Малютка Марго

А малютка Марго все бежала, все мчалась, как на крыльях. Вот и лес близко… Вот добежала она до его опушки… Вот приветливо накрыли ее шатром его тенистые деревья. Девочка вбежала под их гостеприимную сень, взяла вправо, потом влево и, измученная, изнеможенная, бросилась на мягкий мох, на согретую июньским солнышком траву. И тут только она дала полную волю слезам, полную волю своему горю…

Глава X

Утешительница

Марго плакала навзрыд, громко повторяя:

— Мама! Мамочка! Зачем ты ушла от меня! Зачем оставила одну… Боже мой! Как мне тяжело без тебя, без твоей ласки. Никто не будет любить меня так, как ты. Никто, как ты, не пожалеет меня. Все здесь чужие… далекие… Мне не надо от них ничего, мне только тебя нужно, мамочка! Я так одинока, так одинока…

— Ты ошибаешься, милая девочка. Ты вовсе не так одинока, как думаешь. У тебя есть и будут друзья, которые не дадут тебя в обиду, — неожиданно услышала Марго над собою чей-то нежный голос, чью-то довольно правильную французскую речь.

Сначала Марго показалось, что она слышит все это во сне, что стоит ей только проснуться и тот, кто заговорил с нею на ее родном языке, исчезнет как дым. Она вскочила на ноги и перестала плакать.

Перед нею стояла девочка, одетая в простенькое платье, с широкополой шляпой на голове. Девочке было на вид лет 13. Она смотрела на изумленную Марго большими серыми глазами и ласково улыбалась ей.

— Кто ты? — вырвалось у Марго, не перестававшей с удивлением смотреть на девочку.

— Я — Нюра, дочь здешнего священника, отца Паисия, — ответила та и, взяв руку Марго, задержала ее ласково в своей.

— А почему же ты умеешь говорить по-французски? — снова обратилась Марго к девочке.

— А потому, что я учусь зимою в городе, в пансионе. В пансионе нас обучают и французскому, и немецкому языку. Сюда же домой к отцу я приехала на каникулы. А разве я говорю сносно по-французски, и ты меня понимаешь?

— О, да! Ты прекрасно говоришь, — поспешила ее уверить Марго, и слезы, постепенно высыхавшие на глазах маленькой француженки, совсем исчезли.

— Я гуляла в лесу, — продолжала по-французски Нюра, — и услышала плач. Я догадалась сразу, что плачет осиротевшая бедная девочка, с матерью которой случилось такое ужасное несчастие. Учительница, с которой ты ехала, сегодня рано утром была у нас и рассказала о тебе. Нам было тебя так жаль, так ужасно жаль…

При этом Нюра обняла девочку и прижала ее к себе.

Марго опять жалобно заплакала.

Нюра дала ей выплакаться, потом заговорила снова:

— Знаешь что, миленькая? Я вряд ли сумею тебя утешить. Но если бы ты знала, как хорошо умеет утешать людское горе мой папа! Хочешь, я отведу тебя к нему? Он тебя научит, как переносить несчастие. Но он не понимает по-французски и говорит только по-русски. Но все, что он будет говорить, я тотчас все переведу тебе. И ты увидишь, как тебе сразу станет легче на душе. Пойдем сейчас к нему, да?

Вместо ответа Марго протянула Нюре ручку.

Нюра крепко и нежно сжала ее пальчики, и обе девочки бегом направились в деревню.

Глава XI

Отец Паисий. Сон малютки Марго

Домик священника стоял близ ограды церкви и кладбища. Он был окружен деревьями и весь утопал в зелени.

Когда Нюра, об руку с Марго, приближалась к крыльцу домика, на пороге его, защищая рукою глаза от солнца, стоял священник, отец Паисий, Нюрин отец. При появлении малютки Марго, он положил ей на голову свою большую тяжелую руку и, сделав знак дочери, чтобы она переводила его слова, ласково заговорил:

— Я знаю, ужасное горе случилось с тобою, крошка. Но ты должна постараться стойко перенести его. Ты должна стараться не горевать. Господь Бог любит детей. Он поддержит тебя, маленькую, в твоем несчастии и успокоит тебя. Твоя мама ушла от тебя навсегда. Но и теперь твоя мать видит тебя, следит за тобой. Каждое твое доброе дело, хороший, светлый поступок будут радовать ее… Все же дурное с твоей стороны — огорчит твою маму… Помни это, малютка, и старайся добрым поведением утешать и радовать ее.

