Строчка до Луны и обратно

— Ладно, Кротова, если моя шутка была тебе неприятна, то я… сожалею.

— Ну и тип ты, Санюхин! — брезгливо сказала со своего места Леля Нефедова.

— Даже на это смелости не хватает! — криво усмехнулся Леон. — Ты можешь извиниться как мужчина?

Злой скороговоркой Сергей выпалил:

— Кротова, я приношу тебе самые искренние и горячие извинения! — И обернулся к Леону. — Все? Доволен?

— Так и быть, посчитаем, что извинился. С Машей в расчете. А теперь — со мной! — И Леон со всего размаха влепил Санюхе пощечину. — Теперь все, — сказал он. — Собрание закрыто.

Не больше чем на минуту задержался Леон. Это когда рассвирепевший Санюха хотел кинуться на него, но опять же струсил, сошел на базарный крик, дешевые угрозы. Впрочем, Леон уже не слушал его — поспешил к школьному выходу.

На минуту замешкался, а Маши и не видно нигде. Убежала. Здорово, наверно, переживает. Кротову он догнал почти у ее дома. Не оборачиваясь, она сказала:

— Спасибо за спектакль!

— Маша, я не мог по-другому. Неужели не понимаешь! Маша, ну чего ты так бежишь?

— Я просто иду.

— А потише никак не можешь?

— Зачем? И зачем ты меня догнал? — она по-прежнему не смотрела на него. — До свидания. Вот мой подъезд.

— Я знаю.

— Ах да! Это же тебя облаял Цезарь. До свидания! — И она скрылась в дверях.

И в школе Маша сторонилась Леона. Кажется, все в классе одобряли смелые действия Леона. Что там одобряли — шумно восхищались. Даже Серегины приятели дружески подмигивали Леону. Лишь два человека упорно не смотрели на него: злой, как пантера, Санюха и Маша. Она-то почему сердится? Леон терялся в догадках. Ведь ради нее, главным образом ради нее, так решительно обошелся он с Санюхой. Правильно, так, конечно, и надо было. Но если бы не Маша — вряд ли решился бы.

На третьем уроке от красивой Лели он снова получил записку: «Браво! За таких можно в огонь и воду! Что, герой, ответишь на это? Л…я». И без интригующих «Л…я» Леон прекрасно знал, кто от него просит ответа. Но Леле записку писать не стал, хотя, подумав, и оторвал четвертушку последней страницы из тетрадки по биологии. Леон вообще не писал записок. Девчонкам не писал. Эта была первая. Буквы он старался выводить без наклона. «Маша, мне обязательно нужно поговорить с тобой. Леон».

Свернув записку, решительно заадресовал: «Кротовой».

Когда через минуту Леон посмотрел в сторону ее парты, то поразился: ему показалось, что Маша вот-вот заплачет. Да что с ней такое?..

На этот раз после окончания уроков Маше не удалось убежать от Леона.

Они шагали по тротуару. Леон хотел идти рядом, но Маша убыстряла шаг, и он опять оказывался чуть позади.

— Как и вчера: на пожар бежишь!

— Леон, — Маша, наконец, пристально взглянула в его лицо. — Что тебе нужно от меня?

— Мне чего нужно? — удивился он. — Я не знаю. Мне ничего не нужно.

Он в самом деле не знал этого. Просто хотелось идти рядом, говорить о чем-нибудь.

Как быстро дошли! Еще два дома, и снова скажет «до свидания».

— Маша, пойдем по этой улице? — показал он направо, где, чуть спускаясь под уклон, тянулась тихая улочка с невысокими домами, зеленой травой по обочинам и толстыми старыми деревьями. — Маша, ну правда, пойдем по ней? Смотри, какая симпатичная улица.

— Зачем? — без прежнего металла в голосе сказала она. — Это улица Салтыкова-Щедрина. Очень длинная улица. Там в конце овраг.

— На овраг посмотрим.

— А все-таки, зачем? — опять спросила она. Однако шаг немного сбавила. — Ну… если так хочешь, можем пойти. Там еще ключ с холодной водой есть. Чистая вода.

— Видишь, как здорово — студеный ключ! Я и не знал.

— Хорошо, — кивнула Маша. — Идем.

Первый раз Маша послушалась его. Они шли, и Леон с интересом ко всему приглядывался.

— Смотри — гусь! — радостно сказал он. — Как в деревне. А вон кошка рыжая на заборе!

— Леон, — не поглядев на кошку, вздохнула Маша, — признайся: ведь ты просто жалеешь меня. Правда?

