На воре шапка горит

Митя поспешно кивнул.

— И спасибо придется сказать, — пояснил опять, поворачиваясь к Лысому, парень. — За то, что привел специалиста.

— Ух ты, — изумился Лысый и больше ничего не добавил, только отступил немного внутрь сарая и в сторону, как бы приглашая войти.

— Входи, как тебя?.. — посторонился и парень, пропуская вперед гостя — специалиста.

— Дмитрий, — наконец представился Митя.

— Ух ты, — опять почему — то изумился Лысый.

— Димон, значит, — расставил все точки приятель.

Самого его звали Никитой.

Мотоцикл был очень старым, хотя и не совсем ржавым. Митя подступил к нему с внутренним содроганием и ужасом. И вскоре понял, Лысый тоже боится этого стального старика с мотором. Об этом Митя догадался, когда увидел, что хозяин только и сделал, что поотвинчивал некоторые детали, которые можно было легко установить обратно. Открутил их бездумно и бессистемно, так, чтобы хоть что — то сделать, авось поможет. То же, что с виду казалось сложно устроенным, Лысый и вовсе не трогал.

Митя тоже не чувствовал никакой уверенности в успехе. Однако глаза боятся, а руки делают — он решил разобрать этот агрегат по винтикам, но найти неисправность. Наверное, ему просто повезло. Меньше чем через полчаса он, именно он, а не Лысый, который тоже пристроился на корточках рядом с машиной — ветераном, догадался, почему не заводится мотоцикл.

— Карбюратор не дышит! — почти радостно выкрикнул он и повторил потише, но все еще плохо справляясь с охватившим его возбуждением: — Не дышит карбюратор.

— Да? И что теперь делать? — уныло поинтересовался Лысый. — Мотоциклу кранты?

— Ни фига подобного, — горячился Митя. — Надо навестить… короче, я знаю кого надо навестить.

Он бодро выпрямился и даже хлопнул мотоцикл по кожаному седлу.

Навестить Митя мог только Петровича. Только Петрович мог помочь уму сейчас и советом, и делом.

— После обеда, — пообещал он новым знакомцам.

— Чего после обеда? — не поняли его парни, но спросил Лысый.

— После обеда я приеду сюда на велосипеде, и мы его оживим. — Митя опять хлопнул по седлу мотоцикла.

Лысый с Никитой переглянулись.

— Ты уверен? — скорее для верности задал свой вопрос хозяин мотоцикла.

— Ну — у, процентов эдак на пятьдесят или больше, — Митино возбуждение быстро угасло. Нет, он по — прежнему верил в Петровича, но вдруг подумал, что может быть еще и другая неисправность. Устранив одну, он не исправит другую. И тогда…

— Это много, — снисходительно кивнул Никита. — Ладно, только знаешь, как лучше…

Он опять переглянулся со своим товарищем.

— У нас тут на «после обеда» кое — что намечается. Лучше ты к вечеру приходи. Часиков в восемь, а еще лучше к половине девятого. И не сюда, а знаешь куда… На карьер за фермой. Ну знаешь, где ферма? Там нутрий разводят. Ну вот, а за фермой, дальше, карьер.

— А — а—а, знаю, — закивал головой Митя. — За кладбищем.

Он действительно вспомнил это место, на котором бывал лишь пару раз и то проездом во время велосипедных прогулок прошлых лет. Он там даже никогда не останавливался.

— За старым кладбищем, — уточнил Никита. — Там больше уже не хоронят.

— А где? Карьер — то большой.

— Там есть коробка от трансформатора. Ящик такой железный с черепом и костями. Увидишь, прямо возле дороги. Туда приходи, мы тебя сами найдем, — пообещал Никита.

На том они тогда и расстались, только в тряпочке да в пакете Митя унес с собой карбюратор.

В Петровиче он не ошибся. Петрович, как обычно, выручил и помог. Хотя и спрашивал, где Митя выкопал это барахло, да советовал сдать его в музей. Митя только краснел, пыхтел упрямо молчал. Однако Петрович увлекся и тоже засопел над узлом мотореликвии у верстака. Посопел — посопел и вдруг, ни слова не говоря, ушел куда — то за угол дома. Вернулся минут через пять. «На, — сказал, — сам ставь прокладку, барахольщик». Он протягивал зажатую в двух пальцах толстую картонку, фигурно вырезанную ножницами. «Поставишь, и заработает, — уверил Петрович. — Классический дефект. Старая превратилась в труху, вот и не фурычит».