Пока отец Паисий говорил все это, а Нюра переводила, Марго чувствовала, как с каждым новым словом, произносимым мягким голосом священника, ей становилось все легче и легче.

Отец Паисий, закончив свою речь, благословил Марго и, нагнувшись, поцеловал ее черную кудрявую головку. Потом девочку оставили обедать в гостеприимном доме священника.

Пришла Олимпиада Львовна, за которой сбегала Нюра.

Ей Марго чистосердечно рассказала об утренней своей ссоре с детьми.

— Мне очень жаль, что я была так несправедлива, — произнесла Марго, краснея. — Я с удовольствием подарила бы что-нибудь той маленькой девочке, которую я так обидела сегодня.

Увы! У француженки-сиротки ничего не было, что бы можно было подарить Груне: все вещи Марго пропали во время крушения поезда. Но примирение обошлось и без подарка. После обеда позвали маленькую Груню, и Марго, смущенная, протянула ей руку. Груня ласково посмотрела на француженку и дала понять, что забыла свою обиду.

Прибежали после обеда к домику священника и остальные дети и, как ни в чем не бывало, всею гурьбою, с Марго и Нюрой, отправились в лес…

Странный сон приснился маленькой Марго в ту ночь.

Она увидела роскошный сад; в нем цвели дивные розы, нарциссы, левкои; в кустах порхали хорошенькие птички с блестящими крылышками и яркими глазками. В средине сада была беседка. Марго, гуляя среди цветов, направилась к этой беседке и увидела там сидевшую на скамье молодую женщину… Женщина обернулась к ней, и Марго радостно вскрикнула:

— Мама!

Мама взяла на руки свою малютку, обнимала, целовала ее и повторила ей то же самое, от слова до слова, что говорил сегодня отец Паисий. Она объяснила Марго, что хотя она далеко-далеко от нее, но все-таки видит ее каждый час, каждый миг…

Как горячи были мамины поцелуи! Как нежны были ее ласки! Вся обвеянная ими, проснулась на следующее утро Марго.

Сиротка сейчас же сообразила, что все это был только сон, но сердечко ее билось ровно и спокойно. Тяжелое горе рассеялось, осталась лишь тихая грусть…

Малютка Марго вступила в новую жизнь…

Дни бежали за днями. Незаметно проходило время.

Малютка Марго успокаивалась мало-помалу. Теперь она уже не плакала и не горевала, как раньше.

По утрам Олимпиада Львовна занималась с маленькой француженкой целый час: она учила девочку говорить по-русски.

Марго оказалась сметливой и способной ученицей. К удивлению учительницы, она уже через 2–3 недели довольно хорошо понимала по-русски и даже немного говорила на этом чужом ей языке.

После уроков приходила Нюра, прибегали деревенские ребятишки, те, что были помоложе (старшие работали в поле вместе со взрослыми), и все они гурьбою бежали в лес.

Славно было в лесу, в тени развесистых деревьев. Там затевались самые разнообразные игры, причем Нюра служила переводчицей между Марго и ее новыми друзьями. Потом, после полудня, они спешили к обеду в деревню, чтобы взять приготовленную там для старших незатейливую еду и отнести обед в поле работникам.

Малютка Марго бежала туда вместе с крестьянскими детьми.

Все Дерябкино — так называлось село — знало девочку. Ее жалели, ей сочувствовали. Часто какая-нибудь старая крестьянка гладила ее по головке и утешала:

— Ишь ты, сиротинка… болезная. Ну, Господь с тобой, живи с Богом. Он, Милостивец, сироток любит, не оставит и тебя.

Теперь Марго уже не дичилась людей, не стеснялась их ласки. Она отлично понимала, как к ней относятся все эти добрые люди, и сама привыкла к ним.

Нередко на поле, пока обедали крестьяне, кто-нибудь из них давал малютке грабли, и она сгребала ими с самым серьезным видом сено.

Марго уже мало походила на прежнюю маленькую барышню из Парижа. Она сильно загорела, не меньше Груни и других ребятишек.