— Что ж здесь плохого?

— Я так и знала. Жалеешь. Только жалеешь. И все. Я не пойду дальше! Это плохо, это ужасно и отвратительно — просто жалеть.

— Ты глупости говоришь. — Леон нахмурил брови. — Чего это жалеть тебя? Ты разве калека?

— Может быть, хуже.

— Маша! Не говори так. Ты — вот какая девчонка! — Он показал большой палец.

— Я? — поразилась она. — Неправда. Ведь раньше ты не замечал меня.

— Это почему же? И раньше замечал.

— Врешь, Леон! Не замечал.

— А ты откуда знаешь?

— Видела. А сегодня записку прислал. Снова из жалости?

— Хватит тебе о жалости!

— Думаешь, не обидно? Я первый, первый раз в жизни получила записку.

— А письмо?

— Я уйду. — Она остановилась. Покусала губы и попросила: — Никогда не говори об этом письме.

— И я первый раз написал записку. Маша, а я знаю, как тебя зовут. Мне девчонка сказала с прыгалкой — «Маша-солнышко». Такая умная девчонка. Сразу и балкон показала с лыжами. Ты кошку ее вылечила?

— Не кошка это — котенок маленький. Просто ухо зеленкой ему помазала.

— Все равно — операция, — улыбнулся Леон. — Наверно, хочешь врачом стать? Угадал?

— Нет, — сказала она. — И вообще, не знаю еще, не решила. Мне, например, очень нравится, когда дома строят. Нам в прошлом году квартиру дали, так бабушка плакала от радости. А ты кем будешь?

— Тоже не решил. Может, инженером. Или в военное училище пойду… А может, носильщиком стану. Хорошее дело — носильщик! Дай потренируюсь. Вон какой портфель у тебя пузатый. Серьезно, давай понесу, а то устала.

— Нет! — Она резко отстранилась, словно он собирался силой отнять ее коричневый, с блестящими замочками портфель. И повторила: — Нет, я сама.

— Хорошо, хорошо, сама. Только отойди, пожалуйста, оттуда, крапивой обстрекаешься.

Сам Леон шел по тропинке, выбитой в зеленой траве, свободную руку держал в кармане куртки, молчал.

Маша даже устыдилась, ругнула себя: «Кошка дикая!» И правда, чуть в крапиву не влезла. Она виновато и примирительно улыбнулась Леону.

— Ну ты и устроил вчера! Надо же, при всех: «Санюха, извинись!»

— Так ты вчера не рассердилась? — живо спросил Леон.

— Я рассердилась ужасно. Я чуть не сгорела со стыда.

— Понимаешь, не мог я по-другому. Ну, никак не мог. Если такое уж прощать!.. Он же как оскорбил тебя! Пусть попробовал бы не извиниться! Я ведь точно узнал, кто сочинитель. Почерки сличал. Половину ночи не спал. Вспомню, как ты плакала за дверью…

— Значит, все-таки пожалел меня? — Она снова метнула взгляд на Леона. — Пожалел!

Он разозлился:

— Опять ты про жалость!

— Опять! — подтвердила она. — Ты из-за чего ходишь со мной? Из-за чего? Ну говори, разве тебе интересно?

— Правильно. — Леон вдруг просветлел. — Точно. Как же я не сообразил! Мне интересно с тобой. Даже очень интересно. Давай до вечера будем идти? И завтра пойдем. А скоро — каникулы. Вот красота! На речку вместе ходить, в лес, в парк.

В парк! Ее словно огнем ожег недавно пережитый стыд. И те две короткие, ужасные строки.

— Я не верю. Я ничему не верю. Леон, ты хороший, добрый, благородный. Но я не верю.

— Не веришь? Значит, не веришь?.. — Он протянул ей свой портфель. — Подержи.

Леон подошел к забору и вырвал из куста крапивы высокий побег. Подняв рукав и стиснув зубы, он принялся хлестать себя по руке.

— Что ты! — крикнула она. — Перестань!

Где там! Он сорвал с крапивного куста верхушку с пятком острых, зубчатых листьев и сунул себе в рот. Леон прожевал листья и честно проглотил их.

— Вкусно!

— Ты с ума сошел!

— Знаешь, сколько витаминов!

— А если язык распухнет и говорить не сможешь? Вон как рука покраснела.

— Переживу, — сказал Леон и улыбнулся горящими губами: — Теперь веришь мне?

— Ох, и дурной ты!

— И не дурной, — сказал Леон. — Я просто немножко француз.

— Француз? — удивилась Маша.

— Рассказать? — спросил Леон.