«Ракета» выходит на орбиту

Хотя Васенька не явился на вызов, мы стали обсуждать эту передачу сами. Написана она была интересно. Прочтена хорошо. И техники нас на этот раз не подвели. Слышимость во всех классах была отличная. Значит, отличная передача? Так нет. Поднимается Саша Кореньков и говорит:

— Зря мы давали «Нищего у доски». Ну, поднимите руки, кто никогда шпаргалкой не пользовался? Или, на худой конец, сам не подсказывал?

Никто не поднял руки. Мне стало страшно. Я-то не поднял руки потому, что не могу не подсказывать. Меня просто подмывает, когда кто-нибудь отвечает, высказаться. Бывает даже так, что учитель рассердится и говорит: «Ну, Серёгин, раз ты лучше всех знаешь, попробуй отвечай у доски». И выходишь к доске — и ничего, ни одной мысли. Ну, если ребята выручат, как же не воспользоваться. Ну, а почему Слава не поднял руки или Наташа? Не захотели или… В общем, точка-тире.

Мы все, конечно, знаем и от учителей, и от родителей, и из учебников, что нельзя подсказывать или списывать. И я сам знаю. А почему же так выходит? Вот и думаешь, думаешь над всякими разными вещами, так что другой раз даже урока не приготовишь. Тут посложнее, чем с ботинками.

Итак, меня вызывают на партбюро. Что-то будет!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

РАЗГОВОР НА СЕРЬЁЗНЫЕ ТЕМЫ

Рассказывает Слава

Мы стояли на площадке четвёртого этажа и подталкивали друг друга. Никто не хотел идти первым. Самым смелым оказался самый младший — Валерик, а мы гуськом потянулись за ним: Саша Кореньков, Наташа, Дима Андреев, Володя Антонов и замыкающим — я.

За девять лет мы с Володей облазили всю школу. И всё-таки рядом с физическим кабинетом осталось одно помещение, закрытое для нас. Туда и направилась теперь, стараясь не шуметь, наша процессия.

На двери надписи: «Местком», «Партбюро». Валерик бесстрашно постучался, и мы услышали знакомый голос Прохора Степановича:

— Входите, входите!

Взрослые были уже на месте, хотя мы явились минута в минуту. И ничего в этой маленькой комнатке не оказалось особенного. Стол, такой же как в канцелярии, и шкаф канцелярский, около него несгораемый сундучок, как у секретаря директора, несколько стульев да диванчик с обивкой непонятного цвета, на котором беседовали Кузьма Васильевич и Фёдор Яковлевич. Вот и всё. Мы с Валериком уселись на один стул. Это заметил Кузьма Васильевич; он подвинулся к краю диванчика, то же сделал и Фёдор Яковлевич, в середине оказалось свободное пространство.

— Ну, старший диктор, — позвал Валерика Фёдор Яковлевич, — твоё счастье, что ты малогабаритный, — садись между нами.

Счастье? Спорить в подобных случаях невозможно. Валерик осторожно уселся на самый кончик дивана, между директором и учителем физики. Прохор Степанович уже постукивал карандашом по столу.

— Члены партийного бюро все здесь. Приглашённые? Григорий Павлович, где же старшие вожатые?

Григорий Павлович ведёт протокол; он пожимает плечами — сообщено всем. Ага, вот и они. Разгорячённые, сердитые, — видно, о чём-то недоспорившие, появляются Анюта и Дагмара. Прохор Степанович неодобрительно посматривает на часы.

— Начнём? — спрашивает он и, не ожидая ответа, самым серьёзным тоном продолжает: — В начале октября сего года на школьном горизонте наблюдалось необычное явление. Появилась непредусмотренная никакими планами учебно-воспитательной работы «Ракета». У нас не было единодушия в отношениях к этому явлению природы. Но Кузьма Васильевич настаивал, чтобы, несмотря на неудачи, «Ракета» продолжала свой путь. Я не говорю здесь об энергии, — которую приложила Анна Васильевна (это он об Анюте), о ценной помощи всеми уважаемого Фёдора Яковлевича (Фёдор Яковлевич смущённо кашлянул), о том, что в библиотеке нарушена тишина. Главное здесь другое: «Ракета» была поддержана самими учениками. Их усилия оценены не только в школе, но даже в Атлантическом океане. Не правда ли, Валерик?

