Мы с Севой в лесу

— Давай Димку проучим, — не выдержал раз Сева.

— Как же ты собираешься его проучить? — спросил я.

— Набьём, как нашего кота. Помнишь, когда он в скворешню полез… Ведь теперь не лазает.

— Ну, знаешь, — то кот. Кот может понять. А Потрошитель упрямый, и всё наоборот будет делать.

И всё-таки мы проучили Димку.

Дело было так. Недалеко от нашего дома в дубовой роще поселилось очень много дроздов. Чуть ли не на всех деревьях виднелись их большие, как шапки, гнёзда. Дрозды очень бдительно охраняли своё поселение. На окраинах рощи у них сидели, спрятавшись в ветвях, сторожа. Стоило появиться кому-нибудь подозрительному, как сторож подавал сигнал, и все дрозды бросались на врага.

Нас с Севой дрозды знали. Сторожа пропускали нас в рощу беспрепятственно, и мы могли наблюдать за ними.

Когда Димка Потрошитель разорил гнездо знакомой нам мухоловки, мы не выдержали больше и решили осуществить свой план мщения.

Был какой-то праздник. Мать нарядила Димку в новый костюм, и Потрошитель Птичьих Гнёзд ходил важный и надутый, как бычий пузырь.

— Димка, — сказали мы ему, — а ты видел, сколько гнёзд построили дрозды в дубовой роще? Тьма-тьмущая!

У Димки глаза так и загорелись, как у нашего кота, когда он смотрит на птичку. Через несколько минут Потрошитель уже мчался к роще, а мы поспешили туда другой дорогой и сели наблюдать в кустах.

Слышим, сторож подал сигнал. Дрозды закричали и помчались навстречу Потрошителю. Вот подходит он к одному дубу и собирается лезть на дерево. Дрозды закричали так, что хоть уши затыкай, и все пикируют на Димку, швыряют в него мусором, мелкими веточками, всякой дрянью. Потрошитель схватился за лицо — дрозды засорили ему глаза.

Потом какой-то смелый дрозд как долбанёт Димку по макушке! Димка заорал и припустился бежать.

Когда мы вернулись из рощи, Димка сидел на пороге своего дома в одних трусиках и всё ещё протирал глаза. Рядом с ним лежал его бывший новый костюм: теперь он был невероятно грязный и рваный.

Из двери вышла Димкина сестра, посмотрела на Потрошителя Птичьих Гнёзд и сказала:

— Ох, Димка, и даст же тебе мамка дрозда.

— Я больше не буду-у, — заревел Потрошитель.

И верно, больше Димка не разорял птичьих гнёзд. Наверно, дрозда боялся.

Щеглы на шкафу

До случая с дроздами Димка Синцов занимался ещё тем, что ставил в лесу силки на птиц.

Мы его силки уничтожали, но это мало помогало. Уничтожим, а он опять поставит, опять уничтожим, а он опять…

Как-то зимой мы пошли по его следу в лес и нашли двух запутавшихся в силке щеглов — щегла и щеглиху. Птицы, наверно, уж долго бились, потому что совсем почти замёрзли и не могли лететь. Мы положили их в варежку и принесли домой.

Скоро щеглы выздоровели, почистились и стали порхать по комнате.

Щегол был нарядный, расфуфыренный — шапочка красная с чёрным верхом, пиджачок коричневый с золотой отделкой, воротник белый. Щеглиха была скромнее, но тоже ничего; — красивенькая.

Всю зиму жили они у нас в комнате на шкафу. Только тогда, когда мы устроили ёлку, щеглы оживились, запорхали и обязательно норовили сесть на самую верхушку ёлки, рядом со звездой.

Щегол даже песни петь стал. Песенки были короткие, но щеглихе они, видимо, очень понравились, и она стала подпискивать щеглу.

Скоро ёлку вынесли, а потом и весна пришла. И вот забеспокоились наши щеглы. Всё что-то ищут и всякую ниточку или соринку тащат к себе на шкаф, в коробку из-под Севиных ботинок.

