибки исправляют делом…» — бросились в глаза первые строчки.

Саша стал читать дальше:

«Если ты поставил перед собой задачу и выполнил ее, это значит, что ты преодолел трудности, и твоя воля стала крепче. Будешь настойчивым и смелым — любое дело доведешь до конца».

Кто мог это написать? Дядя Андрей? Конечно, он! Ошибка — это его, Сашкин, выход на границу. А какое же дело до конца доводить?..

Вот насчет силы воли дядя Андрей был прав. Хуже всего получилось у Саши, когда он не выучил по-английскому числительные. Он откладывал, откладывал и мучился, и ходил, как больной,- настроение было самое противное. А потом — хлоп! — за числительными в учебнике параграф: «Уот тайм из ит?» («Который час?»). А какой тут может быть «тайм», когда он толком и не запомнил, как по-английски восемь или там двенадцать. Ну, конечно, «схватил» он двойку. А потом обозлился и два дня долбил и часы, и числительные: решил умереть, а не сойти с места, пока не выучит. Оказалось, совсем нетрудно. Зато когда выучил, честное слово, был самым счастливым человеком на свете. Пожалуй, с этого дня он и начал по-настоящему воспитывать свою волю.

Саша перерисовал в «Бортовой журнал» схему и подумал, что схему эту отец рисовал прямо с участка заставы, а дядя Андрей весь участок знает. Саша сунул дневник в полевую сумку, запрятал бумажку в гильзу и распахнул окно. Неподалеку верхом на заборе сидел Алька.

— Ты не знаешь, где папа? — крикнул Саша.

— Там…- неопределенно махнул рукой Алька.

«В комнате политпросветработы»,- выходя во двор, подумал Саша. Он прямо с разбегу распахнул знакомую дверь и, держа в руке свою сумку, остановился.

— …Для всех нас большая честь служить на заставе имени Героя старшины Панкратова…- У накрытого кумачом стола стоял старший лейтенант Лузгин.

Саша понял, что дядя Андрей проводит беседу с пограничниками.

Саша не знал, уйти ему или остаться. Старший лейтенант посмотрел на него и ничего не сказал. Председательствовавший Лавров молча указал на стул возле стенки. Саша потоптался у порога, прошел к стулу и сел,- спрашивать сейчас о записи в дневнике было не время.

— …Панкратов отбил у противника остров, парализовал батарею, сковал движение противника по единственной на нашем участке дороге и этим создал серьезный перелом в ходе боев…- Говоря о переломе в ходе боев, старший лейтенант ни полслова не упомянул о том, как он со своим взводом шел через горящий лес, ни о Лаврове, который вместе с Панкратовым целых два дня удерживал остров и, когда остался один, держался еще сутки, прикрывая отход заставы.

Саша знал: дядя Андрей никогда не говорил о своих заслугах. Как видно, не любил говорить о себе и Лавров.