Кузнечик

Наконец машина не выдержала и завелась. Перепачканные Тимка и Алька забрались внутрь. Дед рванул с места так, что Тимку вжало в спинку сиденья.

— Мы что, уже взлетаем? — съехидничал он.

— Если мы кого-нибудь будем обгонять, — Алька облизнула губы, — так я лучше выйду и пойду пешком.

— Ха-ха, девочка! — сказал дед. — Доверься мастеру дорожного движения!

Вдруг он отпустил руль и вскричал, хватаясь за голову:

— Кошмар!

Тимка моментально прицепился ремнем к сиденью.

Дед нажал на тормоза, и машина остановилась.

— Все дело в том, что я вчера с вами заболтался и забыл завести часы, — дед прислонил циферблат к уху. — Ну точно… Что к чему — девять и девять… А судя по всему, сейчас где-то, — дед огляделся, — около шести утра. Так что можно не спешить.

У Тимки и Альки одновременно вытянулись лица.

— Как это? — не поняла Алька.

— Аль, понимаешь, — первым пришел в себя Тимка, — это дед репетицию устроил. Генеральную. В ружье! Все навылет! Взлетаем… — передразнил Тимка деда. — Он, наверно в диверсанты готовится.

— Смешные вы какие-то люди, — заметила Алька подозрительно.

— Это дед смешной… — сказал Тимка. — Его пунктуальность нас всех угробит.

— Глупости, — сказал дед. — Должно же быть какое-то приключение, а то что это за поход!

— Так мы куда-нибудь едем или нет? — спросила Алька. — Я на берегу босоножки свои забыла и, кажется, сумку, с такой длинной синей ручкой, в которой лежали бутерброды.

— А мой галстук кто-нибудь видел? — вмешался дед.

— Кажется, он так и висит на дереве. Ты его, дед, как снял, так там и вывесил вместо вымпела и чтоб не мялся, — проговорил Тимка. — Там еще ведро, между прочим, осталось…

— Славно мы облегчили автомобиль, — сказал дед. — Половину на берегу оставили. — И стал разворачиваться.

— Плохая это примета, — заметила Алька, — возвращаться, когда что-то забыл.

— Плохая… — сказал Тимка. — Особенно, если кое-кто еще и забыл завести часы.

— Смешные вы люди, — Алька осторожно улыбнулась.

— А ты разве раньше не замечала? — удивился Евгений Иванович.

Печально это или не очень, но все когда-нибудь кончается. Правда, если хорошее кончается, так всем обычно жалко, но ничего не поделаешь.

Дед рулил. Приближался город. И чем ближе был город, тем тоскливее становилось у Тимки на душе. В машине повисла гнетущая тишина.

— Сейчас родственники набросятся, — сказал дед уныло, — распахнут жаркие объятия. И зацелуют вас, не покалеченных по чистой случайности.

В этот момент Алька тронула Тимку за плечо.

— Вот, — сказала она и протянула Тимке спичечный коробок, — у меня больше ничего нет. Это тебе.

Тимка взял коробок. Там кто-то скрипел, терся и шевелился. Сделав маленькую щелочку, Тимка приблизил коробок к лицу. Кузнечик!

— Это я его там поймала… — сказала Алька.

— Спасибо… — Тимка прислонил коробок к уху. Шебуршился в тесноте голенастик. «Ничего, я тебя посажу в большую банку…» — подумал Тимка.

— Его выпустят за границу? — спросила Алька.

— Наверно… — сказал Тимка, — он же… ничейный. Он везде живет… — И как-то сразу вспомнил стих, рассказанный дедом, не весь, конечно:

— эту строчку Тимка не помнил, и дальше:

Тимка прикрыл глаза. На зеленом берегу, на таком зеленом, каких не бывает в жизни, стояла Алька. Тонкая. Тоже вот… как кузнечик.