И вдруг раздался звонок

— А когда ты придешь домой? — спросила Шарика, подумав, что, если родители вернутся и не застанут Габи дома, сестре не миновать трепки.

— Может, дня через три, — ответила Габи и снова принялась гордо вышагивать на прямых ногах по комнате.

— Дня через три, — повторила Шарика, растягивая слова. — Тогда, Габика, все-таки принеси мне стакан воды…

Габи неожиданно остановилась, хотела сказать ей что-то резкое, но в этот момент раздался условный свист: два коротких и один длинный, протяжный. Это ей! Сигнал банды "Шесть с половиной". Она подпрыгнула и бросилась к двери. Оттуда прокричала:

— Привет! Если родители явятся раньше, придумай что-нибудь!

И дверь передней с грохотом захлопнулась.

Хорошо бы посмотреть, куда она побежала…

Шарика знала, что это дело безнадежное. Одной ей не встать. Выглянуть на улицу девочке удается лишь тогда, когда папа берет ее на руки, крепко прижав к себе, и сажает на подоконник. А придвигать кресло к окну нет смысла — с четвертого этажа улицу все равно не увидишь. Только кроны каштанов, на которых уже погасли и скрылись в густой листве маленькие белые свечки. Впрочем, каштан скучное дерево. Шарика взглянула на него разок и отвернулась.

Завтра придет учительница гимнастики. Мама объяснила, что больно не будет, нужно только потерпеть и приложить немного усилий. И скоро Шарика сможет ходить. Вчера мама, улыбаясь, сказала:

— И моя ласточка снова станет летать, как прежде. Сначала по комнате, потом по улице, а потом мы будем вместе путешествовать по горам, поедем на Балатон…

Тут мама даже рассмеялась. А из глаз ее потекли слезы. Как это понять? И смеялась, и плакала, пока папа не сказал:

— Пойди на кухню, родная, мне есть хочется.

Чуть погодя папа спросил:

— Во что вы играли с Габи? — В голосе его не было и тени подозрения.

Папа даже представить не может, как часто Габи бросает ее дома одну.

С тех пор как она целыми днями сидит в кресле и мама вновь ходит на работу, Шарику оставляют утром на попечение тетушки Марго, а днем с ней должна играть Габи.

С первого дня каникул мама установила домашний распорядок, однако Габи при первом же удобном случае удирает из дому. Домашний распорядок — папа свято уверен, что его строго придерживаются, — составлен следующим образом: утром приходит тетушка Марго, она выкладывает на стол покупки, убирает, готовит обед, а Габи в это время делает, что ей хочется: ходит в бассейн, играет, бродит по городу; к двум Габи должна возвращаться домой, тетушка Марго кормит и ее обедом, моет посуду и в три часа, как она говорит, "прячет флейту в футляр".

Шарика долгое время думала, что тетушка Марго действительно прячет какую-то флейту в футляр. Правда, ей казалось странным, что из кухни никогда не доносится звуков этой флейты. Однажды, когда тетушка Марго, шаркая ногами, грузной, утиной походкой вошла в комнату, Шарика тихо сказала:

— Тетушка Марго…

— Чего тебе, моя звездочка?

— Тетушка Марго, пожалуйста, покажите мне флейту.

— О чем это ты? Я что-то не понимаю…

— Принесите, пожалуйста, из кухни вашу флейту.

Тетушка Марго с удивлением повернула к Шарике полное, блестящее лицо, напоминавшее девочке круглую красную кастрюлю:

— Я, кажется, плохо тебя расслышала…

Шарика с замиранием сердца пролепетала:

— Мне так хочется, чтобы вы когда-нибудь сыграли на флейте.

Тетушка Марго была неглупой женщиной. Она вырастила и воспитала троих детей, самый младший из них тоже уже работал, он был трубочистом, а это само по себе кое-что значит. После короткого замешательства тетушка Марго догадалась, что Шарика говорит о той самой флейте, которую она ровно в три часа прячет в футляр. Тетушка Марго догадалась не только об этом, но и о том, что над хрупкой маленькой девочкой смеяться нельзя. Она воскликнула:

— Ох ты деточка моя! Нет у меня никакой флейты. Это поговорка такая у меня. Кончу работу, говорю: спрячу, мол, флейту в футляр.

Она грузно опустилась возле Шарики на корточки и обеими руками ласково обняла одеяло, прикрывающее ноги Шарики.