А бабушка наша очень любила прясть. Принесла она как-то свою кудель [2] из чулана, а щеглы — тут как тут. Бабушка тянет волокно, и щеглы тянут.

— Брысь вы, озорники! — кричит на них бабушка.

Щеглы отнесут свою порцию кудели на шкаф и опять летят «помогать» бабушке.

— Ну, что мне с вами делать, пряхи несчастные, — ворчит бабушка, а самой, видно, очень нравится щеглиная надоедливость. Разбросала она клочки кудели по полу, да ещё горсточку пуха из подушки подкинула.

Щеглы подобрали всё это и построили в коробке настоящее гнездо.

Недели через три появились у щеглов дети. Но их надо было кормить чем-то, а пшена они не едят и хлеба не едят. Подай им листовых тлей, — и всё тут. А где их взять?

Собрала нас бабушка и говорит:

— Придётся, ребята, выпускать щеглов на улицу. Пусть корм детворе добывают.

Сева, конечно, в рёв. Не хочется ему расставаться с птицами.

— Не плачь ты, не плачь, — говорит бабушка. — Никуда они от своих детей не улетят.

Открыла бабушка форточку и выпустила щеглов. Минут через пять появляются в форточке щеглиха, потом щегол, и летят оба на шкаф. И такой там писк поднялся, будто кто тащил этих щеглят из гнезда. А их просто кормили. Такая уж у них привычка — как только родители принесут что-нибудь, так и запищат: «И мне дай… И мне…»

— Ну, — сказала бабушка, — теперь наши щеглята будут живы.

И верно. Щеглы кормили птенцов до тех пор, пока они не оперились и не стали летать.

Тогда мы распахнули окно, щеглы выпорхнули и улетели, весело переговариваясь, куда-то в лес.

Прошёл год. Мы сидели с Севой в своей комнате и готовились к весенним экзаменам. Вдруг слышим, кричит нам из кухни бабушка:

— Вы что, не слышите, что ли, — почтальон стучит. Наверно, телеграмму принёс.

Мы посмотрели в окно, а там никакой не почтальон, а наши щеглы в окно барабанят.

— С приездом! — сказали мы. — Милости просим.

И открыли форточку.

Подкидыш

Весной все птицы строят себе гнёзда. И только кукушки не знают никакой заботы.

День-деньской носятся они по лесу и будто играют в прятки. То тут, то там слышится их озорной крик — «ку-ку, ку-ку».

Свои яйца кукушки подкидывают в гнёзда разных маленьких птичек, а те их высиживают. Многие люди не любят за это кукушек, но нам с Севой они нравились, и мы хотели бы посмотреть маленького кукушонка.

Однажды в густых черёмуховых кустах на берегу реки мы обнаружили гнездо малиновки. В нём сидело несколько птенцов. Все они, как по команде, открыли розовые рты и жадно потянулись к нашим рукам. Только один из них — самый большой и серый — спокойно смотрел на нас большими чёрными глазами.

— Подкидыш, подкидыш! — закричал Сева и захлопал в ладоши.

В гнезде малиновки вместе с её детьми, действительно, сидел кукушонок.

Мы отошли от гнезда и стали наблюдать. Обе малиновки — и мать, и отец — очень беспокоились за судьбу птенцов и сердито трещали на нас, перепархивая с ветки на ветку. Потом они, видимо, успокоились и принялись кормить детей. Но маленьким малиновкам мало что доставалось. Их прожорливый приёмный брат успевал схватить пищу своим огромным ртом быстрее их, и они смогли приступить к еде только когда кукушонок насытился и задремал.

Сева очень возмутился жадностью кукушкина сына и даже грозился, что вышвырнет его вон из гнезда.

Через несколько дней мы снова пришли на берег и решили проведать малиновок. Нашли в кустах гнездо и вскрикнули от возмущения. Всё жилище малиновок занимал огромный, раскрылившийся серый обжора, а на земле лежали голые, уже окоченевшие дети малиновки. Кукушонку стало тесно в маленьком гнезде, и он вытолкнул из него своих маленьких братьев.