Глаза лесной чащи

Но однажды «соловей» торопливо чокнул и замолк. Подумалось: сын что-то налаживает, не надо смотреть.

Пение наконец возобновилось. Но уже не с земли, а с дерева. Не такое уверенное и красивое, но все-таки соловьиное.

Что же там произошло? Осторожно выглянул в окно. Магнитофон осыпан кусочками ленты, и ее нить протянулась на черешню, петляя среди сучьев и листвы, а на самой высокой жердочке заливался наш Косой, подражая соловью.

Выходит, это он погубил механическую птицу, как некогда Сальери Моцарта, чтобы самому стать знаменитостью округи. Зависть, оказывается, и у птиц - последняя ступенька к варварству.

- Ах ты, шилоносый! - браню Косого. - Как же ты посмел напасть на учителя! Если твои трели близки к его, так ты думаешь уже соловей! А у кого дальше учиться будешь? Глупо, ох как глупо!

Косой выслушал меня, склонив голову, отряхнулся и опять засвистел-защелкал. И мне показалось, что на этот раз он пел великолепно.

Вечером в палисаднике я понюхал первый цветок жасмина.

ПОСЛЕДНЯЯ УСЛУГА

Погружены последние пожитки лесника. Вороные красавцы Ночка и Леший давно были готовы катить гремучую полуарбу Но Сухов укладывал вещи аккуратнее, чтобы не повредить чего тряской, не замочить на бродах. Впереди не дорога, а десять километров воды и камней! В старых шрамах вдоль щек его сверкал, как ручейки в балках, пот, а в глазах-щелках - ясная грусть.

Но вот он приладил в задке арбы подушку для сына, который еще что-то делал в пустом домике, и позвал: - Эй, Юрок! Слышишь? Пора трогать. А то засветло не доберемся.

Лесник еще раз оглядел домик с резными наличниками, хлевушку, дровяник и яблоневый садик, обрывавшийся пропастью над речкой. Жаль оставлять это место - не потому, что здесь многое сделано своими руками, а из-за его красоты, удобств и здорового покоя. Если бы не Юра, выросший в школяра, не решился бы Сухов пере-ехать в село. Но сыну нужна школа. Окно в люди, так сказать.

Из дому наконец выбежал конопатенький крепыш. Рубашка и штаны - в пыли, голова - -в паутинах, а на руках - серая кошка с робкими, но цепкими глазами.

- Насилушку достал. На потолке под сваю залезла,- сообщил он, подбегая к подводе.

Коричневые, точно из сухого мха, брови Сухова-отца сердито сошлись в одну.

- А ну, брось! крикнул он так, что кошка сощурилась, как от удара, и повторил еще резче:- Брось, говорю, и полезай на подводу.

- Как же, пап? Она же наша… И мама велела…- растерянно проговорил Юра.

- Сказано - делай без разговоров! Мало еще в селе этой гадости!

Из глаз мальчика покатились слезы, но кошку он не отпускал. Тогда Сухов схватил ее и швырнул к крыльцу. Она мигом вскарабкалась на крышу и прижалась к трубе. А лесник усадил сына на подводу и тронул лошадей.

Пока был виден домик, Юра смотрел на свою любимицу и горько всхлипывал. С вытянутой вперед шеей, кошка, «казалось, вот-вот спрыгнет на землю и догонит подводу. Такой и запомнил ее мальчик - тянущейся к людям…

Позапрошлой весной Юрина мать принесла ее из села котенком, забавным и цепким, как репей. Серый комок, казалось, не бегал, а летал по комнате. За это Юра п назвал котенка Мушкой. То она, бывало, пряталась где-нибудь и, увидев идущего мимо малыша, повисала на его куртке, то они играли в прятки, и как Юра ни хитрил, Мушка непременно находила его. Еще она любила всюду совать свой влажный носик. Раз обожглась кипятком, а то чуть не утонула в ведре - бросилась за живыми плотвичками.

А когда она выросла, Юра и его мать однажды увидели ее непохожей на себя. Ни глаз, ни носа один ушки на большой, круглой, как мячик, голове. Решили было, что ее изжалили лесные пчелы, но, увидев под ухом ранку, догадались: змея! Досовала нос куда не следовало!

После этого кошка долго где-то пропадала. Думали, не выжила. И вдруг появилась во дворе. Худая, как щепка, неторопливая и настороженная. Юра попробовал затеять с ней прежние игры, но она смотрела на него так, будто не понимала, чего от нее хотят.

Зато, окрепнув, Мушка стала вылавливать мышей и крыс, с которыми явно не справлялись хозяйские ловушки. Добычу она не ела, а складывала у дверей: принимайте, мол, мою работу! Не стало грызунов - принялась за змей. Вонзит зубы у основания головы и - все, отползалась змея. Раз, когда лесник, сняв обувь, отдыхал в тени яблони, гадюка забралась в сапог. И не миновать бы Сухову ядовитого укуса, если бы Мушка вовремя не выволокла ее из голенища.

Сухов видел это и все-таки не стал добрее к Мушке. Когда она через несколько минут после случившегося осмелилась пройти мимо него, то получила пинок. Впрочем, он не любил не только ее - всех кошек на свете.

А началось вот с чего. Как-то, еще парнем, он поймал капканом дикого кота и захотел принести его ради хвастовства в село живым. Накинул ему на шею петлю и понес. Кот вскоре начал задыхаться. Сухов сел, положил его рядом с собой и замечтался. Воспользовавшись этим, кот неожиданно бросился на него и с такой свирепостью начал рвать щеки, что Сухову едва удалось спастись. С той поры он и носил на лице глубокие борозды и возненавидел весь кошачий род.

После переезда Суховых лесной кордон стал пристанищем охотников и любителей путешествий. Кто ночевал в нем, рассказывали, как слышали осторожные кошачьи шаги по комнате, мяуканье и тягучие крики на потолке или за домом. В комнате на полу порой валялись перья, шерсть, рыбные объедки, а то и целые форели. Видно, Мушке хватало пищи и друзей - лес всем богат.

Особенно удивлял рассказ одного охотника. Он видел, как Муха ловила рыбу. Для промысла она выбрала удобное местечко недалеко от дома лесника - мелкую заводенку под скалой, образованную оттоком от большой речки. Кошка, говорил он, смело прыгала в воду, распугивая своим шлепком форелей, и вскоре какая-то из них, спрятавшаяся в камнях, становилась ее добычей. С рыбкой в зубах кошка выплывала на берег, долго сушила под солнцем шерсть и только потом неторопливо съедала улов. Такой способ рыболовства она, наверное, подсмотрела у выдры. Но как она, от природы сторонящаяся воды, сумела одолеть в себе это и так свободно чувствовать себя в заводи? Этого никто не мог сказать точно: не видели ее первых шагов в воду.

А Сухову не приходилось останавливаться в своем бывшем жилье. Он проходил у того местечка, да ночевать не случалось.

Но как-то под вечер, когда он возвращался из очередного обхода, надвинулась осенняя непогода. Небо налилось свинцом, и тучи словно придавили горы. Все помрачнело, началась гроза. Ближе и надежнее, чем этот домик, укрытия не было. Там можно переждать ненастье, а если оно затянется, и заночевать.

Едва лесник переступил порог, как на домик обрушился дождевой вал. В комнате потемнело и зашумело, как на водяной мельнице. Вскоре за окном с нагорной стороны все залило, а за глухой стеной на низкой ноте завыла река.

Обычное время ливней - конец лета, а в октябре Сухов такого не ожидал. Он вскипятил чай, поужинал. О возвращении домой нечего и думать. Ливень то слабел, то усиливался. Прилег на полу и, усталый, согретый ужином, крепко уснул.

Во сне чудились крики, похожие на детские, но он не мог пробудиться. Только когда кто-то царапнул его руку, он открыл глаза. Пошарил вокруг - никого. Встал, прислушался. Дождь уже не шумел, но за стенами что-то угрожающе хлюпало, а домик скрипел, как будто перемещался.

Бросился к двери, толкнул - не открылась. Приналег плечом - не подалась. Необъяснимая ловушка! Потом, подбежав к окну, он увидел в свете молнии большой грязевой поток. Обожгла догадка - плывун! Не оставалось сомнений: мощный сель шел вниз на каркасный домик, сняв его с каменных подставок. Но куда? К пропасти, в речной поток! Сколько еще до края? Десять или, может быть, два шага? Страх, которого он еще никогда не ощущал с такой силой, сковал тело, остановил мысли.