Мы с Севой в лесу

Шли, шли, устали, проголодались, а реке нет конца.

Сели на обрыве и бросаем в воду камешки. А под берегом стоял плот из больших брёвен: кто-то заготовил дрова и собирался сплавлять их по реке. Один наш камешек и стукнул по этому плоту. Оттуда птичка выпорхнула. Вся наша усталость сразу куда-то пропала. Взобрались мы на плот и начали обшаривать каждое брёвнышко. А птичка всё время вокруг нас вертится — хоть руками её бери.

— Это кто такая? — спросил я.

— Не видишь разве? Трясогузка, — сказал Сева. — Гнездо у неё тут.

— А ты откуда знаешь?

— Знаю, — буркнул Сева, — у Брема написано. Всегда на плотах вьёт.

«Ну и врун», — подумал я про Севу, хоть и были мы с ним неразлучные друзья. А подумал я так потому, что тоже Брема знаю, но про гнёзда на плотах что-то не читал.

Вдруг и на самом деле в одном бревне с продолговатым дуплом находим гнездо, а в гнезде — птенцы.

«Вот так Сева, — думаю, — больше Брема знает».

Пока мы стояли над гнездом, к берегу пришёл какой-то очень бородатый человек. В руке у него был топор, а на плече — длинные шесты. Он сбросил их на землю и говорит:

— Вы что, ребята, не со мной ли плыть собираетесь?

— Н-нет, — растерялся Сева. — А вы разве на плоту поплывёте?

— На плоту, — отвечает. — Чего ж ты испугался?

— Я не испугался, — говорит Сева. — Я… просто так. — Но он действительно испугался. Как же, думает, плот уйдёт, вместе с ним уплывут птенцы, а кто их кормить будет?

Сева отозвал меня в сторону, пошептались мы с ним, а потом подходим к хозяину плота и спрашиваем:

— Скажите, а если мы попросимся с вами, вы нас возьмёте?

— Возьму, — говорит бородатый человек. — А кто вы такие и куда путь держите?

Мы ему всё объяснили и через полчаса плыли вниз по реке. Надо вам сказать, что попросились мы на плот только за тем, чтобы кормить в пути маленьких трясогузок и спасти их как-нибудь от бородатого человека.

Но дядя Ваня — так звали хозяина плота — оказался совсем добрым.

— Знаете что, ребята, — сказал он нам, — тут у меня ещё пассажиры плывут, так вы их, смотрите, не обидьте.

Сева — хитрый, сделал вид, что ничего не знает, и спрашивает:

— А где же эти ваши пассажиры, дядя Ваня?

Дядя Ваня подмигнул нам и сказал:

— Идите-ка за мной…

И ведёт нас прямо к гнезду. Взял крохотного птенчика на свою большую ладонь и показывает нам:

— Видали такого пассажира? Хо-роший парень! Гроза гусениц и мошек! Когда вырастет, один сможет целый огород от вредителей охранять.

И положил птенчика обратно в гнездо.

— Дядя Ваня! — вскричал Сева. — Как же он вырастет, если его родители на берегу остались?

Дядя Ваня улыбнулся и погладил Севу по голове.

— Милый, да разве мать бросит своих детей? Ты не видишь, что ли, — она за нами летит.

Мы оглянулись и увидели трясогузку. Она быстро бегала по прибрежным камням, порхала по веткам, но от плота не отставала.

— Корм для них собирает, — прошептал дядя Ваня. — Ну, а теперь сидите тихо и не шевелитесь. Сейчас она прилетит их кормить.

Мы притихли. Трясогузка в несколько взмахов перелетела реку и опустилась на плот. Она смело юркнула в дупло и через какую-нибудь минуту снова отправилась на берег за добычей. А следом за ней прилетел отец.

Плот уже поравнялся с нашим домом, и нам надо было сходить на берег.

— Дядя Ваня! — попросили мы перед уходом. — Вы не разоряйте гнездо, когда приплывёте, ладно?

— Идите, не бойтесь! — успокоил он нас. — Не разорю. Ну, бывайте здоровы! Спасибо за компанию!

Мы соскочили на берег и долго смотрели, как удаляется плот. За ним, поблескивая на солнце серебряными крылышками, летели две трясогузки.

