Ох, уж эта Зойка

— Мой ранец пусть Глеб принесёт, — сказала Зойка. — А дорогу я найду сама очень даже хорошо. Нам и улицу переходить не надо. Правда, Глеб?

Зойка посмотрела на Глеба. Он сидел красный, как мак. На лице у него был ужас.

— Сядь на место, Зоя Платонова, — сказала учительница. — И запомни: уходить из школы, пока не кончатся уроки, нельзя. Садись!

Зойка села на своё место. Андрюша Колотушкин смотрел на неё так, будто всё лицо у неё было раскрашено зелёной и голубой краской или нос стал длинный, как у Буратино.

Учительница спросила:

— Что будет, если каждый ученик вздумает уйти из класса, когда ему захочется?

Ребята засмеялись.

— Видишь, Зоя, — сказала учительница, — всем даже смешно стало. Потому что дети ничему бы не научились, если бы стали уходить посреди урока. Никогда так не делай.

Тут раздался звонок.

К Зое, весь красный, подскочил Глеб.

— Как ты могла такое сделать? Ведь это школа, класс!

— Ну и что? — сказала Зойка. — А если мне правда надоело слушать без конца «ма» да «у»? Тебе-то, что ли, весело?

— Не всё же «ма» да «у» мы будем учить. Мне интересно, что дальше будет. Особенно по арифметике.

Дома Глеб и словом не обмолвился об этом происшествии. Зойка сама выпалила, доедая компот:

— Так хотелось домой уйти, просто ужас, как хотелось. Да не тут-то было! Я уже близко от двери была и до свиданья уже сказала. А учительница говорит: «Садись на место».

— Как? — ужаснулась баба Вера. — На уроке ты сказала до свиданья и отправилась к двери? Да как тебя в угол не поставили за такое самоуправство? Неслыханно!

— Ну что я сделала? Что? — оправдывалась Зойка. — Убить, что ли, кого хотела?

— С ума сойти, что ты говоришь! — воскликнула баба Вера.

Баба Люба немножко фыркнула, сделала строгое лицо и сказала:

— Ох, уж эта Зойка! Вечно с ней что-нибудь…

Разве с бабушками столкуешься? Зойка взяла кусок хлеба, вышла во двор, приманила голубей и стала учить их говорить «ма-а-ма-а». Но голуби оказались тупицами. Все крошки съели, а два простых звука-буквы не выучили.

Бантики

Писали уже не просто палочки, а «элементы». Элемент — это палочка с изгибом, с такой закорючкой. Чтобы было красивее, Зойка ко всем закорючкам пририсовала бантики. На парте она в этот день сидела одна: Андрюша Колотушкин заболел гриппом.

Зойка хотела раскрасить бантики и уже достала из ранца коробку с цветными карандашами. Но в эту минуту к ней подошла учительница. Теперь Зойка твёрдо знала, что зовут её Надежда Васильевна.

— Это что за художество? — сказала Надежда Васильевна. Она взяла Зойкину тетрадку, подняла её высоко и показала всему классу: — Смотрите, дети, какие элементы у Зои Платоновой! Из линеек они вылезли, зато каждый элемент принарядился — нацепил бантик.

Класс так и грохнул. От смеха ребят стёкла зазвенели. Зойка расплакалась от обиды.

— Ты не плачь, — сказала Надежда Васильевна. — А пиши всё снова. Пойми, Зоя, мы учимся. Ведь очень скоро мы начнём писать буквы. А ты тратишь время на бантики, а простые элементы писать не умеешь.

Было это на последнем уроке. После звонка Надежда Васильевна отвела первый класс в раздевалку. Погода стояла тёплая, почти все пришли без пальто. Глеб и Зойка уже сами приходили в школу и сами возвращались домой — ждать никого им было не надо. Поэтому Глеб сразу повёл надутую, зарёванную Зойку вон из школы.

Но хоть и быстро он выводил её из раздевалки, крепко держа за руку, двое мальчишек, Сергеев и Желехов, успели к ней подскочить и крикнуть с двух сторон в уши:

— Бантики! Бантики!

Всё расстояние от школы до их двора Зойка прошла молча, опустив голову и надув губы. Вернее, не прошла, а протащилась вслед за Глебом. По лестнице на второй этаж Глеб её почти волок, а она упиралась.

На звонок открыла баба Люба.

— Пришли наши первоклашки, — сказала она весело и ласково, как всегда. — Ну, как ваши де… — И осеклась, поспешила за ними.

