Спасатели (СИ)

- Динька, значит, ты ещё не научился.

- Чему не научился, Юр?

- Помнишь, ты как-то рассказывал? Быть здесь и сейчас. Вот именно сейчас, в этом моменте, в котором ты реально находишься.

- А, ну это да. Не научился… Хотя, бывает, получается. – Денис откинулся на спинку дивана, заложив руки под голову, задумчиво произнёс. - В такие моменты я чувствую себя так, будто нахожусь в двух измерениях. В том, которое я выберу, и в том, которое я не выберу. Как говорится, шкурой чувствуешь, как стоишь на развилке…

- У многих эта развилка очень короткая. И они перешагивают её, не замечая… - сказал Юра.

- Денис, - спросил Антон. – Это когда как бы на двух тропинках стоишь? – Денис кивнул. – У меня так же. В такие моменты чётко понимаешь, что перед тобой - выбор, и представляешь, чем всё закончится, если ты это сделаешь и если не сделаешь…

- Выбор – выбором, но, как сказал один мудрец в книжке: «выбирай что хочешь, всё равно пожалеешь», - пошутил Юрка. – О несделанном.

- Пожалеешь, и ладно, - сказал Денис. – Лишь бы сожаление тобой не обладало…

- А толку жалеть? - удивился Шурка. – Обратной дороги всё равно нет. Если бы ещё об этом вовремя вспоминать, чтоб не натворить чего-нибудь сгоряча…

- Опять же - здесь и сейчас? – прошептал Антон. – Тогда необдуманных поступков будет гораздо меньше. А если ещё и помнить, что мы в гостях…

В наступившей тишине было слышно, как проехала за окном машина, и гитара слегка отозвалась звоном струн. Славка скосил на неё глаза, посмотрел по очереди на всех, и заулыбался. Нимка сидел в позе мудреца и о чём-то молчал.

- Нимка, - спросил Юра, - как ты?

- Да нормально я, - независимо откликнулся Нимка. – Мать вот переживает из-за суда… Да и я тоже. Немножко.

- Есть из-за чего переживать… вздохнул Денис. - Надо же так, а? Ужас, даже не верится, что до нашей страны эта гадость дошла. Обычно за рубежом такое практикуют…

- Какая гадость? – спросил Славка.

- Ювенальщина… У нас всё эти законы проталкивают, а люди сопротивляются… Ведь половина страны, как Нимка живёт, а кто-то ещё хуже. И не со зла, а от безысходности…

- Так свою сестрёнку защищал… - негромко сказал Шурка. – Ты молодец, Нимка. Сколько ей?

Нимка хмыкнул.

- Куда ж я без неё? Соньке два с половиной.

- Знаете… - Антон выпрямился, встал, заглянул в компьютер, покачал головой и, облокотившись на стол, повернулся к ребятам. - Я думаю, что у нас не дадут ей пройти. Слишком много людей будет против.

- Много-то, может, и будет… - грустно ответил Шурка, - а сейчас делают вид, что не знают… Это как с пожарами. Да и со всем остальным…

- Надя сказала, что она с работы отпросится, - сказал Денис. – Я тоже постараюсь. А ты приедешь, Юр?

- Приеду, - кивнул Юрка. - Славка, спой, а? Все говорят, что ты здорово играешь, один я ещё не слышал…

2.

Если бы Нимка знал, чем всё это кончится, он бы ни за что не взял этот кошелёк! Как, как объяснить матери, что он его просто нашёл?!

Это случилось утром, в понедельник, когда мать собиралась будить Соньку. В воскресение они со Славкой весь день озвучивали фильм, вечером он пришёл домой довольный – дело сделано, сегодня собирались показать ребятам, что получилось… И ведь сначала утро было просто отличное, на редкость хорошее утро за последнее время.

Нимка проснулся оттого, что зазвонил мамин телефон. Не будильником, а именно кто-то звонил, долго и назойливо проникая в утреннее затишье, разрывая на кусочки какой-то интересный сон. Когда, наконец, мать охнула и встала с постели, Нимка уже сидел на кровати, зевая и пытаясь разглядеть на стареньком будильнике, сколько сейчас времени. Время он не разглядел, зато по маминому голосу определил, что говорят ей что-то очень важное и окончательно проснулся. Мать ушла на кухню, он – следом за ней, сел на табуретку и стал слушать.

По обрывкам фраз, он понял, что им дают квартиру. В это он, конечно же, не поверил, поэтому, поставив чайник нагреваться, стал ждать окончания разговора. Потом пошёл умываться, а одеться он не успел – мать позвала его на кухню.

