Медведь и бабочка

Дома мать стирала бельё в корыте.

— Мама! — с ходу закричал Леонтий. — Мама, я золотую рыбу поймал!

Он вывалил добычу рядом с корытом на гусиную травку и перепугался: та ли рыба, не подменили ли её?

Рыба не шевелила жабрами, вся потускнела, и прежнего золотого блеска не было.

— Кто тебе дал? — спросила мать.

— Я сам поймал.

Она смотрела на него с недоверием, и он твёрже твёрдого выговорил:

— Я сам поймал! Вон у неё изо рта твоя нитка торчит. А на ней — мой крючок!

Мать поцеловала сына в макушку, вынула крючок из рыбьего рта и сказала:

— Это линь. У тебя вся рубаха в линёвом масле. Ты сними её, я постираю.

Остаток дня Леонтий ходил без рубахи, в одних штанах. Другие рубахи у него были, но и они попали в стирку.

Вечером мать зажарила линя на сковородке, подала к столу, и в это время пришли Толя Долгий и Борис — удилище Леонтию занесли, что он на радостях оставил в лугах.

— Поймали чего? — спросила мать.

Они постояли на порожке и ничего не ответили.

Мать усадила их за стол и сказала:

— Линя отведайте. Леонтий поймал, кормилец.

Гости не улыбнулись на слово «кормилец» и почтительно посмотрели на Леонтия и на сковородку, где еле-еле помещался линь, разрезанный на ломти.

Мальчуган положил им в тарелки по самому толстому ломтю и сказал, точь-в-точь как дедушка, в честь кого его назвали Леонтием:

— Кушайте на доброе здоровье.

Он радовался тому, как гости едят, шмыгая носами, и похваливают, как мама хвалит тоже. А сам ел мало, потому что давно замечено, что всякий охотник любит угощать своей добычей, да не всякий любит ею угощаться…

У ЧЕРТОВА ГОРОДИЩА

На горе над Камой, над городком Елабугой издревле стоит белая каменная башня, и зовут её Чёртовым Городищем.

Сегодня сюда поднялись Славка и Леонтий и подивились: до чего же толсты стены старинной башни, сложенные из дикого камня.

Леонтий спросил со страхом:

— Кто это по крыше ходит?

— Голуби, — ответил Славка.

— А чего они железом гремят, как люди?

Славка промолчал. Было ему десять лет, был он постарше Леонтия на три года и считал, что на все вопросы малышей отвечать не следует, а то избалуются они и останутся младенцами дольше, чем этого требует природа.

Леонтий повторил громче:

— А чего они железом гремят, как люди?

— Леонтий, — спросил Славка, — ты здесь никогда не бывал?

— Нету…

— А я бывал. Тут пещеры есть. Пойдём посмотрим.

Они вышли из башенных потёмок.

Свет, тепло и полынный ветер сразу обняли их, и открылся отсюда такой простор, что у обоих заблестели глаза, а Леонтий вдобавок ещё и рот открыл.

У ног их лежала Елабуга, с домами, новыми и старыми, с высокими церквами, и самая высокая из них была ниже этой горы. А правее блестела Кама с пароходами, и зеленели луга с озёрами, и каждое озеро и озерко, пусть оно не услышит, можно было окликнуть по имени с этой высоты.

— Леонтий, рот закрой, — попросил Славка.

Леонтий затворил рот и несколько раз потрогал пальцами губы, плотно ли они сомкнуты. А Славка подумал про себя:

«Что ему ни скажешь, всё сделает да ещё перестарается. Боится со мной дружбу потерять. Как-никак я его постарше».

— Пещеру нашёл! — закричал Леонтий и ногами вперёд полез в провал между камней.

За рубаху оттащил его Славка от пещеры и выговорил:

— Вдруг у неё дна нет?

Вдвоём они заглянули в провал, и Славка пробормотал:

— Дно-то у неё есть…

Пещера была промоиной в метр глубиной, и ничего интересного в ней не было.

Они пошли дальше, и под гранёным, будто великаны тесали, камнем, что нависал над тропинкой, Славка почуял вход в настоящую пещеру. Из-под камня, из зарослей ежевики, дохнуло холодом.

Славка побледнел, шепнул товарищу:

— Стой тут! — и полез под камень.

Он раздвинул колючие ежевичные плети и увидел широкий вход, откуда тянуло погребом.

