Колька и Наташа

— Начали! — отрывисто кинул прессовщик и схватил щипцами брошенный ему Колькой в лоток нагретый до красна стержень.

Зайченко нажал на ручку пресса: ползун взлетел и, грозя раздавить стержень, вставленный в матрицу, с грохотом опустился вниз, нанес удар и опять помчался вверх. А шпилька выталкивала уже готовую, с полукруглой, как у грибка, головкой темно-коричневую заклепку. И такой она ребятам показалась красивой и необычной, что они даже забыли, что делать надо.

— Первая ваша, — объявил Михаил Федорович, — на счастье. А ну, давай еще, — и вставил новый раскаленный стержень, который ему подбросил Каланча.

Старый, разбитый пресс ходил ходуном. Удар — заклепка. Еще удар — другая…

Колька и Каланча трудились в каком-то восторженном состоянии. Наташа подавала им все новые и новые заготовки. С непривычки горело лицо от жара горна, а от коксового газа першило в горле.

Иногда Колька и Каланча не успевали во время подать стержень или вместе бросали в лоток сразу два — тогда прессовщик, не отрывая от станка глаз, говорил:

— Остынут!

…В цехе стоял шум и грохот.

Сам Зайченко работал легко и, любя свое дело, отдавался ему с увлечением. Цепкие, длинные руки его не знали устали, а с лица не исчезала легкая улыбка.

— Давай, давай, богатыри! — время от времени подбадривал он своих помощников.

И «богатыри» напрягали все силы.

Часа через два Колька вдруг понял, что он не дотянет до конца смены. Им овладели отчаяние и злость. Он не хотел сдаваться. Каланча, сжав зубы, из последних сил бросал прутки в лоток. «Ох и дьвол, — все больше проникаясь уважением к Михаилу Федоровичу, — думал он. — Ловок. Загоняет нас».

…Нехорошо, конечно, радоваться несчастью, но Каланча и Колька где-то в глубине души испытали именно это чувство, когда пресс остановился: в нем что-то сломалось.

Зайченко разгоряченный, сердитый, не теряя ни секунды, приступил к ремонту.

Глава 25. Король прессовщиков

В этот момент к ним подошел широкоплечий, с самоуверенным выражением лица человек. Это был Красников — один из лучших прессовщиков соседних судоремонтных мастерских. Из-за тяжелого характера и любви к водке он вынужден был уйти со старой работы и поступить в заклепочный цех Норенского судоремонтного.

Первые слова, произнесенные им, насторожили всех.

— Сели, други, в лужу? Что ж это вы так обмишурились? Ай-яй, как нехорошо!

Никто ему не ответил, хотя, как думал Колька и его друзья, Михаил Федорович мог бы поставить Красникова на место.

Но Зайченко, помня разговор с Костюченко, сдержался. Прессовщики очень нужны были цеху.

Молчание окружающих Красников расценил по-своему. Откинув голову назад, он подошел к Зайченко, движением руки отстранил его, осмотрел пресс и, засучив рукава черной косоворотки, полез в станок. В его поведении Михаил Федорович усмотрел пренебрежение. И все же он, вежливо потянув гостя от пресса, сказал:

— Благодарствуем, как-нибудь сами!

— Отказываешься от моей помощи?

— Что вы! Просто сами наладим.

Колька обратил внимание: незнакомец называл Михаила Федоровича на «ты», а тот его на «вы».

К ним подошел Костюченко. По лицам присутствующих он понял: уже произошло что-то неприятное. Но матрос виду не показал — протянул Красникову руку. Они разговорились…

Зайченко исправил пресс и велел помощникам становиться к горну. Ребята, преодолевая усталость, заняли свои места.

Красников, прервав разговор с Костюченко, осклабился.

— Это что за мышиная артель?

Колька и Каланча встрепенулись. Наташа дрогнувшим от обиды голосом проговорила:

— Вы нас не трожьте!

Красников усмехнулся:

— Трогать-то некого.

Зайченко смотрел в сторону, будто ничего не слышал. Он нажал рычаг. Первый удар пресса — осторожный, тихий — был испытанием после ремонта. Но вот началась работа.

