Деревянные четки

Я смотрела, ошеломленная, как мужчина, закинув назад голову, хохотал во всё горло.

– Очень остроумно! Довольно ехидно, правда, но прежде всего – удивительно метко! Она должна была бы еще добавить, что всё это делается sub specie aeternitatis, [57] в набожном стремлении быть зачисленным на лицевой счет вечности у господа бога!

– На мой взгляд, всё это очень нагло и заумно, – заметила пани Кристина раздраженным голосом. – Не нужно даже подписи, чтобы узнать, кто из клубисток является автором этого «сочинения».

– Э, не будем преувеличивать. Ведь девушка-автор почти полностью права. А что написала она свое сочинение темпераментно, – так тем лучше для слушателей. Ты должна непременно прочитать это своим овечкам! Какое у нее образование?

– Кажется, шесть классов начальной школы и два года школы профессиональной.

– В таком случае кто-то должен был написать ей. Так или иначе, но она показала во всем этом деле свою незаурядность. Сообразительная шельма будет из этой девчонки! Ты должна показать ее мне когда-нибудь. Хорошо?

– Могу показать тебе ее снимок, – отрезала пани Кристина, протягивая руку к лежавшему на столе альбому. – Пожалуйста, это вот она своею собственной персоной.

Я затаила дыхание.

Мужчина, склонившись над раскрытым альбомом, всё смотрел и смотрел, словно не веря глазам своим. Наконец он сказал:

– Великолепна! Великолепна! Какая скорбная складка у губ! Сколько печали и умственной зрелости во взгляде!.. А сколько, кстати, ей лет?

– Не знаю точно. Кажется, восемнадцать. А может быть, больше.

Не отрывая взгляда от фотографии, мужчина долго молчал. Пани Кристина внимательно всматривалась в его лицо, нервно теребя ремешок от ручных часов. Но вот он закрыл альбом и сказал серьезным, деловым тоном:

– Ты должна заняться ею, Кристина. А может быть, ты предпочитаешь, чтобы я ею занялся?…

Он наклонился над столиком и заглянул Кристине в глаза. Оба рассмеялись; Кристина – с явной натугой.

Она встала со стула и, поправляя волосы, сказала с явным вызовом:

– Если хочешь, можешь ее увидеть. Она работает гардеробщицей у моей тетки. – И Кристина направилась к двери. Я быстро отскочила в сторону и, совершенно ошеломленная всем тем, что услышала, сбежала по лестнице вниз.

Воспоминание о подслушанной беседе весь день не давало мне покоя. Я сгорала от любопытства, что скажет Луция, когда я сообщу ей обо всем этом. Не дождавшись ее возвращения, я отправилась вечером снова в клуб.

Пани председательницы в клубе не было, зато среди девчат находилась Марыся. Она сильно похудела и зачахла с того дня, когда я видела ее в тиаре, однако голубые ее глаза смотрели на всех по-прежнему прямо и доброжелательно.

Я подошла к Луции и потянула ее за рукав.

– Что здесь делает Марыся?

– Пришла проведать подруг.

– А откуда она взялась в городе?

– Заболела и вот хочет пойти к доктору.

В этот момент Марыся подошла к нам.

– Скажи мне, Луция, хорошо я поступила?

– А о чем речь?

– Господа из усадьбы, что в нашей деревне, хотели, чтобы я пошла к ним горничной. Папа и мама тоже к тому вели. А я не уступила им.

Луция, взволнованная, смотрела на Марысю.

– Ну, конечно же! Ты хорошо сделала.

Мне хотелось поболтать с Марысей, но тут одна из клубисток вышла на середину зала и громко воскликнула:

– Девушки! Давайте решим, что мы ответим нашей председательнице. Соглашаетесь вы, чтобы мы коллективно вступили в Марианскую содалицию [58] или нет?

– Я много знаю о содалисках, [59] – отозвалась веселая блондинка. – Они ходят в костел в белых блузках, обмениваются между собой тайнами исповеди и имеют непреложную обязанность поклонения святыням. А в остальном они делают всё то же самое, что и другие девчата. Ходят на свидания и так далее.

– Мне ни холодно, ни жарко от этой содалиции, – заметила другая. – Только меня злость берет, что Кристина так распоряжается нами.

