Гость из леса

Никто не встретился Ромке, пока он шёл через посёлок к лесу. А вот и крайняя изба бабки Пивоварихи, где остановились приезжие. Ромке захотелось перемахнуть через изгородь и заглянуть в окно, но, вспомнив про фокстерьера, прошёл мимо. Да и что бы он увидел? Как люди спят в этот ранний час на своих кроватях?

Ромка передёрнул плечами от озноба. Босиком, в ситцевой рубашке и хлопчатобумажных штанах было довольно прохладно, но он знал, что это ненадолго: лишь только покажется из-за леса солнце, сразу станет тепло. На глазах испарится роса, раскроются цветы на лужайках и лилии в озере, весело затрезвонят птицы. Солнце открывает двери в новый день.

Острый сучок впился в пятку, и Ромка, ойкнув, присел на корточки. И тут же забыл про сучок: совсем близко у чёрного соснового пня, облепленного древесными грибами, он увидел змею, почти бесшумно ползущую по седому, усыпанному жёлтыми иголками мху. Вот она замерла, почуяв его, приподняла над землёй точёную, тускло поблёскивающую металлом головку и быстро-быстро высунула и спрятала узенький раздвоенный язык. Послышалось тоненькое шипенье. Змея предупреждала: «Не тронь меня!». Ромка не послушался и, подняв кривой сук, протянул его змее. Та громче зашипела и отпрянула. Рассеянный луч восходящего солнца коснулся змеи, и она бронзово засветилась. Извиваясь, золотистая лента с красивым рисунком стремительно уползала в чащу, туда, куда ещё не пришло солнце.

Ромка проводил змею взглядом и пошёл дальше. Он ничуть не испугался, и змея не вызвала у него отвращения, а тем более — желания убить. Он хорошо знал, что змея первой никогда не нападёт на человека. Чтобы гадюка ужалила, её надо сильно разозлить: наступить на неё или ещё что-нибудь сделать. А просто так змея не укусит. Тринадцать лет живёт Роман Басманов в окружённом дремучими лесами посёлке Погарино — и ни его, и никого из знакомых ребят ещё ни разу змея не ужалила.

Вершины деревьев пылали огнём, а небо в просвете ветвей сделалось глубоким и синим. Посвистывали поползни, верещали синицы. Лес пробуждался, оживал. Роман уверенно шагал по чуть приметной лесной тропинке. Когда сосны и ели расступились, открыв лесную поляну, он остановился и, прячась за стволами, приблизился к поваленной бурей трухлявой берёзе. Она наискосок лежала на краю заросшей папоротником поляны, треснув сразу в нескольких местах. Испещрённая чёрными пятнами, сухая с желтизной берёста отогнулась, и стоило подуть ветру, начинала пощёлкивать. Дятел выдолбил в берёзе множество дырок, просыпав на землю кучки коричневой трухи.

Надёжно укрывшись в гуще ломких корявых ветвей, Роман затаился, стараясь не шевелиться. Глаза его были прикованы к другому краю полянки, где среди чёрных пней, в траве едва виднелась небольшая нора. Немного в стороне, под молодой разлапистой ёлкой, — птичьи кости, перья — остатки чьей-то трапезы. Над головой послышался равномерный свист крыльев. Невысоко над лесом Роман увидел большого чёрного ворона, молчаливо облетавшего свой участок леса. Наверное, ворон его заметил, потому что, снизившись, сделал круг над поляной. Чёрный клюв его раскрылся и закрылся, будто ворон зевнул. Тяжело махая мощными крыльями, мрачная птица полетела прочь, унося с собой на иссиня-чёрных перьях солнечный блеск.

Обитатели норы вылезли на свет божий, когда луч солнца, прорубившись сквозь мохнатые лапы сосен и елей, осветил поляну. Сначала из норы высунулась светло-коричневая мордочка с чёрным любопытным носом и двумя блестящими глазами. Нос шумно потянул воздух, желтоватые глаза забегали по сторонам. Затем показались туловище и хвост. Это был лисёнок. Вслед за первым, опасливо озираясь, вылезли из норы ещё два лисёнка. Один из них, присев на задние лапы, широко распахнул красную пасть с острыми молочными зубами и сладко зевнул. Даже глаза прижмурил. Через минуту, забыв про свои страхи, лисята весело трепали друг дружку на солнечной поляне. В зубах одного из них оказалось измочаленное птичье крыло. Лисята принялись гоняться за братишкой или сестрицей, стараясь отнять игрушку.

