Павлик Морозов [1976]

— А ну попробуй! — повторил Павел сквозь зубы.

Саков, не отвечая, медленно вынул из кармана руку и вдруг рывком протянул ее к флажку. Через секунду Павел и Саков, посапывая и кряхтя, катались по мокрой траве.

— Ой-ой, Яша! Что же ты? Помоги ему, Яша! — закричала Мотя.

— Два дерутся — третий не мешайся! — наставительно сказал Яков.

— Петька неправильно хватает! — кричала Мотя.

— Ничего! Смотри, Пашка уже подмял его!

На помощь Петьке торопились приятели. И тогда в бой пришлось вступить всем мальчикам. На полянке завязалась яростная схватка.

Силы были на стороне саковцев. Мотя увидела, что один из них совсем близко подобрался к флажку. У нее захолонуло в груди.

— Ах ты, гад! — вдруг тонко закричала она и, чувствуя, что ей становится все нипочем, что она больше никого на свете не боится, бросилась на врага. И, как это делают в таких случаях девочки, она одной рукой вцепилась ему в волосы, а другой начала яростно его царапать.

Пораженный такой отчаянной храбростью, противник оглушительно завопил, рванулся и позорно побежал с поля боя. Клава Ступак ринулась за ним, неумело тыча в его спину кулаками.

— Гад такой!.. Да мы тебе за наш флаг глаза выцарапаем!

Трусость заразительна. Вслед за одним побежали и другие саковцы. На полянке остался только Петька Саков, который на четвереньках копошился в траве. Мотя крепко держала его за волосы.

— Пусти, больно! — взмолился Петька.

Яков увидел беспомощно согнувшегося Петьку и захохотал:

— Вот представление!

— Больно… — хныкал противник.

— Я тебе еще добавлю сейчас, — тяжело дыша, сказала Клава.

— Отпусти его, Мотя, — посмеиваясь, проговорил Павел.

— Не пущу!

— Будешь камнями кидаться? — спросила Клава, становясь на колени и стараясь заглянуть Петьке в лицо.

— Бо-о-льно…

— Я тебе все волосы повыдергаю!

— Вот представление! — покатывался Яков.

— Мотя, отпусти же его! — серьезно сказал Павел.

Мотя разжала пальцы. Петр поднялся и, выплевывая траву и размазывая по лицу кровь из разбитого носа, побрел в сторону. За кустиком он остановился и крикнул хохочущему Якову:

— А ты чего ржешь, заика?

— Кто заика? — мгновенно рассвирепел Яков.

— Ты!

Яков ринулся на Петра, но тот уже исчез в зарослях.

— Я тебе… это самое, покажу з…заику!

— Ладно, Яша, битва кончена, — сказал Павел.

Он посмотрел на Мотю и улыбнулся:

— Ишь ты какая, даром что девчонка!

— А что ж, думаешь, девчонки драться не умеют? — задорно спросила Клава.

Яков снова расхохотался:

— То-то по лесу ты, как жеребенок, от Петьки скакала!

— Хочешь, с тобой подерусь? — Клава воинственно двинулась на Якова. Он со смехом попятился, закрывая руками голову:

— Не хочу, не хочу, мне волос жалко!

Однако победа не радовала пионеров. Сбор был сорван. Они молча окружили Павла.

— Айда в деревню, ребята, — сказал он, осторожно трогая пальцами вздувшийся под глазом синяк. — Зоя Александровна говорила, что сегодня нужно будет еще лозунги писать.

На обратном пути все молчали. И лишь когда между стволами деревьев стали видны избы, Павел снова с улыбкой посмотрел на Мотю:

— А все-таки храбрая ты у нас! — Он перевел глаза на Клаву и прибавил: — И ты тоже!

ГЛАВА VI

УПОЛНОМОЧЕННЫЙ РАЙКОМА

Перед вечером учительница встретилась с Дымовым в сельсовете. В небольшой комнате с длинными скамьями вдоль стен и ситцевыми занавесками на окнах было накурено и душно.

— У вас целый день люди, Николай Николаевич, — сказала она, глядя на его утомленное, бледное лицо. — Вы очень устали?

— Ничего, ничего, Зоя Александровна… — Он прошел через комнату и распахнул створки окна. — Садитесь сюда, здесь прохладнее.

— Очень болит голова?

— Нет, сегодня куда лучше.

— Вам бы в больницу надо было лечь, Николай Николаевич, а вы…

— Что вы! Какая там больница! Я совсем здоров… Итак, вас беспокоит ремонт школы?

