Отдай свое сердце

— Любочка, — взмолился Самокатов, — сделай это снадобье.

— Сделаю, — пообещала Любка. — Но не сегодня.

— А когда? Завтра?!

— Нет, завтра у меня прыжки с парашютом.

— Послезавтра?

— Нет, послезавтра я позирую для обложки «Космополитена»… Давай на следующей неделе.

Генка страдальчески закатил глаза.

— Еще неделю жить с этими кошмарами?! О, нет, я больше не могу…

— Ты же мужчина, Самокатов, — напомнила ему Крутая. — Ты должен быть смелым.

— Да я смелый, — вздохнул Генка. — Вот только как представлю, что ночью опять всякая гадость будет сниться — бр-р… — Самокатов скривился.

— Люб, а может, сегодня снадобье приготовишь? — вмешался Горохов.

— Исключено, — отрезала Крутая и, запрыгнув в джип, вставила ключ в замок зажигания.

И тогда Макс достал из кармана свое главное оружие. Новую жвачку.

— Люба, — вкрадчиво промолвил он, — смотри, какая у меня жвачечка есть. Она еще даже в продажу не поступила. А вкус у нее — у-у-у… — Горохов зажмурился, словно от удовольствия. — Кайфовый. Другие жвачки ей в подметки не годятся. И главное, чем дольше ее жуешь, тем вкуснее она становится.

Крутая покосилась на упаковку.

— И впрямь какая-то новенькая.

— Хочешь пожевать? — предложил Генка.

— Ну, дай попробовать.

Любка вынула изо рта свою жевательную резинку и прилепила ее к ветровому стеклу. А вместо нее сунула в рот розовую полоску Максовой жвачки и стала ее сосредоточенно жевать.

— О-о, конец света, — распробовав, сказала Крутая.

— А я что говорил? — заулыбался Макс.

— Плачу за блок десять баксов, — объявила Любка.

— К сожалению, не продается, — развел руками Горохов. — Но если ты сегодня приготовишь снадобье… — Макс сделал многозначительную паузу.

— А ты, оказывается, хитрюга… — Крутая с интересом окинула Горохова взглядом. — И руки у тебя ничего, — обратила она внимание.

— У меня и ноги ничего, — сказал Макс.

— Ладно, — приняла решение Любка. — Залезайте в тачку. Поехали.

— Куда? — спросил Самокатов.

— Куриные яйца покупать.

— Зачем? — спросил Горохов.

— Скоро узнаете.

Глава XIV

ЧЕРНАЯ РУКА

По дороге мальчишки засыпали Любку вопросами.

— Люб, а как ты думаешь, почему мне все время снится сестра твоей бабушки? — спрашивал Генка.

— Потому что фамилия Курочкина энергетически очень заряжена, — отвечала Крутая, поворачивая с Боровой на Марата.

— Люб, а почему твоя прабабка назвала дочек одинаковыми именами? — спрашивал Макс.

— Потому что ей нравилось имя Маргарита. Вот она обеих так и назвала. А чтобы не было путаницы, называла мою бабушку — Марго, а ее сестру — Ритой… — Крутая свернула с Марата на Разъезжую.

— А Рита тоже была колдуньей? — интересовался Самокатов.

— Конечно.

— А твоя прабабушка?

— Не-а, она была обыкновенной женщиной. Магические способности передаются через поколение. Поэтому мы с бабушкой — колдуньи, а моя мама — нет… — Крутая выехала на Загородный проспект.

— А в школе юных ведьм чему учат? — любопытствовал Макс.

— Ходить по воде, летать по воздуху… — перечислила Любка.

— Ну уж это ты загнула, — снова заспорил Горохов. — По физическим законам человек не может ни ходить по воде, ни летать по воздуху…

— По физическим не может, а по магическим может, — ответила Крутая, заворачивая в Кузнечный переулок. — Приехали.

Джип остановился у Кузнечного рынка.

— Вы меня здесь подождите, — сказала Любка. — Я мигом.

И пошла на рынок.

— Свежие? — спросила она у носатого грузина, торгующего яйцами.

— Свэжайшие, дарагая, — расплылся тот в улыбке. — Толка что из-пад куры.

— Жаль, — вздохнула Крутая. — Мне тухлые нужны.

— Шутыш, красавица.

— Нет, правда.

Грузин сделал приглашающий жест.

— Тагда бэры, оны всэ тухлые.

— Вы ж сказали — свежие.

