Павлик Морозов [1976]

— Черт!.. — Трофим потер лоб. — Даже хмель прошел… Я думал — его Захаркин из партии уже исключил, а вышло наоборот все! — Он помолчал, тряхнул головой. — Ну, да ладно, неделя не год. Дымов приехал и уедет. А вот Захаркина жалко.

Кулуканов поднялся.

— Спасибо за угощение… Пойдем, Серега. Ну, теперь держись, Трофим!

Гости ушли. Федя тихонько шепнул брату:

— Паш… папанька его боится?

— Кого?

— Приезжего.

— Не знаю… выходит, боится.

— Данила! — громко окликнул Трофим.

— Да, дядя Трофим! — Данила бегом вернулся.

— Не понимаю я его — что за человек? Раз кубанцы уж стреляли в него, а он все по району ездит, — пожал плечами Трофим.

— Два раза стреляли, дядя Трофим!

— А ты откуда знаешь?

— Знаю… вишь, голова перевязанная…

— Сбегай, Данила, к ссыльным кулакам на Чернушку… Скажи хромому, чтоб не приходил в Герасимовку… Стой! — Трофим запнулся, вспомнив, что хромой обещал дать восемь тысяч рублей. — Скажи, пускай приходит, когда непогода будет… и чтоб в темноте, по огородам… Днем нарваться может.

— Ладно, дядя Трофим.

— Паш, какой это хромой? — спросил Федя.

— Не знаю. Ох, братко, братко, ничего я понять не могу, — вздохнул Павел.

ГЛАВА V

ПЕТЬКА САКОВ

Ночью прошел дождь, но к утру небо очистилось от туч, и снова над тайгой засияло солнце. Повторенное бесчисленное количество раз, оно сверкало на каждой травинке, на каждом листке.

Дул теплый южный ветер. Деревья мягко шелестели, осыпая тугие тяжелые капли.

Растрепавшиеся светлые косички Моти были влажными от этих капель. Она шагала по высокой траве, приподнимая подол своего серенького платья, и мокрая трава приятно холодила ее загорелые коленки.

На небольшой полянке девочка присела на старый поваленный ствол дерева. Вокруг под ветром шелестела трава, со всех сторон наплывал веселый гул омытого дождем леса.

Мурлыкая песенку и улыбаясь, Мотя осмотрелась вокруг. Рядом с ней на длинный зеленый стебелек опустился большой бархатный шмель, и стебелек равномерно закачался под его тяжестью. Словно балансируя, шмель смешно перебирал мохнатыми ножками, подрагивал стеклянными крылышками.

Девочка засмеялась и протянула к нему руку. Испуганный этим движением, шмель взметнулся кверху и, кругами набирая высоту, исчез между деревьями.

Потеряв из виду шмеля, Мотя вздохнула, потянулась и, подложив под голову руку, легла на стволе. Лесной гул убаюкивал ее, и она закрыла глаза.

— Вот как ее в разведку посылать! — услышала она вдруг недовольный голос.

Мотя вскочила, одергивая платье. Перед ней стоял Павел с группой ребят.

— А что?.. Я ничего… — смущенно заговорила она.

— Ну да, ничего, — усмехнулся Павел, лукаво поглядывая на товарищей. — Ничего, только по всему лесу храп раздается!

Мотя обиженно надула пухлые и яркие, как клюква, губы.

— А я и не спала совсем. На самую чуточку глаза только закрыла…

— Ладно уж, — примирительно сказал Яков. — Давайте, это самое, на этот раз простим ее. Уж больно хорошо она научилась дорожные знаки ставить! Ведь от самой деревни по ее дорожным знакам шли и не сбились.

— Так и быть, простим, — продолжая улыбаться согласился Павел. — Ты, Мотя, так и знай: за дорожные знаки прощаем тебе нарушение дисциплины!

Он отошел в сторонку, оглядел собравшихся и скомандовал:

— Отряд, становись!

Пионеры выстроились на полянке. Когда провели перекличку, оказалось, что на сборе присутствует десять человек. Недоставало одной пионерки — Клавы Ступак.

— Ну, ясно! Девчонки, это самое, всегда подводят, — проворчал Яков.

Мотя погрозила ему пальцем:

— Ну, ну, ты потише насчет девчонок!

— Отставить разговоры! — строго прикрикнул Павел.

Он помолчал, окидывая взглядом строй, и торжественно произнес:

— Очередной сбор герасимовского отряда юных пионеров объявляю открытым! К борьбе за рабочее дело будьте готовы!

И собравшиеся не очень дружно, но горячо и громко ответили:

— Всегда готовы!

— Знаменосец, поднять флаг!

Яков торопливо вынул из-за пазухи красный флажок. Зажимая коленками выструганный из березки длинный посох, он укрепил флажок на его конце. Затем Яков вышел из строя и воткнул древко в мягкую после дождя землю. Маленький красный флажок затрепетал на ветру.

— Вольно! — скомандовал Павел. — Можно разойтись. Садись, ребята, где посуше.

Он вынул из-за пояса книгу, аккуратно завернутую в газету.

— Чья очередь читать?

— Мотина.

— Читай, Мотя!

Девочка открыла книгу.

И вот нет больше тайги. Все словно перенеслись в другой мир. У Павла горячо стучит сердце. Человека, о котором пишет Горький, тоже звали Павлом. Какой это замечательный человек! Как отважно он боролся за свободу, за счастье народа!

Тихо и ровно звучит голос Моти:

— «Заревел гудок, поглотив своим черным звуком людской говор. Толпа дрогнула, сидевшие встали, на минуту все замерло, насторожилось, и много лиц побледнело.

— Товарищи! — раздался голос Павла, звучный и крепкий. Сухой горячий туман ожег глаза матери, и она одним движением вдруг окрепшего тела встала сзади сына. Все обернулись к Павлу, окружая его, точно крупинки железа кусок магнита.

Мать смотрела в лицо ему и видела только глаза, гордые и смелые, жгучие…

— Товарищи! Мы решили открыто заявить, кто мы, мы поднимаем сегодня наше знамя, знамя разума, правды, свободы!

Древко, белое и длинное, мелькнуло в воздухе, наклонилось, разрезало толпу, скрылось в ней, и через минуту над поднятыми кверху лицами людей взметнулось красной птицей широкое полотно знамени рабочего народа…»

Голос Моти начинает дрожать от волнения. Она глубоко вздыхает и смотрит на пионерский флажок, который, словно язычок пламени, колышется среди зелени. И вместе с Мотей смотрят на флажок все пионеры.

— Знамя разума, правды, свободы… — тихо повторяет Мотя.

Внезапно Яков вскакивает с места. У него тревожное лицо.

— Слышите? — шепчет он.

Да, теперь все слышат: в лесу кричит Клава Ступак.

Пионеры растерянно переглядываются. Проходит минута, другая — и на полянку выбегает Клава. Она так бледна, что густые веснушки на ее лице видны отчетливее, чем обычно.

— Ребята, — прерывающимся голосом говорит она, — за мной саковцы гонятся… ударили…

Саковцами в Герасимовке прозвали группу ребят, которыми верховодил Петька Саков. Много неприятностей причиняли саковцы отряду. Вначале, после того как в школе был организован пионерский отряд, они всячески пытались срывать сборы: били в классе окна, если там собирались пионеры, швыряли в них дохлых мышей. Потом, когда наступила весна и пионеры начали собираться в лесу, Петька и его приятели стали подстерегать пионеров поодиночке.

Павел подошел к Клаве.

— Где они? — глухо спросил он, и в ту же секунду в него из-за кустов полетел камень. Мальчик стремительно нагнулся, и камень лишь слегка задел его.

— Трус! — яростно крикнул Павел. — Камнями кидаешься, а один на один выйти боишься!

Это был вызов. И тогда кусты раздвинулись, и на полянке появился Петька Саков. Рыжий, вихрастый, засунув руки в карманы, он стоял под сосной и презрительно глядел на пионеров. Один за другим на полянку выходили саковцы.

— Ну, кто трус? — спросил Петька и, оттопырив нижнюю губу, сплюнул через плечо.

Павел шагнул к нему навстречу. Он тяжело дышал.

— Ты брось, Петька, шутить!

— А я и не шучу.

— Смотри, доиграешься!

— А ты не пугай! Я сам пугать могу.

— Мы вас не трогаем, и вы нас не трогайте.

— Ишь ты какой!

— Какой?

— Больно важный. Тоже мне — коммунист!

— А ты подкулачник!

— Вот мы ваш флаг на тряпки пустим!

— А ну попробуй!

— И попробую!

Подбадриваемый приятелями, Петька Саков вразвалку подошел к отрядному флажку. Павел шагал с ним рядом, плечом к плечу.