Четки хана

Мамедгулузаде Джалил

Четки хана

Джалил Мамедгулузаде

Четки хана

Со станции Евлах, расположенной между Тифлисом и Баку, шоссейная дорога идет через Барду в Агдам и оттуда подыма-ется к городу Шуше. Из Агдама шоссе заворачивает налево, к Карабулаху, или, как называют его по-русски, Карягино. Отсюда оно идет к Джебраилу, и наконец выходит на берег Аракса, к известному Худаферинскому мосту, по которому переходят в Иран.

Несколько лет назад мне привелось перейти через этот са-мый мост и подняться в иранские горы. Здесь начинается Карадагская провинция, простирающаяся до самого Тебриза. Влево от нее живут шахсеваны, вправо, по берегу Аракса, тянется граница кавказского Азербайджана.

Было начало лета. Стояла нестерпимая жара. Перейдя мост, мы поднялись в горы и переночевали в деревне Лавлжан, у Кили-хана, наутро продолжали подъем. Чем выше, тем про-хладнее становился воздух и живописнее горы.

После двухдневного путешествия мы дошли до известного селения Келейбер и, проведя здесь два дня, собирались дви-нуться через город Эхер к Тебризу. Но правитель этой про-винции Назарали-хан Икрам-уд-Довле прислал за нами трех вестовых с приглашением погостить у него на эйлаге. Отказать хану было неудобно, и мы отправились к нему.

Господин Икрам-уд-Довле проводил лето в селении Керме-Чатах, которое в месте со всеми окрестными селениями состав-ляло собственность хана и находилось от селения Келейбер на расстоянии двух-трех часов пути верхом. Это селение, распо-ложенное на склоне самой высокой горы, левее селения Мерзенли, представляло собой небольшую прекрасную дачу.

Жителей было всего человек около двухсот. Чудесная клю-чевая вода и богатые пастбища делают это место особенно при-влекательным для летнего отдыха. Но частые столкновения между отдельными ханами не дают, к сожалению, возможно-сти населению спокойно пользоваться щедро рассыпанными бо-гатствами природы.

Мало того, несколько лет назад здесь свирепствовали тиф и голод, погибла половина или даже больше половины населе-ния, все пришло в запустение и ветхость, и на каждом шагу попадались полуразрушенные пустые строения, зиявшие чер-ными провалами окон и дверей.

Одним словом...

Господин Икрам-уд-Довле проявил к нам исключительное гостеприимство. Мне кажется, что едва ли можно встретить где-нибудь такое гостеприимство, как в Иране.

По распоряжению хана, нам был отведен дом, на плоской крыше которого для нас разбили две вместительные и удобные палатки, чтобы мы могли расположиться свободнее.

Среди карадагских ханов Назарали-хан Икрам-уд-Довле был известен своей добротой и обходительностью; среди под-данных хана, с которыми мы разговаривали, не было ни одного, кто бы хоть капельку был недоволен ханом.

И в то же время, наблюдая, как он обращается с населени-ем, мы убеждались, что трудно представить себе более бесче-ловечное и жестокое обращение с людьми, хотя внешне как будто не было ни явной жестокости, ни тем более бесчеловеч-ности, и населению, можно сказать, жилось привольно.

Установленного правопорядка в крае не существовало, не было также ничего такого, что напоминало бы правительство. Полномочным представителем власти являлся Назарали-хан. С административными центрами иранского государства Тебризом и Тегераном - не было никакой связи. И Назарали-хан был неограниченным властителем провинции, мог казнить и миловать по своему усмотрению. Он был и судья, и власть, и закон.

В каждом селе был старшина, который и правил селом. А всеми старшинами распоряжался непосредственно Икрам-уд-Довле. Вот и все.

Визирей Назарали-хана заменял отряд фаррашей, которые обходили дома и дворы и, щелкая бичом, объявляли населению волю хана.

Главным визирем при хане считался Мирза-Садых Мунши, известный среди крестьян просто как Молла-Садых.

Обоим, и Назарали-хану, и Мирза-Садыху Мунши, было лет по шестьдесят, а может быть, и все шестьдесят пять.

Назарали-хан казался добряком, в личном его обращении с населением мы не заметили никакой жестокости, но фарраши были грозой крестьян. После всего виденного в этом селении за несколько дней у меня составилось убеждение, что нет на свете более злых и бездушных людей, чем фарраши карадагского хана.

Утром, едва проснувшись, мы слышали неистовые крики, доносившиеся из какого-нибудь крестьянского дома.

Выяснилось, что один из фаррашей, по имени Али-Джафар, явился к крестьянину Кербалай-Мусе за двумя фунтами све-жего коровьего масла для ханского стола. Хозяина не было дома, а жена, призвав в свидетели всех святых, клялась, что молоко выпили дети и масла она не сбивала.

Обругав женщину, фарраш Али-Джафар уходит и вскоре возвращается с четками хана. Теперь у крестьянки уже нет выхода... Хоть из-под земли, а надо достать масло и сдать фаррашу. Ибо четкам хана нельзя отказывать.

Посылая через кого-нибудь поручение, в древние времена обычно подкрепляли его каким-нибудь вещественным знаком. Особенно это бывало и бывает необходимо, когда посылающий или получающий поручение не знают грамоты. Например, по-сылая кого-нибудь к себе домой с поручением, хозяин дома снабжает посыльного своим карманным ножиком или каким-нибудь ключом, чтобы рассеять всякие сомнения насчет его полномочий.

Назарали-хан Икрам-уд-Довле установил у себя такой по-рядок: в первый раз с тем или иным требованием к крестьяни-ну должен был обращаться фарраш. Если его требование ис-полнялось; то все обходилось благополучно, если же нет, то он наносил отказчику несколько ударов плетью и уходил с тем, чтобы вернуться с четками хана. Теперь уж требование должно было быть исполнено во что бы то ни стало, иначе фарраш имел право поступить с непокорным, как ему заблагорассудит-ся, если бы он вынул кинжал и отрубил голову тому, кто не подчинился воле повелителя, я не знаю, что произошло бы, вернее всего, ничего бы не произошло.

Однажды я был очевидцем магического действия четок.

К одному крестьянину явился фарраш и потребовал для ха-на барана. У крестьянина барана не было. Фарраш Али-Джа-фар ушел и вернулся с четками. В ту же минуту крестьянин обменял у соседа единственную свою скотину - осла - на барана и козу и передал барана фаррашу, а козу пустил во двор пастись.

Четки хана состояли из небольших черных зерен, нанизан-ных на красную шелковую нитку и ничем особенным не отли-чались, если не считать того, что они были атрибутом власти господина Назарали-хана Икрам-уд-Довле.

Дом, отведенный нам, принадлежал вдове Кербалай Гейдара, у которой было несколько ребятишек. Звали эту женщину Пери. Мы занимали сени и крышу дома, а Пери с детьми юти-лась в задней комнате, где помещалась также скотина, так как из-за воров даже летом было рискованно держать скотину во дворе или в поле.

Все благосостояние бедной женщины составляли осел, ко-рова, несколько овец и коз.

Иногда по утрам, когда Пери, подоив корову, садилась на корточки у очага варить для детей кашу, я заходил к ней. Зак-рыв рот платком и помешивая кипевшее молоко, она расска-зывала мне о местных делах.

Я с большим интересом слушал ее бесхитростные рассказы. Пери было пятьдесят, но она хорошо сохранилась: смуглоли-цая, высокая, стройная, здоровая, она не отличалась красотой, но и дурнушкой ее назвать было нельзя.

Однажды утром я застал у очага Пери Мирза-Садыха Мунши, который беседовал с ней, покуривая трубку.

Вскоре я увидел его там же вторично: он так же курил трубку и разговаривал с вдовой. Заметив меня, он на этот раз поманил меня рукой, я подошел и приветствовал его селямом.

Пери положила на пол для меня старый детский тюфячок, и по приглашению Мирза-Садыха я сел.

- Господин Молла-Насреддин! - начал Мирза-Садых Мунши, попыхивая трубкой. - Я пригласил тебя сюда как благочестивого и богобоязненного мусульманина, чтобы ты своими ушами слышал мои справедливые речи и по возвра-щении к себе на родину не писал о том, что в Карадаге ханы и визири притесняют население. Вот я при тебе обращаюсь к этой женщине, не имеющей мужа, и предлагаю ей по всем законам шариата вступить со мной в сийга, чтобы я мог иног-да приходить сюда и со спокойной совестью предаваться бесе-дам с тобой, чтобы и ты, как приезжий, не испытывал скуки одиночества.