Невероятно насыщенная жизнь

Я сказал об этом Машиному папе. Он засмеялся и сказал, что чувствами, то есть эмоциями, надо уметь управлять, ре-гу-ли-ро-вать их… Я сказал, что, мол, попробуй от-ре-гу-ли-руй свои эмоции, если, скажем, тебе в ухо дали. Что же, надо улыбнуться и сказать спасибо и второе ухо подставить? Он опять засмеялся и сказал, что все это зависит от кон-кретной си-ту-ации. Я спросил, что это значит, тогда он махнул рукой и сказал:

— Извините, пожалуйста, что я употребляю такие выражения, но в данном случае это означает: когда? где? зачем? почему? и за что? За что вам дали по уху. Понятно?

— Понятно, — сказал я, хотя не очень понял, какая, например, разница, где тебе дали по уху — в подворотне или на лестнице? Дали, и все!

Тут он сказал, что вопрос о том, надо ли подставлять левое ухо, если тебе дали по правому, прямо относится к третьему пункту моего списка, а именно к Караваеву-Каратаеву. Поэтому он перескакивает через пункт второй — о Троянской войне — и попытается объяснить мне, кто такой Платон Каратаев и что такое каратаевщина как со-ци-аль-ное и пси-хо-ло-ги-ческое явление.

— Ух! — сказал я.

— Ах! — сказал он. — Простите, пожалуйста, я, кажется, опять увлекся. А что, собственно, вам нужно знать про Каратаева?

— Да кто он был такой? — сказал я.

— Он был солдат, — сказал Машин папа.

«Ну, это ничего, — подумал я. — Солдат — это совсем неплохо».

— Но он был не совсем обычный солдат, — сказал Машин папа.

— Герой? — спросил я.

— Н-не совсем, — сказал он. — С одной точки зрения… — Он покрутил в воздухе рукой. — А с другой точки зрения… Вы читали гениальный роман Льва Николаевича Толстого «Война и мир»?

— Кино видел, — сказал я, — а читать не читал.

— Н-ну, кино… это не совсем… гм-мм… Видите ли, все это очень сложно, но в двух словах можно сказать так…

И тут он прочел мне лекцию о Л. Н. Толстом. О том, что он думал о жизни, и про этого солдата Каратаева. Я слушал и качал головой, но в самой голове у меня стояли туман и каша, и, кажется, я понял только одно, что этот солдат и в самом деле был какой-то чудак, он как раз и считал, что если тебе дали по одному уху — надо сразу сказать спасибо и подставить второе. Тогда тому, кто тебе дал по уху, станет стыдно, его ну просто заест совесть, как это он такому доброму человеку съездил по уху, и он больше никогда никого не будет трогать. И если все будут так поступать, то на земле будет мир и справедливость.

— Дудки, — сказал я, — не согласен! Как же! Заела бы фашистов совесть, если бы мы им не наклали как следует?!

Машин папа засмеялся и сказал:

— Вы поняли все совершенно правильно, хотя все это значительно сложнее. Перейдем к следующему вопросу. Что такое «аморальное лицо».

Он опять начал долго объяснять, но тут я довольно быстро понял, что это никакого отношения к лицу, то есть к… роже не имеет. И к веснушкам тоже. А имеет отношение к тому, какой человек есть. Человек, у которого аморальное лицо, — плохой человек. Гад и подлец. Вот что я понял. Оч-ч-чень хорошо!

Теперь послушаем, что такое «неинтеллектуальная личность». Тут, оказывается, совсем просто. «Интеллект» — это, оказывается, ум и способности человека. И если человек «не-ин-теллектуальная личность» — значит, у него ни ума, ни способностей нет. Короче — балбес он и дурак.

Вот так. Значит, уважаемая М. Басова считает меня дураком и гадом. И трусом — потому что, если я подставлю, как она считает, правое ухо после левого — значит, конечно, трус.

Я слегка от-ре-гу-ли-ровал свои эм-моции и не показал виду, что мне… что я… что меня…

— Спасибо, — сказал я. — Я все понял. И п-пойду. Спасибо.

— Пожалуйста, — сказал папа М. Басовой. — Но вы чем-то расстроены?

— Не, ничего, — сказал я, — просто мне все это надо… обмозговать. Много интересного.

— Рад был помочь, — сказал Басов папа. — Когда что-нибудь будет нужно — приходите. Да, а как же насчет Троянской войны? — спохватился он.

«Пожалуй, хватит на сегодня, — подумал я, — а то еще чего-нибудь новенького узнаю».

— В другой раз, — сказал я. — Вы только скажите, при чем там в этой войне яблоки?

— Ах, это, — сказал он. — Ну, это легенда, сказание, миф. Дело в том, что, по преданию, Троянская война началась из-за того, что три греческие богини заспорили о том, кто из них прекрасней, и попросили рассудить их одного древнегреческого героя — Париса. Ему дали золотое яблоко, которое он должен был вручить прекраснейшей. Он вручил его богине Афродите. В награду за это она помогла ему похитить самую красивую женщину в мире — жену одного царя — Елену. Из-за этого похищения и началась Троянская война. А яблоко это стали называть яблоком раздора. Очень красивое сказание. Не так ли?

— Очень! — сказал я. — Спасибо! — сказал я. — Войны не будет! — сказал я, попрощался и вышел из Басовопапиного кабинета.

В другой комнате все еще были сама М. Басова и ее бабушка.

— До свиданья, — сказал я, проходя мимо них.

— Куда же вы, Сенечка? — спросила бабушка.

— Спасибо, — сказал я. — Я пошел домой. Войны не будет. — И я вышел в переднюю.

— Какой войны? — крикнула мне вдогонку Басова.

— Троянской, — сказал я, и Басова приросла к месту.

Бабушка вышла в переднюю за мной. Она взяла меня за локоть и, косясь в сторону комнаты, шепотом сказала:

— Сеня, вы очень мужественный человек! Я понимаю, как это больно. Но вы терпите.

— М-м-м-м! — сказал я.

— Меня вы можете не стесняться — ведь я бабушка. У меня есть чудесный рецепт: надо растереть мед с мелко нарезанным репчатым луком и этот состав приложить к… больному месту.

Я выпучил на нее глаза.

— К к-какому месту? — спросил я.

— Вы не стесняйтесь. Мне Машенька рассказала, почему вы к нам долго не приходили. Карбункул на… — она, как тогда, опять помахала рукой где-то сзади и пониже спины, — … на этом месте. Это ужасно!

— Какой карбункул?! — крикнул я, а она приложила палец к губам. — Какой карбункул? — крикнул я шепотом.

— Ну, фурункул, в просторечье, так сказать… чирей, — сказала она тоже шепотом. — Нарежьте лук мелко-мелко…

— С-с-спасибо, — сказал я и пошатываясь вышел на площадку.

— До свиданья, Сенечка, приходите, — сказала Басова бабушка. Она стояла на площадке и смотрела мне вслед, пока я не спустился во двор.

В подворотне торчал Хлястик. Есть такой Фуфлиный дружок. Жутко противный тип. Пристает ко всем на Моховой.

— Все к Машеньке ходишь? — спросил он, ехидно ухмыляясь.

— Все к Машеньке хожу, — сказал я и съездил его по уху.

— Ты что?! — заорал он.

— Кон-крет-ная си-ту-ация! — сказал я и съездил его по другому уху.

— Ты чего?! — заверещал он.

— Отрицательная эм-моция, — сказал я и влепил ему по третьему. — Карбункул, в просторечье — чирей, — сказал я и замахнулся, чтобы дать ему по четвертому уху, но он смылся, испарился, исчез — только пыль завивалась по Моховой. Я направился домой. Немного полегчало, но в голове мыслей никаких не было, а были туман и каша. Я только старался все-таки сдерживать свои отрицательные… эти самые…

Глава четвертая

Дома никого не было. На столе лежала записка: «Сенечка! Оля ушла к подружке. Миша гуляет с собакой. А я пошла на вокзал встречать, вот радость-то, Полю. Получила телеграмму, что приезжает. Папа опять будет поздно. Ты покушай. Гречневая каша с мясом, горячая, у меня на кровати под подушкой, завернута в газету. Мама».

Чудная она — мама: все думает, что я маленький. Но то, что тетка Поля приезжает, это здорово! С ней не соскучишься! Она толстая, веселая, шумная и очень деловая. Редко она к нам приезжает, но это всегда целое событие. Опять мы с ней будем носиться по городу как угорелые, и она будет останавливаться чуть ли не у каждого дома и ахать и охать — вот, мол, красота какая и, наверно, в этом доме жила или живет какая-нибудь знаменитость — и говорить, как она нам завидует, что мы живем в таком прекрасном, чудесном, красивом, великом городе, и будет ругать меня, что я не знаю, какой это дом и кто в нем жил. А я и действительно почти ничего не знаю о Ленинграде. Знаю немного Эрмитаж и Русский музей — мы туда со школой на экскурсии ходили, знаю еще Военно-морской музей и Артиллерийский, кое-что знаю про Медного всадника и Петропавловскую крепость, ну и «Аврору», конечно. Но это ведь все знают, и мне всегда становится стыдно перед теткой Полей, и каждый раз я даю себе клятву к следующему ее приезду обязательно изучить наш город, но каждый раз почему-то не удается.