— Пашутыл, дарагая. Сколко тэбэ?

— Одно.

— Всего одын яиц? Паслушай, пачэму так мало?! Бэры дэсаток.

Любка покачала головой.

— Нет, мне одно.

Грузин протянул ей яйцо.

— С тэбя восэм рублэй, дарагая.

Крутая, не торгуясь, выложила деньги.

— А оно точно тухлое?

— Вай-вай-вай. Обыжаешь, красавица. Тухлээ этых яиц па всэму рынку нэ найты.

Любка направилась к выходу. А грузин закричал зазывно:

— Каму свэжий яиц! Падхады, бэры! Толка что из-пад куры!

Запрыгнув в джип, Крутая протянула яйцо Максу.

— Держи. Смотри не разбей.

— А это нам зачем? — спросил Горохов.

— Гоголь-моголь будем делать.

— О, я люблю гоголь-моголь, — оживился Самокатов.

Любка ничего не ответила, лишь усмехнулась загадочно. Смысл этой усмешки Генка понял, когда они приехали к нему домой на Лиговку.

Разбив яйцо, Крутая вылила содержимое в тарелку. Мальчишки как по команде сморщили носы.

— Фу-у, оно же тухлое, — сказал Макс.

— К сожалению, не совсем, — ответила Любка, отделяя желток от белка. — Надо бы еще тухлее. Ну да ладно, сойдет и такое.

— И я должен съесть эту тухлятину? — Самокатов содрогнулся от отвращения.

— Ничего не поделаешь, — сказала Крутая. — От лявр иначе не избавиться.

Она взбила белок в пену, а желток перетерла с сахаром. Затем все это тщательно перемешала… В общем, приготовила настоящий гоголь-моголь, только тухлый.

Наступил ответственный момент. Любка даже жвачку по такому случаю изо рта вынула, прилепив ее на время к зеркалу.

— Приступаю к магическому ритуалу изгнания лявр… — торжественно произнесла Крутая, держа чашку с гоголем-моголем в вытянутых руках. И начала нараспев говорить заклинание:

Э-э-ники бэ-э-ники

Ели варе-е-ники…

— Это ж считалка, — вспомнил Горохов свое детсадовское прошлое.

— Все считалки на самом деле — магические заклинания, — пояснила Любка. — Но об этом мало кто знает… — Она протянула чашку Генке. — Пей.

— Всю? — с отчаянием спросил Самокатов.

— До самой последней капельки, — безжалостно отрезала Крутая.

Генка зажмурил глаза и… выпил всю бурду до капельки.

— Ну как? — поинтересовался Макс.

— Не кока-кола, конечно, — храбрясь, ответил Генка, с трудом сдерживая подступающую к горлу тошноту. — Но пить можно.

— Ох, я и дура! — Любка огрела себя кулаком по лбу. — Это же не то!

Самокатов забеспокоился.

— Что — не то?

— Да все — не то! И снадобье, и заклинание… Ну я идиотка, — вновь обругала себя Крутая.

Генка растерянно заморгал.

— Выходит, я зря пил эту гадость?!

— Извини, Самокатов, — виновато улыбнулась Любка. — Перепутала. Это средство от домовых, а не от лявр.

— Ни фига себе, — расстроился Генка. — Как же ты могла перепутать?

Крутая пожата плечами.

— Сама не пойму.

— Бывает, — сказал Горохов. — Вон моему соседу, дяде Грише, когда перед операцией наркоз давали — баллоны перепутали. Вместо кислорода дали углекислый газ.

— И что теперь? — спросил Самокатов.

— Теперь он на кладбище.

— Да я не про дядю Гришу, — отмахнулся Генка. — Я про себя.

— Надо другое снадобье готовить, — сказала Любка. — Против лявр.

Самокатов насторожился.

— А из чего?

— Манка у тебя есть?

— Есть.

— Нужно манную кашу сварить.

У Генки отлегло от сердца. Манная каша — это не тухлое яйцо.

— И еще нужен обувной крем, — добавила Крутая. — Желательно черный.

— Зачем?! — воскликнул бедный Самокатов.

— Его необходимо с кашей перемешать.

Генка в ответ лишь обреченно вздохнул.

Любка сварила манную кашу и выдавила в нее из тюбика немного обувного крема. Все это тщательно перемешала, затем простерла над тарелкой руки и произнесла заклинание; на сей раз не нараспев, а скороговоркой: