Хорошая работа

— Петенька! — сказала мать. — Вот ты какой!

— Какой? Обыкновенный! — сурово оборвал ее Иван Андреевич. — Куда пойдем, Петр? Или здесь будем стоять?

Петя повел их в красный уголок. Он шел между отцом и матерью. Они были такими же, какими Петя оставил их полгода назад в деревне. Но он привык видеть их дома или в поле; они были там как будто бы побольше ростом, самостоятельней, и от них всегда что-нибудь зависело. Здесь они казались ниже, нерешительней и от этого были еще более родными. Петя впервые ощутил к ним, особенно к матери, ясное и доброе, покровительственное чувство.

— Как же ты, Петенька, живешь?

— Хорошо, мама, спасибо…

— Похудел, длинный какой стал…

— Растет парень, — сказал Иван Андреевич. — Я говорил, не приставай с мелочами! У нас, Петр, новость: электростанцию будем строить. Как раз в том месте, где мы с тобой раков ловили.

— С тобой построишь! — сердито сказала Екатерина Степановна. — Его послали в Москву по делам, а он здесь до вечера проболтает.

— Позволь… — растерялся Иван Андреевич. — Ты же сама просила прямо с поезда к сыну зайти…

— Ну, просила. Повидался, а теперь иди по делам. А то я людям скажу, как ты исполняешь их поручения.

Иван Андреевич помигал удивленно глазами, посмотрел на сына, ища поддержки, и, наскоро попрощавшись, ушел, строго наказав, чтобы без него никуда не девались.

— Ну, вот так-то лучше, — улыбнулась ему вслед мать. — А то он слова сказать не даст…

Петя рассмеялся, хотя ему и жалко было, что отец уходит. Отец у него только с виду строг. А страсть к назиданиям появилась у него с тех пор, как его выбрали в правление колхоза.

Мать задавала сотни вопросов, он едва успевал отвечать на них. Она хотела знать все: где он спит, кто воспитательница, что дают на завтрак, с кем дружит, как учится…

В красном уголке она потрогала и похвалила портьеры, попросила показать шахматы, спросила, свежая ли вода в графине и действует ли репродуктор.

Он отвечал на все вопросы, не в силах сдержать улыбку. Ему было приятно сидеть рядом с матерью и разговаривать с ней о чем попало, как взрослому с ребенком.

Все, что она рассказывала ему о доме, даже если это не имело никакого значения, радостно поражало его. Ольху около сарая раскололо молнией, петух ходит с выщипанным хвостом, Николай из отцовского ружья убил селезня.

— Вот такого громадного! Я хотела за уши отодрать — отец не позволил.

— «Кузьмич» здоров?

— Здоровущий! На прошлой неделе приезжала из района комиссия. Стали его выводить из коровника, а он двери в щепы разнес. Поросят наших, Петя, похвалили. Я их когда все семьдесят три штуки вымою — ну прямо как ангелочки! Мне за них «отлично» поставили… Как ты думаешь, Петенька, войны не будет? — неожиданно серьезно спросила мать.

— Не будет, — сказал сын.

И оттого, что он так уверенно, по-мужски ответил, Екатерина Степановна заметила вдруг, что он действительно не похудел, а вырос.

— Ну, как же ты, Петя, живешь?

Она задавала этот вопрос в третий раз, выслушивала ответ и все-таки не могла ясно представить себе, как же ему живется вне дома.

В дверь просунулась голова Сережи Бойкова.

— Извините, — сказал он.

— Заходи, заходи! — позвал его Петя. — Вот, мама, это Бойков, Сергей, из нашей группы.

— А мы уже познакомились.

Сережа чинно сел на стул и сложил руки на коленях. Екатерина Степановна развязала пакет и положила перед ребятами пироги с капустой.

— Здорово вкусно! — сказал Сережа с полным ртом. — Сами пекли?

— Сама.

— Домашнее вкуснее, чем в ресторанах.

— А ты много бывал в ресторанах? — засмеялась Екатерина Степановна.

— Так я и домашнее почти никогда не ел.

Она поняла, что он рос без родителей.

— А ты приезжай к нам летом в отпуск. У нас дома все домашнее.

— Спасибо, может и соберусь. Меня уже трое товарищей приглашают.

Посидели, поговорили, потом пошли в общежитие.

Ребята, вернувшиеся после обеда, ходили за матерью Фунтикова следом, и каждому казалось, что эта пожилая женщина в косынке привезла с собою частицу их дома, семьи, знакомую природу — лес, поле, речку…

Они ловили каждое ее слово об урожае, о скоте, об огороде. Когда Екатерина Степановна, рассказывая, говорила самую обыкновенную фразу, где попадались слова «пшеница», «рожь», «просо», ребята всем сердцем вспоминали и высокую до самого горизонта рожь, и густую пшеницу, и кудрявое просо. Все это было для них не простыми названиями злаков, а самыми дорогими детскими воспоминаниями.

Вернулся Иван Андреевич. Екатерина Степановна сидела у стола, окруженная ребятами, оживленная, раскрасневшаяся; она и не заметила, что вернулся муж.

Воспитательница обернулась к Ивану Андреевичу и спросила:

— Вам кого, товарищ?

— Это мой отец, Ольга Николаевна, — сказал Петя.

Иван Андреевич с укором взглянул на жену — она-то уж здесь свой человек.

Воспитательница заторопила учеников:

— Ну, ребята, пора и честь знать!

Она хотела увести их, но Иван Андреевич задержал ее:

— Мне тоже интересно про сына спросить.

— Спрашивайте, пожалуйста. Я думала, что мы вам мешаем.

Иван Андреевич откашлялся:

— Не курит?

— Курить ученикам запрещено.

— Это я знаю, что запрещено, потому и спрашиваю, не курит ли.

— На вашего сына пожаловаться пока нельзя, — сказала воспитательница.

Иван Андреевич не мог скрыть довольной улыбки, однако ответил:

— Этого маловато, что пожаловаться нельзя. Мы на большее рассчитываем.

Он еще дома приготовил целый ряд назиданий для сына и сейчас только ждал минуты, когда смог бы их высказать. Воспитательница отлично понимала, что родителей надо оставить с сыном, и поэтому она предложила отпустить с ними Петю в город. Сережа вызвался показать им Москву.

Пошли впятером: увязался еще и Митя Власов. Его успели уже полюбить в группе. Он всегда очень внимательно и охотно выслушивал своих друзей, верил им, даже если они привирали, и удивительно кстати во время рассказа приговаривал: «Ну да?.. Ох, ты! Ну, а дальше?..»

Как и все ребята, выросшие без отца, Митя с особенным вниманием относился к родителям своих друзей. Глядя на пожилого Фунтикова, на то, как он разговаривает со своим сыном, Митя с необычайной остротой представлял себе, как бы он сейчас встретился со своим отцом. Накопилось много мыслей и событий, которыми можно было поделиться только с отцом. Он ничего не скрывал и от матери, но она почти всегда во всем соглашалась с ним, а если и делала какие-нибудь замечания, то они относились только к тому, что надо быть честным человеком и беречь свое здоровье. С ней он не стал бы советоваться, он, пожалуй, сейчас уже был близок к тому, чтобы самому давать ей советы; он уже немного беспокоился о ней, как человек, отвечающий за ее судьбу. Отец — совсем другое дело. Тем более, что отца-то Митя как следует не помнил и сейчас он был для него каким-то собирательным человеком, обладающим самыми хорошими душевными качествами; стоило Мите отметить что-нибудь замечательное в характере своего мастера, директора, замполита, как сейчас же ему начинало казаться, что именно эти качества были и у его отца. А если он сталкивался с дурным поступком взрослого человека, то сейчас же думал: «Нет, мой отец никогда бы так не сделал».

За несколько дней до приезда Фунтиковых Митя получил свою первую в жизни зарплату. Училище взяло заказ на производство гаечных ключей и лекальных линеек; по учебному плану это было очередной темой, и поэтому группе слесарей поручили выполнить заказ. Мастер Матвей Григорьевич предупредил своих учеников, что за эту работу им будет уплачено. Сделал он это не потому, что ребята стали бы за деньги старательнее работать: Матвей Григорьевич отлично помнил, как несколько лет назад он сам отнесся к своему первому трудовому заработку.

Те два дня, что Митя делал гаечные ключи, он чувствовал себя профессиональным слесарем, а не учеником. Больше того: он посматривал, как делают работу его соседи по верстаку — надо ведь выполнить этот специальный заказ так, чтобы к училищу, в случае надобности, обратились еще раз.