– Да ведь она же спрашивала нас, хотим мы этого или нет, – возмутилась Аниеля. – Нужно было тогда говорить. А то при ней сидите тихо, но как только она за двери, – вы тут же балаган устраиваете.

– А раз я не знала, как девушки решат, – оправдывалась та.

– В таком случае, – подала голос Луция, – одна из клубисток должна от имени всех остальных сообщить Кристине решение, а именно: каждая из нас сама уладит это дело.

Меня поразило, что предложение Луции было встречено молчанием, презрительными усмешками и многозначительными перешептываниями.

– Почему ничего не отвечаете? – удивилась Луция.

На это одна из клубисток громко сказала:

– Нас удивляет, почему именно ты восстанавливаешь девчат против пани Кристины.

Луция побагровела.

– Не понимаю. О чем идет речь?

– Кто между двумя стульями сидит, тот в конце концов с одного из них грохнется, – буркнула другая клубистка.

Вслед за нею посыпались возгласы:

– Если нам надо будет сообщить что-либо председательнице, так обойдемся без твоих советов!

– Помоги своими советами Марысе. Ей предлагают место горничной в усадьбе. Ты ведь разбираешься в прислугах.

– Марыся уже отказалась. Пусть Луция пойдет на ее место. Свежий деревенский воздух ей очень полезен.

– Вот именно! Наберется там больших сил для произнесения речей о независимости работающих девушек!

– Луция небось сама-то уже вступила в содалицию.

– Конечно. С волками жить – по-волчьи выть!

Остолбенело осмотрелась я кругом. Все клубистки презрительно усмехались и смотрели на Луцию очень неприязненно. Марыся конфузливо щипала кончик платка и с сочувствием поглядывала на Луцию. А она – боже милостивый!.. Какой у нее вид! Я думала, что сама брошусь кулаками на издевающихся над ней девушек. Так больно ранить ее! Так попрать и оттолкнуть!

Чувствуя, что у меня к горлу подступают слезы, я подошла к ней.

– Пойдем отсюда, Лутя.

– Идем, – последовал ответ.

Глумившиеся еще минуту назад клубистки неожиданно примолкли. С нахмуренными лицами и беспокойством следили они за тем, как Луция надевала плащ. Марыся несмело дотронулась до ее руки.

– Я тоже иду в ту сторону. Пойдем вместе.

– Мне надо ещё зайти в магазин за шерстью. – Луция быстро наклонилась и поцеловала Марысю в щеку. – До свиданья, Марыся.

По улице Луция шла быстро, размашисто, так что я едва поспевала за нею. Вдруг я почувствовала, что кто-то сзади тянет меня за рукав.

Оглянулась. Возле нас стояла Аниеля.

– Теперь ты убедилась, что за подлые создания эти девчата, – запыхавшись, еле выговорила Аниеля, доверительно беря Луцию под руку. – И стоило тебе так для них стараться! Кристина никогда никому такой подлости не сделала бы. Ты не принимай близко к сердцу их глупой болтовни. Они просто завидуют тебе – и всё тут! Они никак не могут простить тебе, что ты пошла на эту службу… [60] На это место, – быстро поправилась Аниеля. – Они готовы утопить тебя сейчас в ложке воды. Но я остаюсь твоим другом, как была им и раньше…

Так болтала Аниеля всю дорогу, несмотря на то что Луция не обмолвилась ни единым словом.

С этого дня в Луции произошел какой-то надлом. Она выглядела всё хуже и хуже, и это начинало не на шутку нас тревожить. Луция похудела еще сильнее, лицо ее сделалось прозрачным, а глаза такими огромными и блестящими, какими они еще никогда у нее не были. То ли плохо, то ли хорошо было ей в доме горбатой графини – мы об этом так и не узнали. Луция молчала, словно разговор о новой должности мог оскорбить ее или доставить ей большие неприятности. Молчали и мы. И только кипы чулок старой графини, которые Луция приносила домой для штопки и над которыми просиживала допоздна, напоминали нам о ее новых обязанностях.

Готовя вечером уроки и глядя на темноволосую голову Луции, склоненную над чулками, я шептала: