Чуть-чуть считается

Наигравшись в войну, они купались под обрывом в Волге. Про торпеды дед сказал, что ими стреляют только в море. На реке ими негде стрелять. Но Витя придумал, что у них вовсе и не река, а самое что ни на есть море. И они с Федей устраивали торпедные атаки, топили вражеские транспорты и корабли охранения. А после, перетопив всё, что было можно, бултыхались в воду. Отогревались на горячем песке и бултыхались снова.

А к обеду топали через весь город обратно – мимо «пожарки», через площадь, мимо купеческих гостиных дворов, мимо фонтана в сквере, мимо Старого театра, в котором работала дяди-Андрюшина тётя.

На этот раз, как всегда, усталые поднимались в гору, на Вознесенье. Пока прошли через весь город, что купались – что не купались, снова сомлели от жары. Хоть лезь головой под кран водоразборной колонки.

– Привет! – окликнул их Вася Пчёлкин. – Как поживает мой телефончик?

Пчёлкин сказал просто «привет», а про «мелочь», и тем более «пузатую», даже не заикнулся. После выступления деда в школе Пчёлкин здорово притих. А к Вите так он вообще стал относиться с подчёркнутым уважением. Будто всё, что произошло у деда в море, произошло не у деда, а у Вити. Кроме того, немалое значение имело и то, что разница, которая совсем недавно была между Пчёлкиным и ребятами, почти исчезла. Вася остался в шестом классе на второй год, а ребята перешли в пятый. Вот и получилось, что они его почти догнали.

– Так махнёмся или не махнёмся? – как равный равным, сказал ребятам Вася. – Я вам по-честному предлагаю. Целую кучу добра отваливаю вам за вашу рухляндию. Ещё благодарить меня будете.

– Мы теперь, Вася, – сказала Люба, – жевательную резинку и в рот больше не берём. Зачем она нам, твоя жевательная резинка?

– И правильно! – воскликнул Вася. – Какая резинка? Я разве вам предлагаю резинку? Я сам её теперь в рот не беру. Я вам предлагаю за вашу глухонемую штучку с ручкой новый перочинный ножик с двумя лезвиями – раз, морской ремень с бляхой – два, восемнадцать штук марок про космонавтов – три…

Считая, Вася загибал правой рукой пальцы на левой руке. После третьего пальца он остановился. Видно, запасы, которыми Вася располагал для обмена, у него кончились.

– И ещё плюс ко всему вечный мир и дружбу! – торжественно закончил Вася, сжимая пальцы в кулак. – Четыре и пять.

Сто тысяч раз ребята уже отказывали Васе. А он всё своё. Наверное, и на этот раз дело бы тоже кончилось обычным отказом. Поговорили бы и разошлись своими дорогами. Но Вася стал дразниться, что у них не телефон, а глухонемая штучка с ручкой. И ещё повышал голос и по-всякому кривлялся.

– Вовсе у нас не глухонемая, – обиженно сказала ему Люба, поправляя на плече санитарную сумку. – Чего ты к нам пристал? Если бы у нас, Вася, был второй такой аппарат, мы бы тебе живенько доказали.

– Второй! – хмыкнул Вася. – Если бы да кабы, то во рту росли грибы. Хотите, я принесу из дому мясорубку – и попробуем. Чем моя мясорубка хуже вашего телефончика? За ручку крути, в рупор кричи – и полный порядок. Подсоединим вашу штучку с ручкой к моей мясорубке и поговорим. Идёт?

От такого глупого сравнения их настоящего боевого походного телефона с какой-то мясорубкой Вите стало прямо невероятно обидно. А от большой обиды часто появляются разные интересные идеи и мысли. И у Вити вдруг мелькнула совершенно потрясающая идея!

На глухом торце дома за гастрономом, на углу Дегтярного переулка, висел серый металлический ящик-шкаф. Тот самый ящик, в котором однажды возился весёлый телефонный мастер. Витя давно приметил, что дверцу ящика перекосило и она закрывалась неплотно. Ни о чём таком Витя раньше не думал. А тут… Ведь если хорошенько потрясти дверцу, то она запросто откроется. И тогда…

– Мы тебе можем показать, какая у нас глухонемая штучка с ручкой, – сказал Витя. – Я знаю один способ. Хочешь, Пчёлкин? И тогда ты сам убедишься, какой у нас настоящий телефончик! Военная техника, Пчёлкин, ещё никогда никого не подводила. Это не какая-нибудь твоя мясорубка.

Парень-то, который тогда возился в ящике, просто подсоединял провод от трубки к клеммам и говорил. Вообще без всякого аппарата говорил. А у них был ещё и аппарат! И ещё на аппарате имелись две немного поржавевшие клеммы с завинчивающимися шляпками. Если можно говорить просто в трубку, то с аппаратом – и подавно!

Вот что придумал Витя от очень большой обиды.

Глава семнадцатая

ОЖИВШИЙ ТЕЛЕФОН

Шкафчик Витя открыл сразу. Даже ещё легче, чем предполагал. Поднажал дверцу снизу – щёлк! – и готово!

Люба с Федей и Вася лежали в лопухах у кучи битого кирпича. От них тянулся к Вите сдвоенный провод, концы которого зажали на полевом походном телефоне с двумя проржавевшими головками-шляпками.

Провод и отвёртку притащил из дому Федя. У него в доме можно было откопать что угодно. Не только провод с отвёрткой. Прямо страшно было подумать, что скоро Федин дом снесут, и тогда уже нигде ничего не достанешь.

На углу Дегтярного переулка из чугунной трубы водоразборной колонки звенела в лужу светлая струйка. В гору на Вознесенье с надрывом ползли грузовики и автобусы. Прохожие на улице, спасаясь от жары, шли по теневой стороне.

Открыв шкафчик, Витя отвернул два первых попавшихся под руку винтика и зажал ими концы провода. Зажал, прикрыл дверцу шкафчика и, пригнувшись, побежал обратно к ребятам.

Они лежали вокруг телефонного аппарата, отгороженные от дороги и прохожих густыми лопухами. В чёрной трубке едва слышно шуршало и потрескивало. Над лопухами, мешая прислушиваться, гудел шмель. Отмахнувшись от него, Витя спросил:

– Ну, как тут?

– Чего- как?! – неожиданно заверещала трубка. – Ты мне мозги не крути! Ты мне головой ответишь за каждую минуту простоя!

– Слыхали?! Ура! Работает! – завопил Витя.

– Тише ты, – сказала Люба.

– Кто работает? – угрюмо спросила трубка. – Да за такую работу, знаешь…

– Так это не я, Алексей Васильевич, – сказал в трубке другой голос. – Это кто-то там на линии вклинился.

– Я вот тебе сейчас вклинюсь! – пригрозила трубка. – Я вот сейчас приеду и так тебе вклинюсь, что ты своих не узнаешь.

В трубке разговаривали, словно она никогда и не молчала. И ребята в восторге смотрели в чёрную дырочку, откуда шелестели и потрескивали голоса. Их телефон, который столько времени намертво молчал, неожиданно совершенно чудесным образом заработал.

Вася Пчёлкин шёпотом предложил:

– Давайте, ребята, на другое переключимся. Что-нибудь поинтереснее найдём.

Витя сбегал к ящику и переключил провода на другие клеммы. На этот раз попали на женский голос.

– Феденька, – спрашивал женский голос, – куда ты пропал, Феденька?

– Я? – удивился Федя Прохоров, ткнув себя в грудь и озорно оглядывая ребят. – Никуда я не пропадал. Я тут.

– Феденька! – всполошилась женщина. – У тебя даже голос изменился. Что с тобой? Ты не заболел, Федюша?

– Да я и не болел никогда в жизни, – басом сказал Федя.

Фыркая в согнутый локоть, Люба едва сдерживала смех. У Васи Пчёлкина сияли даже его оттопыренные уши.

– Добавляю к маркам, ремню и перочинному ножику ещё и чёртика, – расщедрился Вася. – Знаете, такого чёрного. Он двумя руками нос показывает. Его ещё на переднее колесо мотоцикла приделывают. Во чёртик!

– Феденька! – всполошился голос. – Какой чёртик, Федюша? О чём ты говоришь?

Ребята катались от хохота, ломая лопухи и вскрикивая, когда кому-нибудь под спину попадал осколок кирпича.

– Ой, не могу! – стонал, размазывая слёзы и в изнеможении валясь на Васю, Витя. – Ой, у меня сплошные чёртики в глазах! Ой, сейчас прямо совершенно помру!

Люба всхлипывала и задыхалась. Вася Пчёлкин ловил открытым ртом воздух и, как по барабану, бил себя ладошками по животу.

Немного успокоившись, ребята переключились ещё раз. Попали на какую-то тару.

– Когда в конце концов будет тара? – спрашивал сердитый мужской голос. – Долго мне ждать тару?