— Нет, теперь уже в Тихом океане, — поправил Валерик.

— Как писали в гимназических учебниках, Великий, или Тихий, океан, — вставил Фёдор Яковлевич.

Всё так не походило на официальное заседание. Прохор Степанович говорил негромко, сидя за столом, обращаясь одновременно и к нам и к членам бюро. О наших делах здесь говорилось с уважением. И вскоре скованность, смущение у нас исчезли. Валерик, потеснив соседей, плотно уселся на диване, положил локти на колени и вытянул вперёд шею.

Впрочем, ни за кем другим мне наблюдать уже не пришлось. И вот почему. Конечно, доклад мой был приготовлен заранее и переписан в специальную тетрадку. Дома я несколько раз сам перечитал его, даже дал Свете, чтобы она окончательно расставила запятые, — они её изумительно слушаются. Увидев в моих руках тетрадку с докладом, Прохор Степанович взял её.

— То, что у тебя написано, мы и сами прочтём. А ты расскажи своими словами, что знаешь и думаешь. Запнёшься, товарищи помогут. Здесь подсказывать разрешается.

Так меня обезоружили. По памяти я всё-таки продекламировал первые строчки: «Радиогазета «Ракета» была организована три месяца назад. За это время в школьном эфире прозвучало шестьдесят два выпуска. Из них…» — тут я забыл, что «из них», и остановился. Начал декламировать снова и снова запнулся.

— Давай по дням недели! — подсказала Анюта.

Я посмотрел на Прохора Степановича. Он утвердительно кивнул головой.

— Понедельник можно пропустить, — посоветовал Валерик.

— Нет, нельзя! — вдруг возразил Саша Кореньков. — В понедельник мы с Фёдором Яковлевичем профилактику проводим. Пропустим понедельник, во вторник передачи не будет.

— А летучка? — подсказала Анюта.

— Да, правда. В понедельник мы, главным образом, спорим. А техники делают своё дело, — подхватил я.

— Значит, монополии капитанов конец? — спросил Прохор Степанович.

— Подготовлено шесть техников, на каждый день недели. Скоро объявим дополнительный набор, — отрапортовал Саша.

— Дайте же и докладчику сказать. А то я не знаю, что заносить в протокол, — заметил Григорий Павлович. — Что во вторник?

— Вторник? — Я уже понял, как выйти из положения. — Наш спортивный комментатор.

— Знаем, знаем, Наташа-Синявский, так, кажется?

— Не отказываюсь, — весело отозвалась Наташа и рассказала о спортивных передачах.

Среда досталась Валерику, который заменяет Свету.

За четверг я краснел. Обещали давать по две передачи малышам, они занимаются в две смены, а редко когда получается что-нибудь интересное. Зато в пятницу материал из библиотеки и клуба встреч; мы всегда уверены — Григорий Павлович поможет.

Последний день недели — суббота. Именно субботние наши передачи больше всего и обсуждали на партийном бюро. Тут вспомнили и нашего неряху, и брючки, и нищего у доски.

— Система, — говорил Кузьма Васильевич. — Система — вот что хорошо и заслуживает поощрения. У них свой твёрдый календарь со своими особенностями. Этот календарь вошёл в ритм школьной жизни.

Фёдор Яковлевич показал чертежи, разработанные с помощью Лёни Фогеля Сашей Кореньковым и Костей Маревым. Ни мало ни много — переоборудовать радиорубку в студию звукозаписи.

— В каких отношениях редакция «Ракеты» и редакция «Вымпела»? — спросила Анюта, хотя она отлично знала все наши отношения.

— Они не понимают критики, — последовала реплика Антонова.

— А ты сам как относишься к критике? — вспылил я.

— Мне не нравится эта перепалка, — впервые строго сказал Прохор Степанович. — У меня, в свою очередь, ряд вопросов. Почему во вторник «Ракета» не даёт обзора нового номера стенной газеты? Газета вывешивается сначала на втором этаже, туда с других этажей на переменах дежурные не пускают. Дайте же возможность всем ребятам сразу узнать, что интересного в свежем номере стенгазеты. Почему в стенгазете не помещать лучших материалов, переданных по радио. Пусть тот, кто не услышал, прочтёт.

Прохор Степанович выступал последним. Так уж полагается, на то он и секретарь партбюро.