Чувствуя насмешливо-критический взгляд Красникова, подростки нервничали, допускали промахи. Все как-то шло невпопад. Михаил Федорович прекрасно понимал состояние своих подручных. Без окриков он начал поправлять их, стараясь подбодрить, успокоить. Поймав растерянный взгляд Кольки, Зайченко улыбнулся, как ни в чем не бывало, и подмигнул. Колька от неожиданности заморгал глазами и тоже улыбнулся. «Значит, он не сердится, что у нас не получается», — подумал Колька. Он посмотрел на Васю. Тот был зол, но спокоен. Колька почувствовал себя менее скованно. Прошло еще минут пятнадцать и между подручными и прессовщиком протянулась та невидимая нить, которая, связав всех, рождает единую спаянную силу.

Зайченко решил попробовать, насколько крепка эта нитка. Он едва заметно ускорил темп. В ответ он увидел радостные взгляды подростков. «Еще! Еще!» — как бы говорили они.

И тут Зайченко захотел показать этому Красникову, «королю прессовщиков», что на свете есть люди, которые могут работать не хуже его.

— Стапели ждут заклепок, — громко сказал Глеб Дмитриевич, — хорошо бы еще дать штук шестьсот.

Шестьсот за время, оставшееся до конца рабочей смены, — это много, очень много.

— И половины не вытянут, — небрежно кинул Красников.

Зайченко отрывисто приказал Наташе стать к горну.

— Будете втроем подавать!

Колька понял замысел Михаила Федоровича. Сообразил и Каланча, к чему клонится дело.

— Нажмем, богатыри, — тихо скомандовал прессовщик. И как Коля, Вася и Наташа ни устали, они горячо бросились в бой.

Пресс дрожал и бился. Казалось, старый станок тоже включился в борьбу за шестьсот заклепок, которых ждали на стапелях, за то, чтобы поставить на место зазнавшегося Красникова.

Красников присмирел, перестал острить. Вертя в руках гайку, он не отрывал глаз от работающих. Кто-кто, а он понимал толк в своем деле. И сразу увидел в Зайченко отличного специалиста. Это злило его. Он любил быть первым, соперников не терпел.

За Красниковым исподволь наблюдал Костюченко. «Переживает, — думал он, — так ему и надо. Скромнее станет». И у него родилась мысль: «А что, если Красникова и Зайченко организовать потягаться меж собой?»

…Гудок остановил работу. Михаил Федорович провел промасленными пальцами по щеке. Ребята покачивались от усталости. Костюченко пожимал каждому руку.

— Сколько? — спросил он.

— Четыреста двадцать восемь, — ответил Колька.

Костюченко поделился с прессовщиками своим предложением об их единоборстве.

Красников, видевший подростков в деле, кивнул:

— Посмотрю, какой пресс дадите. Но этих, — он указал на Кольку и Каланчу, — обязательно ко мне в помощники.

— А мы к такому не пойдем, — сквозь зубы ответил Каланча.

Наташа, убирая с мокрого лба волосы, согласно закивала головой, Колька подтвердил:

— Мы от Михаила Федоровичу — ни к кому.

— Малый ход, — поднял руку матрос, — не туда курс прокладываете!

— Это мои условия, — передернул плечами Красников. — Завтра я выхожу, — и удалился, все такой же уверенный и нагловатый.

Матрос поморщился:

— Вот шкура. Но пока приходится терпеть. Нужен — золотые руки. Ничего, обломаем…

Колька и его друзья собрались идти в умывальник, когда Зайченко окликнул их:

— Бросайте жребий: один к нему!

— Не будем, — отрезал Колька.

— Провались я сквозь землю сто девяносто девять раз, если…

— Хватит, — прервал его Михаил Федорович, — хватит, рыжий. Вы на заводе. Капризам тут места нет.

Никому не хотелось думать, что им придется расстаться с Михаилом Федоровичем.

…А спустя несколько минут их разыскал Глеб Дмитриевич и строго-секретно сказал:

— Не приказ, а просьба. Проследите, зачем ходит в заброшенный чугунолитейный цех мастер Грачев. Вам это легче, чем взрослым. На вас он не обратит внимания. Но это тайна. Ясно? И никому ни слова и ни полслова.

— Есть, — выдохнули ребята.

На этом расстались с матросом.

Глава 26. Кто он?

Полагалось по одному нагревальщику на пресс. Каланча наотрез отказался перейти к Красникову. Скрепя сердце, Кольке пришлось стать подручным у этого противного человека.