Гость из леса

Роман оделся и, подставив солнцу задумчивое лицо, долго стоял на одном месте. У ног ворохом лежала спутанная капроновая сетка. В ней зеленели с десяток крупных окуней. Роман знал, что сетью ловить запрещено, но знал и другое: если хозяин сетки — а он догадывался кто это — узнает, что он порезал её, добра не жди… Выбрав окуней, Роман сложил их в зелёную противогазную сумку, в которой лежали рыбачьи принадлежности, а в сеть завернул несколько обросших зелёной слизью камней и бросил спутанный пук в камыши, на дно озера. Теперь сетку никто не найдёт. Так и сгниёт она в воде.

Озёр в округе было много, и браконьеры не дремали. Три года назад, весной, в Глухарином бору браконьеры ранили из ружья охотинспектора Рыбакова, который застал их за делёжкой убитой матки-лосихи. Браконьеров было четверо, и их всех разыскали. Они оказались из деревни Рылово.

На Чёрном озере лодок не было, и браконьеры сюда редко наведывались. И вот кто-то объявился! Без лодки сеть не поставишь. Значит, человек пришёл сюда с надувной резиновой лодкой, а у кого были в посёлке лодки, Роман отлично знал. Если это тот, на кого Роман думает, то надо быть очень осторожным. Этот человек злопамятный и мстительный, пронюхает… Зимой у Никифоровых, что живут через три дома от Басмановых, сгорела новая баня, которой так гордился старик Никифоров, — он сам эту баню построил. В посёлке поговаривали, что баня сгорела не случайно — в этот день её не топили, — что, дескать, тут руку приложил один человек, за которого младшая дочь Никифорова не пошла замуж. Приезжал из района даже милиционер, но так ничего и не выяснил. Пожурил старика за небрежное обращение с огнём и уехал…

Не мешкая, Роман быстро зашагал прочь от озера. Причём пошёл совсем другой тропинкой. Не к посёлку, а в глубь леса: ему совсем не хотелось повстречаться с хозяином сети, который мог с минуты на минуту прийти сюда проверить утренний улов. И потом, Роману нужно ещё кое-кого повидать…

Сквозь колючие еловые ветви не пробивался ни один луч. Тонкие нити клейкой паутины протянулись меж стволами. Мох под ногами зелёный и пружинит. Птиц не слышно.

То и дело дорогу преграждали поваленные бурей деревья. Ветви почернели, кругом коряги и сучья. Меж ними мерцают сиреневые и голубые лесные цветы.

Взобравшись на толстый пень, облепленный древесными ступенчатыми грибами, Роман стал всматриваться в мглистый сумрак. Толстые ели вперемежку с осинами и берёзами. Потянуло гнилью и прелыми листьями. Вложив пальцы в рот, мальчишка громко свистнул. Поблизости сорвалась с дерева большая птица и нырнула в чащу. Наверное, глухарь.

Роман долго прислушивался, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. И всё-таки он не услышал, как за его спиной из-за сосны появился медведь. Лишь когда он поднялся на задние лапы и глухо рыкнул, Роман повернул к нему улыбающееся лицо и сказал:

— Пришёл, Тришка? Покажи лапу!

Медведь не двинулся с места. Он обхватил передними лапами толстый ствол и смотрел на мальчишку.

Роман подошёл к нему и протянул конфету. Тришка ловко освободил её от обёртки и засунул в рот. Он не глотал конфеты, как это делают собаки, а долго разжёвывал, причмокивал от удовольствия, добродушно ворчал.

Роман гладил его плечи, теребил густую бурую шерсть с белым пятном на груди, говорил ласковые слова. Когда он захотел посмотреть пораненную капканом лапу, Тришка быстро отдёрнул её и заворчал.

— Больно, Триша? — спросил Роман.

Съев конфеты, медвежонок положил лапы на плечи мальчишке и совсем по-собачьи лизнул в лицо. Язык у него жесткий, как тёрка, а чёрный влажный нос холодный. Роман тихонько толкнул Тришку, и тот, опрокинувшись на мох и ржавые листья, стал с фырканьем кататься по земле. Иногда он поглядывал на мальчишку, будто приглашая и его принять участие в этой приятной процедуре, но у того ещё ныли плечи от тяжёлых Тришкиных лап, и он знал, что теперь играть с ним стало опасно: медвежонок силён и иногда забывает об этом…

Тришка проводил Романа до старой вырубки. Когда-то здесь высились огромные сосны и ели, а теперь лишь чернели пни да валялись полусгнившие ветви и сучья. Повсюду тянулись к небу маленькие ёлки с длинными лиловыми сосульками вместо вершин. Молодая поросль с трудом пробивалась меж пнями и завалами из веток и сучьев. Повсюду разрослись кусты малинника.