— Эй! — крикнул Славка.

Тотчас сверху чиркнул камушек, а пещера отозвалась вознёй и вскриком, тоненьким, отдалённо похожим на вскрик ребёнка. Не помня себя от ужаса, Славка выскочил на тропинку и закричал на Леонтия:

— Бежим отсюда!

Они побежали, но скоро остановились, и Славка, оглянувшись, нет ли погони, сказал тяжким голосом:

— Там… кто-то есть!..

— Там, наверное, козлёнок живёт, — после некоторого молчания ответил Леонтий и покаянно посмотрел на товарища.

— Ну да, козлёнок, — обиделся Славка. — Чего ему там делать?

Леонтий сказал смирнее смирного:

— У нас маленький козлёнок так же кричит.

Они потоптались на месте и вернулись к тёсаному камню. Славка, не успел опомниться, как Леонтий юркнул под камень в заросли ежевики. Некоторое время его не было, а потом он высунулся наружу и счастливым шёпотом, будто боясь разбудить хорошего человека, позвал:

— Иди сюда, Славик!

Славка протиснулся в пещеру и огляделся. Здесь было светло (свет попадал из этого и из другого выхода повыше), просторно и сухо. У дальней стены лежала коза с двумя козлятами, и все трое не сводили глаз с пришельцев. Коза держала рогатую голову прямо и смотрела на мальчишек с ожиданием: зачем пришли? А козлята смотрели с тихим изумлением: неужели на свете и такие существа бывают непонятные?

Леонтий шепнул Славке на ухо:

— Первый раз человека видят. — И спросил — Хлебушка у тебя нету?

— С собой нет…

— У меня тоже с собой нет, — вздохнул Леонтий. —

Травы им надо нарвать помягче.

Мальчишки вылезли на свет, и широкий влажный ветер с Камы пузырями надул им рубахи, окропил лица первыми каплями. Здесь, на горе, рослой травы отродясь не росло, а росла трава невысокая: мурава, гусиная травка, веночник и полынок. И пусть она была невысокая — по щиколотку, а то и ниже, — ветер перед дождём ходил по ней волнами, прижимал к земле, распластывал, вздымал и закручивал воронками, и от этого она казалась выше своего роста.

— Ну и дождь будет, — говорил Леонтий, в обе руки собирая траву. — Ураган!

— Да-а, — вторил ему Славка.

Кама под горой перестала блестеть, озёра в лугах погасли, проливень обрушился на гору и сразу закрыл от. ребят башню Чёртово Городище.

Они еле-еле успели спрятаться в пещеру и, тяжело дыша, прислушивались к дождю, там, наверху, над головами. Коза вместе с козлятами прислушивалась тоже. Один козлёнок встал, сделал несколько пробных шагов по направлению к людям и остановился, покачиваясь на тонких стебельках. Вот он нагнул голову, будто собрался бодаться, и дети засмеялись.

Леонтий шепнул Славке на ухо:

— Первый раз дождик слышит! — И спохватился: — Траву-то мы им чего не даём?

Славка ответил за хозяина:

— Не испугать бы их. — И зябко передёрнул плечами — А здесь теплее.

Леонтий согласно показал глазами наверх:

— Потеплее будет, чем там.

Козлёнок ушёл к матери, видно, устал, и тогда Леонтий, собрав с колен и свою и Славкину траву, от которой пахло полынью, положил её перед козой-матерью. Есть она не стала, а вполголоса заблеяла и тут же замолчала.

— Привыкает, — сказал Леонтий.

Дождь шёл долго, и ежевика при главном входе вся шуршала, будто там ходил какой-то зверёк, и оттого, что с каменного карниза всё скатывались да скатывались капли, шуршала она даже тогда, когда дождь кончился. Из-за этого шуршания, думая, что идёт дождь, мальчишки просидели в пещере дольше, чем нужно.

Они выбрались на свет и сразу озябли. Камни были бело вымыты, в песчаной почве промыты светлые проточины, травка распрямилась под одно, воспрянула, а Кама и озёра под горой блестели светлее прежнего, и с лугов пахло первым сеном.

По дороге домой мальчишки заглянули в каменную башню Чёртово Городище и остановились при входе: внутри её, повернуться негде, лежали и стояли овцы и козы.

— Проходите, молодые люди, — окликнула их женщина в брезентовом плаще, которую они сразу не заметили. — Дождь-то прошёл?