Потом Митя маялся. Но не как всегда, от безделья, а много сильнее — от бездельного ожидания. Часа четыре маялся, если не больше. И за обедом, и после обеда, и до самого того момента, как стрелки старых бабушкиных настенных часов в столовой не расположились под углом в 120 градусов, ограничивая сектор последней трети циферблата. Ровно в восемь часов вечера Митя вышел из дома.

Жара спала, но дневного света на улице почти не убавилось, разве только едва заметно почернели ветви у кустов смородины и крыжовника, словно их кто — то подретушировал. И все же до сумерек было не так уж далеко, а вот до настоящей темноты — часа два с половиной, не меньше. «Успею вернуться», — подумал Митя, перекидывая с разбегу ногу через седло своего велосипеда уже за калиткой.

Главную примету конца пути, ящик от трансформатора, он тоже разыскал без проблем. Затормозил и соскочил с велосипеда, еще не полностью остановившись. Огляделся. Никого. И тихо, странно тихо. Только какая — то птица кричит, нудно так и надсадно, в ветвях высоких деревьев, корнями вцепившихся в могильную землю старого кладбища.

Перед кладбищем огромная яма с неровными очертаниями краев — забытый карьер. Чего тут выбирали? Похоже, песок. Кроме песка, и нет ничего. Вот только свалка уже намечается.

Митя прислонил велосипед к ящику трансформатора. Отошел на два шага в сторону и опять остановился, руки в боки и озираясь. Не видать никого. Покричать, что ли? Или, может быть, он рано приехал? Или его попросту накололи? Повернувшись спиной к карьеру, он окинул взглядом просторы.

Полевая дорога, сбегающая с косогора из — под его ног, режет пополам зеленое поле до самой речки. Воды не видать, лишь заросли ивняка, извиваясь, повторяют рисунок узкого русла. На другом берегу перед лесом — дачные дома и участки Дубков. Митя попытался отыскать среди них крышу своего. Ага, вот она! Рядом с той, на которой тарелка спутникового телевидения, что повесили по весне новые жильцы, купившие дачу у Ташковых. Огромная такая тарелища — локатор, а не антенна. А где же хозяйство Петровича?

— Димон! — непривычно окликнул его со спины голос, который он уже знал.

Митя обернулся.

Так и есть, из — за ближайшего края обрыва высунулись плечи и голова Никиты.

— Димон, ты что там увидел? — Никита улыбался.

— Да нет, ничего, — улыбнулся и Митя. — То есть отсюда мою крышу видать.

— Че — го? — от удивления Никита вылез весь из карьера. — Кры — ышу?

— Ну да, там Дубки, и крышу видать. Ну, моей дачи.

— Ну — ка засвети, — Никита приблизился.

— Во — он. Вон та, — Митя вытянул руку с прямым указательным пальцем в сторону дачного поселка, — рядом с тарелкой. Видишь?

— Красная, что ли?

— Нет, зеленая.

— Ах, вот эта. А с тарелкой чья? Не твоя?

— Нет, это Ташковых. То есть они дачу продали, а это тех, что купили. Там сейчас вообще никого нет, уехали отдыхать куда — то.

— Значит, не твоя тарелка — то? — зачем — то переспросил Никита.

— Не моя.

— Жать, а у меня, знаешь, где дом? Вон… Эх, блин, отсюда не видать. Ну да все равно я там не живу.

Митя понял, где «не живет» его новый знакомый. Маленькое сельцо, на которое указывала рука Никиты, было на другом берегу реки, но скрывалось за ее поворотом и под косогором.

— А что обещал, сделал? — спросил Никита.

— Ага, — Митя снова довольно улыбнулся.

— Молодец, похвалил Никита и крикнул громко: — Лысый! Я же говорил!

Никто не отозвался, а Никита положил одну руку Мите на плечо и пригласил:

— Димон, давай к нам в яму.

— Куда? — настала Митина очередь удивляться.

— В карьер, — Никита подтолкнул его вперед.

— А велосипед? — уперся было Митя.

— Ну и его тоже.

С края карьера, по довольно крутому, но не отвесному склону внутрь ямы тянулись несколько двойных дорожек, оставленных шинами мотобайка. У Мити сразу мелькнула шальная мысль сползти вниз по песку на велосипеде, но остановила возможность позорного падения. Все — таки крутовато будет и в прямом, и в переносном смысле. Спустился так, с великом на плече.