— Достану я тебе флейту, моя звездочка. Погоди-ка, не флейту, а скрипку. Попрошу Густи Бубу, что в нашем доме живет, на первом этаже, он придет к тебе и сыграет. Вот увидишь, коли я попрошу, непременно сыграет. Ладно?

Итак, в три часа тетушка Марго прячет флейту в футляр и до пяти-шести, пока папа с мамой не придут домой, Габи должна оставаться с Шарикой. Мама купила разные настольные игры, чтоб им было во что играть.

Но Габи, увидев игры, сказала: "Смехота!" — и умчалась.

Конечно, когда тетушки Марго уже не было дома.

Незадолго до прихода родителей заявлялась домой и Габи. Один прыжок — и она в ванной, с молниеносной быстротой моет лицо, руки, рывком открывает дверцу шкафа, стоящего в холле, сдергивает с вешалки платье, еще рывок — и Габи совершенно преображается. Это уже не сорванец в джинсах, а примерная девочка в ситцевом платье в горошек.

Платье у нее такое же, как у Шарики.

Габи рассыпает перед Шарикой какую-нибудь настольную игру, будто они играют, а когда слышит скрип ключа, даже придвигается к сестренке поближе… Две девочки в платьицах в горошек.

Прошлый раз Шарика поцеловала в щеку придвинувшуюся к ней Габи. В замке уже поворачивали ключ, и у Габи осталось время лишь для того, чтобы сердито прошипеть:

— Чего лижешься? Спятила?

Шарика смотрела на загорелую румяную щеку, которую она поцеловала. Губы ее еще ощущали теплую кожу Габи. Затем она повернула голову к маме, которая мягким, глубоким голосом спросила:

— Ну, как ты, моя ласточка?

Сегодня Шарика испуганно вздрогнула, услышав звяканье ключа в замке. Из передней донеслись тихие шорохи. Родители пришли, а Габи дома нет. Шарика до мельчайших подробностей представляла, что происходит сейчас в передней. Входит папа, за ним мягкими, неслышными шагами мама. Папа осторожно прикрывает дверь передней и тихо поворачивает замок так, что щелчок едва слышен. Из маленького шкафчика, который папа сделал сам, когда Шарика еще лежала в больнице, он достает домашние туфли, и оба надевают их. Папа — большие, хлопающие при ходьбе, мама — маленькие кожаные тапочки.

Шарика прислушивается к шорохам.

Никаких сомнений, это родители. Если бы явилась Габи, дверь передней громко хлопнула бы и Габи уже давно носилась бы по комнатам, шумно отдуваясь и стуча ботинками.

Шарика похолодела. Первый вопрос папы будет: где Габи? Что сказать? Что она только сейчас выбежала… Куда выбежала? Шарика смерила взглядом расстояние между диваном и креслом. Рядом стояла маленькая скамеечка — Габи обычно рассыпала на ней игры, но теперь они в коробках, закрыты, лежат возле дивана. Хорошо бы их сюда подтащить.

Но как?

Шарика очень низко наклонилась вперед и протянула руки. Нет, так не дотянешься до коробок! Она сделала еще одну попытку, наклонилась ниже, и плед сполз с ее ног. На ногах Шарики не было ни порезов, ни ран, ни царапин, но она всегда отворачивалась, когда с нее снимали плед. Девочка не любила смотреть на свои белые ноги, такие безжизненные от колен, как у тряпичной куклы Жужи. По утрам мама одевала ее, натягивала носки и босоножки. Шарика не чувствовала, не знала, что делает с ней мама там, где-то внизу, бесконечно далеко от ее головы и тела. Шарика всегда при этом закрывала глаза. Она не имеет ничего общего с этими ногами. Она, Шарика, существует только до колен.

Но сейчас она не думала о пледе. Родители вот-вот войдут! Собрав все силы, крепко уцепившись за подлокотник, она сползла к самому краю кресла. Еще один сантиметр… еще один… С огромным напряжением она рванулась вперед. И упала лицом на лежащие возле дивана настольные игры, сильно ушибив нос и подбородок. В любом другом случае Шарика бы заплакала, но только не сейчас. Сделав последнее усилие, она сорвала крышку с игры "Рано еще смеяться" и высыпала все из коробки. Разноцветные фигурки, кости рассыпались по полу. И сама Шарика устало опустила голову на пол.