Скворец-Сорванец

Весной под большой дуплистой берёзой мы подобрали скворца-Сорванца.

Он сидел нахохлившись, голодный, мокрый, растрёпанный, как беспризорник в кинофильме «Педагогическая поэма». Мы взяли желторотого домой и стали кормить.

Дня через три скворчик повеселел, стал летать по комнате и даже покрикивать, смотрите, мол, на меня: лечу и не падаю.

Скоро он так привык к нам, что садился с нами обедать, подметал с бабушкой пол, а когда мы шли умываться, лез прямо под кран, хлопал крыльями и брызгался водой на всю комнату.

Сорванцом мы назвали его за то, что он никогда не сидел спокойно. Вечно ему надо было возиться, шуметь и озорничать. Сядет, например, на стол, столкнёт катушку ниток на пол и смотрит вниз одним глазом: что будет? Как только катушка покатится, Сорванец моментально слетит и начнёт возить её по всем комнатам.

На втором или третьем месяце у Сорванца неожиданно обнаружился музыкальный талант.

Получилось это так. Сидели мы с Севой у радиолы и слушали новые пластинки. И вдруг наш Сорванец начал подпевать. Сначала тихонько, вроде голос пробовал, потом громче, громче, да как зальётся на всю квартиру.

Сева, конечно, сразу возгордился и побежал хвастаться перед товарищами.

С этого дня у нас в комнате мыть полы не успевали. Только вымоют, смотришь, новое представление началось. Опять полна комната ребят, и опять весь пол затоптан.

— Да что вам у нас, оперный театр, что ли? — ворчала бабушка. — Тоже мне, солиста нашли.

Но она и сама была не прочь послушать нашего солиста. Соберутся, бывало, ребята, бабушка сядет в уголке и скажет:

— Ну, что же, Сева, зрители все в сборе, — начинай концерт.

Сева встанет, постучит, как дирижёр, палочкой по радиоле и провозгласит:

— Лейтнер, «Весёлый лес». Солист — заслуженный певец наших лесов, Сорванец.

И только включит радиолу, как Сорванец слетит на спинку стула, пробежит по ней несколько раз, затем станет в позу, головку поднимет — и зальётся. Своего у него, как и у всех скворцов, было мало в песнях, но попурри [1] у него получалось замечательное. Тут и щёлканье соловья, и заливистое пение пеночки, и флейтовые переливы иволги.

Многие любители певчих птиц хотели купить у нас Сорванца, но бабушка наотрез отказалась отдать его в чужие руки.

Осенью вылетел Сорванец через форточку в сад. Наш сосед, Павел Митрофанович, поймал его и принёс к нам домой.

— Возьмите своего солиста, а то, чего доброго, — горлышко простудит или в Африку улетит. Все скворцы сейчас туда летят.

— Да как же вы его поймали? — удивился Сева.

— А он сам на плечо ко мне сел, — сказал Павел Митрофанович. — Сел и засматривает в лицо: «Чей ты, дескать, такой? Что-то я тебя не знаю». Я его взял в руку, а он так рассердился, что всю руку мне в кровь искусал.

— Известно, — Сорванец! — улыбнулась бабушка. — Иди-ка, хулиган, я тебя покормлю.

Но с этого дня Сорванца словно подменили. Он не пел, когда мы заводили его любимые пластинки, перестал кушать и всё сидел на подоконнике и смотрел сквозь стекло на улицу.

Бабушке стало жаль скворчика, и она сказала нам:

— Тоскует ваш Сорванец. Не иначе в тёплые края захотел. Выпустите его, ребята…

Мы надели Сорванцу на лапку колечко с нашим адресом и вынесли в сад. Он долго порхал по веткам, несколько раз садился к Севе на плечо, тёрся головкой о его щёку, а потом всё же взлетел на верхушку дерева, что-то крикнул напоследок и полетел.

Наверно, помчался в Африку, где собираются на зиму все скворцы.

Димка Потрошитель

Мы очень не любили нашего кота и соседского мальчишку Димку Синцова. Вечно они бродили по лесу и разоряли птичьи гнёзда. Кота мы за это драли, а Димке дали прозвище Димка Потрошитель Птичьих Гнёзд.