Тришка дальше не пошёл. Они всегда здесь расставались. Медвежонок поднялся на задние лапы и игриво боднул несколько раз друга носом, приглашая поиграть, но тот покачал головой и, потрепав приятеля по груди, припустил по тропинке к посёлку. Опечаленный Тришка долго смотрел ему вслед, потом вздохнул, как человек, и не спеша потрусил обратно в глухую чащобу. И поступь его была лёгкой и неслышной. Даже дятел не взлетел с трухлявого пня, когда совсем близко от него промелькнула большая тень.

Уже подходя к посёлку, Роман увидел на лугу, неподалёку от узенькой, заросшей осокой и кувшинками речки Уклейки, худощавую фигуру приезжего старичка. Согнувшись в три погибели, он что-то внимательно рассматривал в большую в чёрной оправе лупу. В руке — капроновый сачок на длинной палке, через плечо — вместительная полотняная сумка.

Заинтересованный Роман подошёл к старичку и поздоровался. Тот оторвался от жёлтого цветка на тонкой длинной ножке, рассеянно взглянул на мальчишку и, щёлкнув лупой, спрятал её в карман лёгкой светлой куртки. Лицо у него вдруг стало сердитым.

— Знаешь, почему в небе нет жаворонков? — скрипучим голосом спросил он.

Роман никогда не задумывался над этим. Он невольно взглянул на небо и пожал плечами:

— Не знаю.

— Откуда им быть, если здесь так усердно сыпали ядохимикаты!

— Сыпали? — переспросил удивлённый Роман.

— Так можно всех птиц и полезных насекомых уморить, — гневно ворчал старичок. — В моря-океаны нефть сливают, землю отравой припудривают…

— Кто?

— Люди! Такие же, как мы с тобой, о двух ногах-руках! Гомо сапиенс! Человек, называется, мыслящий!..

И Роман вспомнил, как ранней весной над лугами, полями и лесом летал маленький самолёт-кукурузник и волочил за собой большое серое облако. В посёлке говорили, что растениям угрожает какой-то опасный вредитель, вот его и травят с воздуха.

Старичок сердито выслушал Романа, будто это он опылял ядохимикатами окрестности, и мудрёно сказал:

— Вредитель выжил и дал новые, стойкие к ядам мутации, а птицы могут пострадать… Если бы природа не помогала пернатым и зверям, — ну, к примеру, ливневый дождь, который смывает с растительности химикаты, иногда без пользы распыляемые головотяпами, — мы бы с вами, молодой человек, уже жили в безмолвном мире, где не услышишь птичьего голоса…

— А рыб вы не изучаете? — спросил Роман, вспомнив про сеть.

— Я орнитолог, — ответил старичок.

Хотя Роман и не знал, что такое «орнитолог», понял, что это связано с птицами, а рыба, судя по всему, не интересует учёного старичка.

— В лесу много птиц, — сказал на прощанье Роман и зашагал к своему дому, а сердитый старичок орнитолог бойко засеменил вдоль речки Уклейки к сосновому бору. Блестящая пряжка на его пухлой сумке пускала солнечные зайчики.

4. Выстрелы в лесу

Тимофей Георгиевич Басманов и его сын Ромка складывали в поленницу дрова, когда эхо принесло из леса два прозвучавших один за другим выстрела. Роман выронил полено и посмотрел в ту сторону. Всякий раз, когда он слышал выстрелы, сразу представлял себе раненного пулей-жаканом Тришку… Что стоит убить ручного медвежонка? Тришка не боится людей и охотно идёт им навстречу. Найдётся какой-нибудь охотник, который этим воспользуется. Попался же на днях Тришка в капкан?

Старший Басманов тоже прислушался. Немного погодя в той же стороне прозвучал ещё один глухой выстрел. Скуластое продолговатое лицо Тимофея Георгиевича стало хмурым. Он — высокий, широкоплечий, с густыми чёрными волосами, зачёсанными назад. Широкие брови на переносице срослись в сплошную чёрную линию. Роман знает, что отец у него сильный и смелый человек. Не раз вступал он в схватку с браконьерами. И не один из них грозился расправиться с отцом, но тот лишь усмехался. Говорил, что браконьер в своей сущности трус и хватается за оружие от страха.