Молча Глеб тянул по коридору упиравшуюся Зойку, втащил её в комнату, там отпустил, наконец, её потную руку, плюхнулся на диван, не снимая ранца, отвалился на спинку и вздохнул:

— Уф-ф!

А Зойка осталась стоять, вся набычившись. Лицо у неё было сердитое, упрямое и грязное. Развязавшийся бант повис до самого подбородка, но она его не поправляла.

— Что случилось? — испуганно воскликнула баба Вера и скорей поставила на буфет тарелки, которые держала в руках: она накрывала на стол.

— Что? Что такое? — вторила ей баба Люба.

— Обиделась, — кратко объяснил Глеб.

Зойка с размаху села на пол и оглушительно заревела.

Бабушки совсем переполошились:

— Да что это? Господи! Что за напасть такая?

Но вот обе замолчали, прислушиваясь.

Сквозь рыданья у Зойки стали вырываться слова:

— Не пойду я больше в школу-у! Не пойду-у! Я думала, школа хороша-ая! А там… смеются! Дураки! Нельзя-а-а… бантик нарисовать, подумаешь! Не хочу! Не пойду! Про-отив-ная школа! А-а-а!

Баба Вера решительно приступила к Глебу:

— Расскажи всё толком!

Глеб рассказал.

Ревела Зойка целый час, не стала обедать вместе со всеми. Потом, когда немножко утихла, баба Люба её умыла и накормила отдельно. А баба Вера пошла к соседям названивать по телефону папе, маме и дедушке.

Семейный совет

Вечером папа, мама, баба Вера и баба Люба уселись вокруг обеденного стола. Зойке и Глебу велели сесть на диван рядом с дедушкой.

Папа строго посмотрел на Зойку:

— Так ты, значит, не хочешь ходить в школу?

Плотно сомкнув губы, Зойка замотала отрицательно головой.

— Но ведь ты так хотела! — огорчённо сказала мама.

— Хотела, а теперь — ни за что! — буркнула Зойка.

— Дедушка хлопотал, — вздохнула баба Вера. — Как это неудобно!

Откинувшись на диване, дедушка обиженно засопел.

— Скоро мы получим квартиру, — сказал папа. — Тогда Глеб будет ходить в школу в том районе. Но Зойку не удастся отдать в детсад. Никто её не возьмёт: ей через несколько месяцев семь лет будет.

Папа с мамой снимали комнату в ожидании квартиры, а дети жили у бабушек.

— Послушай, Витя, — сказала папе баба Люба. — Если даже вы получите жильё, то зачем вам сразу забирать детей? Оба вы целые дни заняты. Вам же трудно будет.

Папа Витя работал инженером и писал диссертацию, а мама Машенька кончала медицинский институт.

— Сколько времени вы уже отдуваетесь за нас, — виновато сказал папа.

Зойка внимательно посмотрела на бабу Веру и бабу Любу и сказала:

— Они не отдуваются. Они просто дышат.

— Молчи, когда говорят старшие! — накинулся папа на Зойку. — Сокровище растёт!

Мама встала, подошла к дивану, раздвинула Зойку и Глеба, села между ними и обняла за плечи обоих сразу: Глеба одной рукой, Зойку — другой. И сказала жалобно:

— Только и мечтаю о том, чтобы жить вместе со своими обезьянками!

Зойка стала целовать маму и утешать её:

— Что же делать, мамочка, если всё не помещается! Подумай сама! — Она широко обвела рукой вокруг себя: — Телевизор, бабы наши, ты с папой, папины чертёжные доски, которые и тронуть нельзя, кошка, твои медицинские учебники, горшки с цветами, шкаф, Глеб, его большая деревянная лошадь, буфет с посудой, все наши игрушки…

— Всё равно всё не перечислишь, — усмехнулся дедушка.

— Ой! — воскликнула Зойка. — Главное-то я и забыла перечислить. А я-то сама!

— Ах, ты, значит, главная? — от возмущения папа даже со стула вскочил и зашагал взад-вперёд по небольшому пустому месту возле стола. — Да ты самая последняя спица в колеснице, вот ты кто! Фитулька!

— Ну, зачем ты унижаешь ребёнка? — сказала мама. — Она, не подумав, сболтнула.

— Ничего я не унижаю. Больно много о себе воображает. Посмеялись над ней в школе, подумаешь! Да надо мной в детстве сколько раз смеялись. А я сам громче всех хохотал.

— Что-то не верится, — сказала мама. — Это она в тебя такая обидчивая.