— Очень беспокоит, Николай Николаевич, — горячо заговорила она. — Вы подумайте, до нового учебного года всего три месяца, а ремонт еще не начинался. Палец о палец никто не ударил.

— Почему?

— Морозов говорит — в смете не предусмотрено.

— Ошибается Морозов… — Дымов с отеческой нежностью посмотрел на учительницу. — Вы только не волнуйтесь, Зоя Александровна… Школу вам отремонтируют. Это я вам твердо обещаю.

— И вообще так трудно с Морозовым… — вздохнула она.

— Отчего же?

— Не может он быть председателем Совета! — быстро сказала учительница.

Он помолчал, прежде чем ответить.

— Не слишком ли поспешный вывод, Зоя Александровна? Опыта у него, конечно, мало, да где же взять опытного? Вот поработает и научится. Не боги горшки обжигают.

— Ничему он не научится! — Зоя Александровна нервно встала, прошлась по комнате, заложив руки в карманы вязаной кофточки. — Он же равнодушный, холодный человек. Бьешься как о стенку! И не откажет и ничего не сделает… Не знаю, может быть, мне кажется, но он… не советский человек…

— Ой-ой, Зоя Александровна! Не слишком ли?

— Может быть, я ошибаюсь…

Дымов задумался. Вероятней всего, эта молоденькая взволнованная девушка не ошибается. Точно такие же мысли появились сегодня и у него. Но эти мысли не подкреплены фактами, их надо еще проверить. Годы партийной работы научили его не делать скоропалительных выводов, присматриваться к людям, изучать их.

— А не пьет ли он? — спросил вдруг Дымов.

— Пьет! — быстро кивнула она. — И компания у него такая: все местные богатеи!

— Это уже плохо, — тихо сказал Дымов. — Да вы садитесь, Зоя Александровна. Все может быть. А в районе он был на хорошем счету. Хотя в свое время и Захаркин был на хорошем счету. Да, да, — громко прибавил он, услышав стук в дверь.

В комнату вошел пожилой худощавый крестьянин в расстегнутой поддевке.

— К вам я, товарищ Дымов.

— Входите, входите, — приветливо сказал Дымов и снова обратился к учительнице: — Так вы пришлите своих пионеров, я приготовлю текст для лозунгов. А может, и вы с ребятами зайдете? Нам бы еще поговорить надо.

— Обязательно зайду, Николай Николаевич. — Она поднялась и вышла.

Дымов пожал руку крестьянину в поддевке.

— Садитесь, товарищ.

— Ничего, мы и постоим. — Он покашлял. — Потому как вы человек партийный, я спросить у вас хочу.

— Спрашивайте, товарищ… Вот знакомо мне ваше лицо, а фамилию никак не припомню…

— Иванов. Федор Тихонович Иванов.

Дымов сощурил в улыбке глаза. Эта мягкая улыбка очень красила его лицо с глубоким шрамом на щеке.

— А ведь вспомнил я вас, Федор Тихонович! Кажется, месяц назад вы с женой в район приезжали. Правда? Ксенией Петровной ее зовут?

— Ее весь район знает, товарищ Дымов… — невесело улыбнулся Иванов. — Только толку мне от нее мало.

Дымов недоуменно поднял брови:

— Почему же вы так против жены настроены?

Иванов снова покашлял, сказал мрачно:

— Так я не то что настроенный… Я спросить хочу, могу я с ней, значится, разойтись законным образом и кому надо заявление давать?

— Федор Тихонович! — укоризненно проговорил Дымов. — Зачем же расходиться?

Иванов потоптался на месте, застегнул и снова расстегнул свою поддевку. Он явно волновался.

— Могу сказать, товарищ Дымов… Мне скрывать нечего. Разногласие у нас получилось…

Дымов пытливо посмотрел ему в глаза.

— По какому же вопросу разногласие?

— Да вы-то, как я думаю, ее сторону примете. Ну а мне оттого не легче… Вам, значится, известно, что она, Ксеня-то, активисткой считается?

— Знаю, знаю.

— Женотдел! — вдруг громко проговорил Иванов, начиная горячиться. — Ну ладно, это еще полбеды, хотя, конечно, дома от этого женотдела прибыли нету. Однако пусть своими делами занимается, общественными, раз она ликбез кончила и грамоте научилась. Я не возражаю… Детей у нас нету, не дал бог. Так что времени у нее на все хватает, это так, — он говорил быстро, машинально застегивая и расстегивая свою поддевку. — Но когда, значится, речь про наши домашние дела заходит, то уж тут ты слушай мужа. Это тебе не изба-читальня!