Матери он тоже не сразу поверил. Только со второго раза, когда она сказала, что звонил Валерий Алексеевич. Как-то удалось ему договориться: им давали маленькую двушку, в этом же городе, только где-то на улице Гудкова. Где улица Гудкова, Нимка знал: нужно дойти до кинотеатра, свернуть направо и перейти дорогу, а затем спускаться вниз по широкому, заросшему клёнами, тротуару, мимо киоска с пончиками, мимо рынка и зоомагазина. Там, можно сказать, край города и строят несколько многоэтажек, за ними – узенькая речка Пехорка, местами переходящая в болото, и зелёные дали. Минут пятнадцать – двадцать, если идти с улицы Гагарина, на которой они сейчас жили - не очень далеко…

- Дождались, - вздохнула мать. – Впервые за десять лет.

- Он приедет? – спросил Нимка.

- Кто?

- Валерий Алексеевич.

- Сказал, что приедет, только не знаю, когда. Сказал, что до среды заглянет ещё…

Нимка сразу вспомнил про суд и загрустил.

- Чего нос повесил? – спросила мать. – Поживём, увидим, что будет. Может, ещё получится что-нибудь. Ох, голова ты моя непутёвая, говорила же я тебе, извинись перед этой соседкой!

- А толку? Думаешь, она бы не позвонила? – хмуро спросил Нимка, наливая себе чай. – Ей вообще пофиг!

- Неждан! Это что за выражения!

- Все так выражаются, - буркнул Нимка и вдруг спросил тихо, – мам, а у меня есть какое-нибудь другое имя?

Мать растерялась. Посмотрела на него, грузно опустилась на табуретку. Поправила волосы.

- Вообще-то есть. Только это, как говорится, неофициальное имя. Когда тебя покрестили, назвали Илюшей… А ты не помнишь разве?

Нимка помотал головой. От своего крещения, когда-то во младенчестве, в памяти остались лишь мягкие краски, жёлтые огоньки в тихом полумраке, музыка… И ощущение ещё, тихое спокойное чувство защищенности. Но это ж когда было? Да и Илюша - как-то так… Илья – это, пожалуй, лучше всего.

- Мам, - сказал Нимка и посмотрел на мать в упор. – Зови меня Илья. А на Неждана я откликаться не буду, даже не пробуй. Всё равно через два года паспорт поменяю и имя тоже.

Мать моргнула. Но не рассердилась.

- Ладно, - сказала она. – Хозяин – барин… Пойду я Соньку будить, а то в садик опоздаем… Я сегодня и день, и в ночь буду, чтоб в среду отпустили, так что ты её сегодня забери. Да дверь никому не открывай больше! У меня ключи есть.

- А Славке-то можно?

- Славке можно, только смотри сначала, кто там.

… А потом, уже из комнаты он услышал мамкину ругань.

- Ну-ка, поди сюда, паразит! – крикнула она ему.

Нимка обмер и пулей влетел в комнату. Так и есть: мать в одной руке держала его брюки, в другой – чёрный бумажник.

- Это что такое? – нехорошим голосом спросила она, очень тихо. А в её глазах Нимка увидел страх. Гнев. Отчаяние.

- Мам, это кошелёк.

- Что?! Я спрашиваю тебя, это что такое?! Ты… - она резко вздохнула. – Ты… До чего ты докатился!..

- Мам, да я его нашёл!

- Ты ещё и врёшь?!

- Да не вру я! – крикнул Нимка. – Я его нашёл, возле фонтанов, когда гулял!

- Что ты орёшь?! Как ты смеешь!

- Мам, - сдержанно сказал Нимка. – Ты что думаешь, я вообще?.. Я не вор!

- Да что ты мне лапшу вешаешь! Кошельки с такими деньгами на улице не валяются! Почему ты врёшь?

Нимка ничего не стал отвечать. Потому что ему вдруг стало так горько и как-то… пусто. Внутри пусто, как будто и ничего нет, и не было этого хорошего утра. Всё вокруг стало чёрным, как этот бумажник, будь он неладен.

- Значит так, - медленно, с угрозой в голосе, сказала мать, оглядываясь на Соньку – та уже проснулась. – Если ты…

Она села на диван. Опустилась, горестно держа в руках штаны и кошелёк, будто, это был не бумажник с деньгами, а повестка в суд, посмотрела на Нимку с какой-то безысходностью.

- Я не знаю, что с тобой делать, - сказала она. – Если ты уже до этого докатился…