Библиотека мировой литературы для детей, т. 15

Здесь же, в самарской глуши, Михайловский приступил к работе над повестью «Детство Темы». Первый, неоконченный ее вариант начинающий автор прочитал навестившему его Станюковичу, и тот горячо ее одобрил. В 1892 году она была опубликована в журнале под псевдонимом Гарин (от имени сына писателя Гари — Георгия).

К детству обращают писателя не одни воспоминания об этой счастливой и безмятежной поре человеческой жизни. К тому же у его автобиографического героя этой безмятежности нет и в детстве. Знаменательно и название первой главы — «Несчастный день» — и ее начало: «Маленький восьмилетний Тема стоял над сломанным цветком и с ужасом вдумывался в безвыходность своего положения». Тема, нечаянно сломавший любимый цветок отца, представляет себе жестокое возмездие: у отца «нехорошее лицо», а в складке его синих штанов — «желтенький узенький ремешок». И «бесконечно сильно почувствует мальчик, что самый близкий ему человек может быть страшным и чужим, что к человеку, которого он должен и хотел бы только любить до обожания, он может питать и ненависть, и страх, и животный ужас…» А в довершение всего, заигравшись и расшалившись, Тема сломал и лозы отца, нагрубил своей бонне, украл для своего товарища по играм Иоськи сахар из сахарницы. Наступает тяжелая развязка: отец, не вдаваясь в причины проступков Темы, жестоко его наказывает. Когда мать врывается в кабинет, чтобы прекратить истязание сына, она видит, как с дивана «слезает в это время растрепанный, жалкий, огаженный звереныш и дико, с инстинктом зверя, о котором на минуту забыли, пробирается к выходу».

Как резко отличается атмосфера в доме Карташевых от той, в которой рос Сережа Багров! Гарин-Михайловский, конечно же, преувеличивал силу и характер наказания, заострял переживания Темы. Но тем самым отчетливее и явственнее обозначалось авторское «задание»: Гарин-Михайловский стремится не только запечатлеть, но и переосмыслить свой богатый жизненный опыт, сделать его поучительным не только для одного себя лично.

В окружающей Тему среде опаснее всего — нетерпимое отношение к чувству человеческого достоинства, к поведению, руководимому понятиями чести и справедливости. Жестокость отца — это не вспышка гнева, это принцип усвоенной и отстаиваемой им системы. Той же системы придерживаются и в гимназии. Ее директор отрицает за гимназистами право рассуждать о начальниках, отвергает «правила какого-то товарищества» и считает своей священной обязанностью «сплотить всю эту разрозненную массу (учащихся. — В.Б.) в нечто такое, с чем, говоря о практической стороне дела, можно было бы совладать». «С момента его поступления ребенок, — разъясняет директор Аглаиде Васильевне Карташевой, — должен понимать и знать, что вся власть над ним в сфере его занятий переходит к его новым руководителям. Если это сознание будет глубоко сидеть в нем — это даст ему возможность благополучно сделать свою карьеру».

Такая система, показывает Гарин-Михайловский, губительна, а для слабых натур — гибельна. Но не менее, чем ее «прямое» давление, разрушительно для человеческой личности приспособление к системе, компромисс, а тем более примирение с господствующими принципами и правилами. Именно к подобным компромиссам часто склоняет Тему и его мать, как правило, невольно, бессознательно, из одной лишь горячей любви к сыну, из желания ему счастья, благополучия, какой бы высокой ценой они ни оплачивались.

Образ Аглаиды Васильевны противоречив, двойствен. Она — союзник автора, пока борется против насилия над личностью ребенка, пока обличает бездушную систему воспитания, убивающую в человеке волю, вытравливающую из человека его неповторимое «я». Но автор солидарен с ней только до строго определенной границы.

В повести есть такой эпизод. К дому Карташевых примыкал наемный двор, где ютилась «городская голытьба». «Мысль о наемном дворе давно уже приходила в голову матери Темы, Аглаиде Васильевне. Нередко, сидя в беседке за книгой, она невольно обращала внимание на эту ватагу вечно возбужденных веселых ребятишек. Наблюдая в бинокль (!) за их играми, за их неутомимой беготней, она часто думала о Теме». И наконец она разрешает сыну посещать наемный двор, играть с «голытьбой» — но не больше! Как только Тему его более развитые товарищи по гимназии захотели приобщить к чтению передовой литературы, она бьет тревогу! Аглаида Васильевна категорически против новых увлечений Темы, так как глубоко убеждена, что учения Чернышевского, Добролюбова, Писарева ошибочны и вредны!

Вместе с писателем мы с интересом и горячим сочувствием следим за неравной борьбой маленького Темы против жестоких воспитательных принципов отца, против казенно-рутинной системы обучения и общепринятых и общепризнанных нравов, привычек окружающих. Правдивый, искренний, добрый Тема сопротивляется губительному воздействию насилия, равнодушия, лицемерной морали.

И все же Тема чаще падает, чем побеждает. Чего недостает ему? И — шире — что придает человеку нравственную стойкость и мужество, которые помогают ему преодолеть влияние среды? Гарин-Михайловский, опубликовав повесть, продолжает биографию своего героя: он пишет повести «Гимназисты» (1893), «Студенты» (1895), «Инженеры» (осталась незаконченной, опубликована посмертно в 1907 г.). Так возникает тетралогия, самое известное в творческом наследии писателя произведение.

Если в повести «Детство Темы» герой — жертва обстоятельств, то в последующих повестях тетралогии Артемий Карташев предстает человеком, не способным, а иногда и не желающим встать выше обстоятельств. И тональность повествования заметно изменяется: сочувствие уступает место критике.

Биографию и жизненную судьбу Артемия Карташева Гарин-Михайловский осмысляет исторически. Он выявляет в ней типичное для поколения, пережившего эпоху «безвременья» 80-х годов. Правительство на убийство народовольцами в 1881 году царя ответило казнями и репрессиями.

Правительству удалось сбить волну революционного демократического движения. Интеллигенцию в массе своей охватывают кризисные настроения, из которых некоторые ее «отряды» хотели найти выход в легальных, разрешенных правительством — поскольку они не угрожали существующему строю — формах общественной деятельности. Эта эпоха и породила героев, хорошо известных читателю по чеховским произведениям: это интеллигентные люди, либо не успевшие обрести, либо утерявшие «общую идею», этого «бога живого человека» (Чехов) и потому превратившиеся в обывателей. Одним из таких героев предстает в последних частях тетралогии Артемий Карташев.

Человека создает сопротивление косной среде, но не стихийное, не инстинктивное, а осознанное, основанное на прочных, передовых убеждениях. А такие убеждения вырабатываются упорным трудом, напряжением всех внутренних сил, активной работой мысли. Только тогда, проникая в самую сердцевину личности, они делают ее стойкой против разрушительных для нее влияний. Для Артемия Карташева такая работа оказалась непосильной. Гарин-Михайловский с грустной иронией пишет о том, как попытка Артемия Карташева приобщиться к передовой литературе оказалась не более как очередным, преходящим увлечением. Почитав с вечера Писарева, он уже утром чувствует себя «другим человеком»: будто он сменил одно платье на другое!

И неминуемо происходит то, что и должно было произойти: гимназиста, а потом студента Карташева берет в плен пошлость жизни. Он даже и на свою мать привыкает смотреть «как на подготовительную для себя школу по части надувания более опытных своих учителей». А в итоге он оказывается в той «многочисленной партии» людей, которые «ничего не читали, ничем не интересовались, ни о чем не помышляли, кроме ближайших интересов дня. Они ходили в гимназию, лениво учили уроки и в свободное от занятий время скучали и томились».