Роман, затаив дыхание, наблюдал за зверятами. И вдруг лисята замерли, насторожившись, секунду таращились в его сторону тремя парами глаз и затем один за другим стремительно юркнули в нору. Лишь пёстрое обгрызенное крыло осталось на полянке. Почувствовав затылком чей-то взгляд, Роман повернул онемевшую шею и увидел за своей спиной старую лисицу, которая, наклонив набок голову, насторожённо следила за ним. Страха в глазах зверя не было. У передних ног рыжей хищницы лежала загрызенная водяная крыса. Взгляды человека и зверя встретились. Глаза у лисы ярко-жёлтые, почти золотые, а узкий зрачок чёрный. Схватив добычу, она проворно повернулась, широко взмахнула облезлым рыжим хвостом и бесшумно исчезла меж маленьких сизых ёлок, будто сквозь землю провалилась. Роман выпрямился и потёр затёкшую ногу. Он не слышал сигнала, который мать подала своим детишкам, в одно мгновение исчезнувшим в норе. Не один раз наблюдал Роман за потешными играми лисят; он уже научился их различать, а вот мать увидел впервые. Какое-то странное выражение было на острой морде зверя: смесь тревоги, любопытства и будто бы насмешки.

Роман шёл по одному лишь ему известной лесной тропинке и улыбался: потешные эти лисята! Похожи на щенков, только проворнее. Он слышал стук дятла, мелодичные трели зябликов, отдалённую трескотню сорок. Неожиданно среди толстенных красноватых стволов холодной сталью блеснула вода. Это было глухое лесное озеро, к которому и направлялся в это раннее утро Роман. Озеро было небольшое, вытянутое в длину. К берегам, заросшим сухим прошлогодним камышом, подступали сосны, ели, берёзы, осины. Нижние ветви свешивались к самой воде. В этом глубоком лесном озере водились крупные чёрные окуни, только их было не так-то просто поймать. Окуни не клевали на червя и другую наживку, брали только на «букана» — так называли ребята бескрылые личинки стрекоз, которые жили в чёрном иле. Для того чтобы набрать буканов, нужно было в мелководье опустить длинный шест и намотать на него как можно больше тины, а потом всё это вытащить. И тут уж не зевай: быстро выбирай в банку из водорослей и вязкого ила буканов, которые так и норовят сорваться в воду.

Удочка и шест были спрятаны в кустах, однако сегодня Роману не удалось порыбачить…

Когда он приблизился к полузатопленному осклизлому плоту из толстых лесин, с которого обычно ловил, то услышал в камышах встревоженное кряканье, какую-то возню, всплески. Стараясь ступать потише, Роман направился к тому месту. Забравшись по плечи в шуршащий камыш, он отодвинул ивовую ветвь и увидел на воде серенькую дикую утку. И утка его увидела. Дёрнулась, захлопала крыльями, издав хриплое кряканье, но не взлетела, а как-то странно закачалась на боку.

Подобраться к ней было невозможно, потому что берег круто обрывался; стоит сделать шаг в тёмную воду — и окунёшься с головой. Глубина здесь приличная. Роман задумчиво смотрел на утку. Она явно попалась в какую-то хитрую западню и сама ни за что не выберется, но и лезть в ледяную воду — от одной этой мысли Романа передёрнуло! — не хотелось. В этом озере вода не скоро прогреется. А на глубине и в жаркий день — холодно.

И тут он заметил в камышах, неподалёку от утки, восемь крошечных коричневых комочков. Будто пух от камышовых шишек, покачивались они на воде.

Больше не колеблясь, Роман разделся и, чувствуя, как от ступней всё выше поползли мурашки, полез в неприветливую воду. Утка даже не попыталась взлететь, когда он, стуча зубами, приблизился к ней. Она наклонила точёную головку к самой воде, негромко крякнула, и утята, как по команде, исчезли, но у неё не хватило сил даже нырнуть.

Оказавшись рядом с уткой, Роман понял, в чём дело: птица запуталась лапой в тонкой, как паутина, капроновой сети. Она намотала на перепончатую чёрную лапу целый клубок. Как Роман ни старался, но распутать в холодной воде слипшиеся коричневые нити не смог. Утка покорно качалась на взбаламученной воде у самого его лица. Если бы Роман догадался захватить с собой нож, он разрезал бы сеть, но перочинный нож остался в кармане штанов. И тогда его осенило: отвязав от пучка камышиных стеблей конец сети, он вместе с уткой потащил сеть к берегу, хотя до него было рукой подать, каждый метр давался с трудом: тяжёлая натянутая сеть не хотела вытаскиваться. Лишь на берегу он понял, в чём дело: сеть зацепилась за осклизлую корягу. Первым делом Роман ножом перерезал капроновые нити и освободил утку. Прихрамывая, она топталась на одном месте, видно всё ещё не веря в своё спасение. Тогда Роман взял её в руки и, раздвинув камыши и молодую невысокую осоку, пустил в воду. Утка обрадованно закрякала и, быстро-быстро перебирая лапами, поплыла вдоль берега. Она так и не взлетела. Через мгновение лишь светлая дорожка в воде напоминала, что здесь проплыла утка. Немного погодя он снова увидел её на чистой воде: утка плыла к другому берегу, а вслед за ней ниточкой спешили восемь коричневых комочков.