Юлька в стране Витасофии (сборник)

— Понятно! — сказала Юлька, с уважением посмотрев на кирпичи и молча попросив прощение за то, что на них наступает. — И многие вас обидели?

— К сожалению… Несколько веков живу в Витасофии, а сердце еще там, в клейкой стихийности земного мира. Куда путь держите?

— В Комнату перекрестков, — решив, что старик не опасен, честно ответила Юлька.

— Знаю это сооружение, — кивнул головой старик. — Неподалеку от города Капитолия находится, где живут мудрецы Древнего Рима. Бывал там не раз, общаясь со своими друзьями — Цицероном^[18], Сенекой^[19] и Марком Аврелием^[20].

Но идти туда далековато, да и места опасные. Не страшно?

— Страшно, — созналась Юлька.

— Понимаю, — старик внимательно посмотрел на девушку. — Что ж: не горит сено, не касаясь огня. Не бойтесь: не все то яд, что неприятно на вкус. Меня, кстати, Григорием Сковородой^[21] зовут. Слышала обо мне?

— «Нужность не трудна, трудность не нужна» — ваше? — припомнила Юлька.

— Мое. — Обрадовался старик. — Бог создал мир так, что все, что нужно, не очень сложно, а все, что сложно — не очень нужно. Доброго пути, барышня!

— И вам того же! — поклонилась Юлька. — Пусть не догонят вас ваши обиды!

— Мир ловил меня, но не поймал, — подмигнул Сковорода. — То же самое будет и в Витасофии.

И они распрощались.

Шагая по дороге, Юлька поймала себя на том, что ей нравится ее приключение. Знакомство с интересными людьми, красота чередующихся пейзажей, безмятежность голубого неба наполняли душу восторгом, перед которым поблекли опасения возможных происков Мефистофеля.

«Пусть сунется: я так завизжу, что все философы сбегутся! — думая о Мефистофеле, расхрабрилась Юлька. — Или пожалуюсь пушкинскому Балде, чтобы тот по лбу его щелкнул!»

От этих мыслей Юлька повеселела: тем неожиданнее было увидеть стоявшие в стороне от дороги три виселицы, возле которых прохаживался, что-то бормоча, пожилой мужчина: его подбородок был поражен какой-то болезнью. Подойдя ближе, Юлька расслышала слова, произносимые мужчиной: «Свободные ассоциации… Психоанализ… Либидо… Толкование сновидений… Символы…».

Уяснив, что мужчина не обращает на нее внимания, Юлька собиралась пройти мимо, — но любопытство оказалось сильнее.

— Извините, что тревожу ваше беспокойство, — обратилась Юлька к мужчине. — Вы не скажете, зачем эти виселицы?

— Они вытесняют из моего бессознательного тягу к смерти, — объяснил мужчина, продолжая метаться вдоль виселиц. — Знание того, что в любой момент я могу совершить переход к неживой материи, помогает обрести спокойствие и примиряет с необходимостью жить.

— Для чего так много виселиц?

— Во-первых, увеличивает сумму спокойствия. Во-вторых, позволяет надеяться, что я могу умереть в приятной компании. Вы, кстати, не хотите стать ее участником? Я, как даме, лучшую виселицу выделю. И веревку лично намылю.

— Вы чересчур добры! — испугалась Юлька, торопясь убраться подальше от поклонника мертвечины. — Как-нибудь в другой раз! Извините, пора идти.

— Вот так всегда! — вздохнул мужчина, глядя вслед удаляющейся Юльке.

— Глупое сознание, стремящееся к самосохранению! А зачем?!

«Откуда берутся люди с негативной энергией? — думала Юлька, ускоряя шаги. — Они не только себя, но и других разрушают».

Лес прервался, и на очищенной от деревьев равнине Юлька увидела аккуратный поселок с геометрическими правильными улицами и овальной площадью, — и домами, выражавшими своими фасадами и украшениями вкусы хозяев. Поравнявшись с поселком, уставшая от ходьбы Юлька постучала в дверь стоявшего на отшибе домика, решив отдохнуть от тягот путешествия.

— Открыто! — послышался голос. — Заходите!

Войдя в небольшую комнату, Юлька увидела сорокалетнего мужчину с длинным носом, пухлыми губами и чахоточным румянцем на щеках, увлеченно следившим за боем двух пауков в огромной стеклянной банке.

— Садитесь! — махнув рукой в сторону стула, сказал, закашляв, мужчина, не отрывая глаз от банки.

Выполнив его указание, Юлька кинула взгляд на пауков, — показавшимися ей такими мерзкими, что она решила больше на них не смотреть, — с интересом прочитала написанные на бумаге и вывешенные над столом фразы: «Не плакать, не смеяться, не ненавидеть, а понимать»;

«Истина есть мерило себя и лжи», «Невежество не есть аргумент». Затем изучила надписи на корешках книг: «Этика», «Богословско-политический трактат», «Краткий трактат о боге, человеке и его счастье», и сделала два вывода: во-первых, хозяина дома зовут Бенедикт Спиноза,^[22] во-вторых, он крайне негостеприимен.

— Молодец! — воскликнул мужчина, обращаясь к победившему пауку, и, наконец-то обратив внимание на Юльку, спросил:- Что вас сюда привело?

— Усталость, — объяснила Юлька и ехидно добавила:

— Извините, если помешала вашим научным занятиям.

— На философской ниве я тружусь с пяти до девяти утра, остальное время шлифую оптические стекла или прохлаждаюсь, — насмешливо посмотрел на Юльку Спиноза и, взяв со стола набитую табаком трубку, предложил:

— Покурить не хотите?

— Нет, — возмущенно фыркнула Юлька.

— Напрасно! — благодушно сообщил философ. — Табак полезен для здоровья.

— Особенно для вашего туберкулеза, — согласилась Юлька.

— Всякое определение есть ограничение, — пожал плечами Спиноза. — К тому же удовольствие, получаемое пьяницей, и удовольствие, получаемое философом — разные удовольствия. Кстати, у вас есть шанс развлечься: кое-кто из ученого общества нашего поселка собирается выселить отсюда Рене Декарта.^[23] Не желаете присутствовать на собрании? Приглашаю!

— Когда состоится?

— Сейчас. Пойдемте.

Клуб, где проходило собрание, напомнило Юльке размерами и обстановкой — трибуна, стулья в ряд, стол для президиума — школьный актовый зал. Группу заговорщиков было видно сразу: они сидели отдельной кучкой, бросая косые взгляды на развалившегося на стуле Декарта, фотографию которого Юлька не раз видела в кабинете своего наставника Славика.

— Нам — туда, к зрителям, — указал Спиноза. — Надеюсь, вы не собираетесь выступать?

— Нет-нет! — ужаснулась Юлька.

— Напрасно. Это придало бы сегодняшнему путчу пикантность.

Когда зал наполнился людьми, на трибуну поднялся высокий, плотного телосложения человек в монашеском балахоне и с тонзурой на голове. На пальце левой руки у него Юлька заметила кольцо — символ обручения с религией, как пояснил Спиноза.

— Господа! — окинув собравшихся приветливым взором, провозгласил монах. — Устав нашего поселка определен: в нем могут проживать люди, завоевавшие своими учеными трудами право именоваться философом. Для людишек иных профессий в Витасофии хватает других мест.

Заговорщики оглушительно захлопали в ладоши; Юлька обратила внимание, что к их хлопанью присоединился кое-кто из публики.

— Я не умаляю заслуг Рене Декарта в научной области, — продолжил оратор. — Его идея об эфире, теория радуги имеет определенную ценность для естественных наук. Но при чем здесь философия? В «Сумме теологии» я доказал, что предметом философии являются «истины разума»: вопрос о бытии Бога, отдельные свойства Бога, бессмертие человеческой души. Какое отношение имеет к этому созданные Декартом аналитическая геометрия и алгебраическая символика? Никакого. А его тезис «Cogito, ergo sum» («Мыслю, следовательно, существую» — вспомнила Юлька перевод) и требование проверять теорию экспериментами? До такого уровня не каждый естествоиспытатель опустится. Известно, что философия находится в услужении у теологии и настолько же ниже её по значимости, насколько ограниченный человеческий разум ниже божественной премудрости.

Теология — это «истины откровения», и основывается на знании, которым обладает Бог и те, кто удостоен блаженства. Поэтому я заявляю: Рене Декарт — не философ. И требую выселить его из поселка. Бродил он часть своей земной жизни по дорогам — пусть еще побродит!