Джаваховское гнездо

В афишах не было указано, какие пьесы она исполнит, потому что молодая артистка была импровизаторшей на арфе: она сама сочиняла все те пьесы, которые исполняла в концертах и сочиняла их тут же, во время игры, «импровизировала» их. Это еще более усилило интерес к артистке, не учившейся, как говорили, ни в одной школе, и между тем успевшей приобрести уже громкую известность. Арфистка была в полном смысле талант-самородок, взлелеянный на свободе.

Послушать юную петербургскую гостью собралась самая разнообразная, самая пестрая публика, какая только бывает в Гори. Тут были и армяне, и грузины, и русские; были горцы в своих живописных костюмах, были мужчины и женщины, старики и юноши, пожилые дамы и молоденькие барышни, словом, настоящая толпа закавказского гнездышка, притом шумная, нетерпеливая.

— Где же эта артистка? Разве ее нет в зале? — спрашивали слушатели друг друга.

Грузинский, армянский и русский говор слился воедино.

— Что же, однако! Неужели еще не явилась? Но артистки не было. Она, очевидно, опоздала.

— Возможно, что и совсем не приедет, — говорит какой-то полный армянин.

— Да и немудрено, — замечает другой. — В такую погоду переправляться через Куру рискованно.

— Не только рискованно, а просто опасно! — вскрикивает первый.

— Очень жаль, если концерт окончится без нее. Только ради нее я билет взял, — говорит кто-то, вмешиваясь в разговор.

— Я потребую деньги обратно, если она не выступит, — сердито произносит высокий черкес.

Вдруг в зале появляется какой-то господин, похожий на артиста, и заявляет:

— Приехала, сейчас только приехала! Говорят, Кура сорвала паром, не было переправы. Остановилась в духане за рекою. Что мудреного, что опоздала! Бедняжка!

Встревоженный, взволнованный, чуть живой от хлопот распорядитель проносится по зале, вылетает на эстраду, бледный, с горящими глазами, с типичными глазами грузина, и анонсирует во весь голос:

— Администрация концерта просит извинения у снисходительной публики. Госпожа Надежда Ларина опоздала не по своей вине. На Куре буря, смыла переправу. Артистка была на волос от смерти. Сейчас обсушится и выйдет играть.

Гром аплодисментов покрыл речь распорядителя.

С горящими глазами, с бледным, взволнованным лицом, в скромном черном платье, едва успевшем высохнуть у камина в вестибюле, с завитыми самой природой белокурыми кудрями, тоненькая, гибкая в свои пятнадцать лет Даня Ларина выходит на эстраду.

Под аплодисменты садится она на стул, обнимает арфу, кладет тонкие белые пальчики на ее холодные певучие струны. Минуты три настраивает их, уверенно, спокойно.

О, ей не привыкать! Ведь она давно странствующая арфистка. Это ее чуть ли не двадцатый концерт. Уже год, как она ездит с матерью, ее учительницей в то же время, бывшей когда-то настоящей артисткой, обожавшей арфу и учившейся играть на ней много лет. Ездит, кочуя из города в город. У нее нет школы, но зато есть талант. С детства и мать, и все окружающие, кто знал ее, Даню, твердили ей это.

Талант! Да, она сама лучше, чем кто-либо другой, знает это!

Она рождена для славы! Для одной только славы!

Мать говорит ей часто: «Если бы ты имела возможность поступить в музыкальные классы, из тебя вышла бы большая музыкантша, крупная, редкая на диво!»

Но, увы! Этого нельзя!

С тех пор как у Анны Михайловны Лариной болезнь сердца, она должна была бросить уроки, которые давала до сих пор; и Даню учить не может больше: нет физических сил. Нанять же учителя — дорого.

А тут еще из гимназии исключили Даню за нерадение, за лень, за резкость.

Пришлось превратить девочку в странствующую арфистку, чтобы зарабатывать свой хлеб импровизированной игрой на арфе.

Когда-то, когда был жив отец, они не нуждались. Потом обнищали. В душе Даня не может примириться со своей участью. Даня считает себя сказочной царевной, превращенной в бедную арфистку. И верит, верит в то, что недолги колдовские чары, что силою своего таланта она разобьет их, и что они с матерью будут еще знатны и богаты и все станут завидовать им.

Даня — тщеславна. Роскошь, власть над людьми влекут ее к себе с детства.

В мечтах она всегда так и рисует себя зачарованной царевной из сказки. И любит, бесконечно любит себя.

В своем скромном черном платье и еще не высохших вполне и обезображенных водою башмаках юная концертантка все же улыбается гордо и победно.

Ее сила — в ее игре.

Она — талант, красивый, юный, своеобразный. И при помощи его она достигнет власти над людьми, над злой и жестокой судьбою.

И гордая, вдохновенная этим сознанием, она улыбается ясно и кладет пальцы на струны.

Первый аккорд.

Все стихло в зале — и полилась песнь. Все пережитое в детстве, в отрочестве, в юности выразилось в ней.

Раздались звуки, тихие, баюкающие, как колыбельная песнь.

Розовая детская, маленькая белая постелька. В ней Даня. Она протягивает ручонки, смеется:

— Мама! Папа! Подойдите ко мне.

Подходят оба, улыбаются, целуют, ласкают.

Ах, какая крошечка! Какой душонок их дорогая детка. Белокурые кудри, синие глаза — маленькая фея! А слух! Какой у нее слух! В три года она уже наигрывает несложную песенку, заученную у матери.

Талант!

Радость, счастье, солнце и розы ждут их Даню.

Какие скорбные, скорбные звуки!

Зачем ты извлекаешь их из недр своих, золотая, прекрасная, певучая арфа?

Нарядная пестрая публика беспокойно тоскует на своих местах.

А звуки все летят и стонут.

Они говорят о том, чем полна теперь Данина душа.

Какой мрак! Какая темнота!

Завешены плотно зеркала в гостиной. Посередине черный гроб. В нем отец с печатью на лице непроницаемой. И этот напев печальный и протяжный: «Со святыми упокой!»

И плач матери. И стон тоски и первого недетского горя, вырванный смертью родимого из груди ее, Дани!

О, этот стон! Ты сумел хорошо повторить его, гордый, красивый инструмент!

И еще звуки.

Игривые, нежащие, сверкающие, как весенние ручейки.

Гимназия. Первые грезы отрочества, первые подруги.

Смех, шутки, игры и восторг, детский чистый восторг перед ее, Даниным, талантом.

Прибегают слушать по вечерам подруги в их убогую квартирку, слушать ее, Даню, играющую на арфе.

У нее будущее — светлое будущее сказочной царевны.

А раз будущее и талант — к чему учиться?

Не учится Даня. Грубит. Ленится. Гордыня обуяла ее. Она — талант!

Ее исключают. Осмеянная, уходит она, но все же гордая, как эти звуки арфы, как сказочная царевна. Опять рыдает золотая струна. Стонет аккордами арфа. В ее песне новое горе. Мать болеет, слабеет с каждым днем. Болезнь сердца. А жить так надо, так надо для Дани. Для нее одной.

Первый концерт!

О, ликуй, ликуй, золотой, прекрасный, сказочный лебедь! Мчитесь победно, пламенем зажигайтесь, радостные, дивные звуки!

Какой успех! Она, Даня — царица вечера, царица концерта, признанный людьми недюжинный талант!

О, милая арфа! О, милая золотая подруга! Как она пела в тот вечер! Как пела! Казалось, сами струны играли, рея, как птицы! И сейчас она поет так же.

Раздвигаются белые стены. Исчезает пестрая толпа. Воздвигается дворец из яшмы и гранита. Она там на мраморных ступенях. А перед ней склоняются толпы невольников, подданных, вельможи и цари. Она — могучая царевна. Она — дочь таланта! Его любимое, желанное дитя!

У нее власть над людьми. Она знатна и богата! О ней говорят и преклоняются все перед ней.

Теперь арфа уже не стонет, не рыдает. Гордо звучит торжествующая песнь.

Публика стихла. Слышен, кажется, полет мухи в огромной зале. Глаза впились в юную арфистку. В ушах ее чарующая мелодия, полная света и образов.

Замолчали струны. Оборвалась песнь. Но не минуло очарованье.

Даня встала, торжествующая, как только что сыгранная ею импровизированная мелодия, бледная, еще не очнувшаяся от вдохновения.