Неугасимый свет

Янкеле съёжился. Пристав стукнул шашкой:

— Один сын у вас политический преступник, другой уклонился от явки в воинское присутствие!

— Теперешние дети… — начала бабушка. Но пристав перебил её:

— Что вы мне толкуете: «Дети, дети»! Тут разговор короткий: или он в двадцать четыре часа явится к воинскому начальнику, или… — он затянулся и выдул дым прямо бабушке в лицо, — вы за него заплатите штраф в размере… — он ещё раз затянулся, — трёхсот рублей!

— Трёхсот рублей? — шёпотом повторила бабушка и опустилась на сундук. — Трёхсот рублей?! — Она тихонько засмеялась. — Спросите раньше, я когда-нибудь глазами видела трёхсот рублей? Я только издали слыхала, что на свете бывает трёхсот рублей, четырёхсот рублей…

Пристав схватил с подоконника чернильницу Янкеле, снял фуражку, бросил на пол окурок и стал писать.

— Что касается описи имущества…

— Какая у нас имущества? — Бабушка махнула рукой. — Вы же сами видите, господин пристав!

Пристав почесал вставочкой нос, оглядывая комнату.

— Ну, стол… подсвечники, комод… — Вдруг он заметил большие блестящие глаза Янкеле. — А там кто прячется?

— Внучек, — сказала бабушка.

— Внучек?.. Видите, у вас не так уж мало имущества! — Пристав перечитал бумагу. — А теперь, мадам Гутман, распишитесь.

Бабушка не шелохнулась:

— В субботу мы не пишем, господин пристав. Потом я же по-русски неграмотная, господин пристав! А кресты я не буду!

Пристав повернулся к печке и поманил пальцем:

— Поди сюда, дезертир!

Янкеле несмело подошёл к столу.

— Писать умеешь?

Янкеле молча мотнул головой.

— Подпишись!

«Подпишись»? Янкеле не верил своему счастью. Его просят расписаться, как большого! Он ещё никогда по-настоящему не расписывался.

Вдруг он вспомнил: ведь сейчас уже суббота, писать нельзя. Он растерянно оглянулся на бабушку. «Ничего, котик, не бойся!»

Пристав показал толстым пальцем:

— Здесь!

Янкеле осторожно взял перо, наполнился гордостью и медленно вывел большими буквами: «ГУТМАНЪ». И от твёрдого знака такой хвостик пустил, как полагается на подписи. Получилось хорошо, даже сам пристав похвалил:

— Молодец!

Он забрал свои бумаги, шашку, фуражку и ушёл. Только следы свои оставил на полу…

Янкеле стал укладываться. Бабушка молча сидела у стола. Янкеле босиком, в одной рубашке подошёл к ней:

— Бабушка, ты не скучай, я знаю!

— Что ты знаешь, Янкеле?

— Я знаю… — Он обнял её. — Мы не дадим ему эти триста рублей, и нас посадят в тюрьму, и мы тогда будем вместе с папой!

Бабушка улыбнулась. Янкеле прижался к ней;

— А это ничего, что я в субботу подписался?

— Ничего, — ответила бабушка, — тебе ведь ещё не тринадцать лет!

Янкеле успокоился и лёг. Оказывается, иногда даже лучше, когда тебе нет ещё тринадцати лет!

Он долго ворочался на своём сундуке, потом повернулся лицом к бабушке:

— Вот ты всё жалуешься, что нет мужчины в доме. А кто бы тогда подписался, если бы не я?

Он скоро заснул. Бабушка долго прислушивалась к его дыханию. Он спал крепко и даже всхрапывал, как настоящий взрослый мужчина после длинного трудового дня.

„ЗЕМНОЙ РАЙ"

Янкеле много рисовал. Сапожник Коткес попросил его:

— Янкель, нарисуй мне сапог, а я его в окне вывешу. А тебе за это набойки поставлю, губернаторские!

Янкеле нарисовал чернилами сапог, провёл по голенищу черту мелом, что означало блеск, и подписал, как просил Коткес, по-русски:

Потом явилась галантерейщица Хана. Она заказала плакат: пудовая гиря висит на нитке, а нитка не рвётся. И подпись:

На этом заказе Янкеле заработал семь копеек. Слава его росла. Во дворе заговорили:

— Вы видели, какой он сделал Коткесу сапог? У простой табачницы, у Двойры, такой способный мальчик, такой талант!

Слух о Янкеле дошёл до оптовой бакалейщицы мадам Мошковской.

В субботу она велела прислуге Юзефе привести Янкеле.

Янкеле пошёл с Юзефой. Вот он осторожно ступает по скользкому полу. Какой он чистый, этот пол! Янкеле никогда не думал, что полы, по которым целый день ходят ногами, могут так блестеть! А вот там какие-то деревья в бочках, прямо в комнате. А на стене висят тарелки!

— Юзефа, зачем тарелки на стене, точно карточки? А что там за шуба на полу?

— Это не шуба, — засмеялась Юзефа, — это белый медведь!

— Разве бывают белые? — удивился Янкеле.

— Тише, Янек, обожди здесь, я пойду скажу.

Янкеле остался один. Было тихо. Где-то важно тикали часы. Медвежья голова скалила пасть и сверкала стеклянным глазом. Янкеле стало не по себе: «Непонятный там медведь — белый!»

Вдруг скрипнула дверь, и показался Моник, младший сын Мошковской. На нём был синий матросский костюм с белым воротничком.

Моник долго смотрел чёрными неподвижными глазами на Янкеле, потом засунул палец в рот и сказал:

— А ты не знаешь, зачем я пришёл?

— Нет, — признался Янкеле.

— Меня мама прислала смотреть, чтобы ты ничего не стащил.

Янкеле покраснел и тихо сказал:

— Я лучше уйду. Где тут уходят?

Он повернулся к двери. Но мадам Мошковская уже двигалась ему навстречу. Шелестело тёмное шёлковое платье. Седые волосы просвечивали сквозь чёрные кружева платка. Она со вздохом опустилась на стул:

— Монечка, иди к себе! — и стала в упор разглядывать Янкеле, как и Моник, не мигая. — Так это ты и есть знаменитый Янкеле Сарры-Двойры, табачницы? Ты на самом деле замечательно рисуешь?

— Не знаю, — ответил Янкеле. И ему захотелось домой, к бабушке.

— У меня для тебя большой заказ, — сказала Мошковская. — Вот! — Она взяла со стола книжку и стала перелистывать её короткими пальцами. — Посмотри на эту картинку. Нравится?

Янкеле посмотрел: нарисован волк, и овечка, и лев, и другие звери, и девочка — и все они идут рядышком. И подписано: «Земной рай».

— По-моему, — тихо сказал Янкеле, — так не бывает, чтобы вместе волк и овечка…

— Но так будет! — подхватила мадам Мошковская, поднимая глаза к потолку. — «Волк будет жить вместе с агнцем, и леопард будет лежать вместе с козлёнком», так сказал пророк Исайя. Это будет, когда все люди станут праведниками. Понятно тебе?

Янкеле хотел спросить, что такое «агнцем», но не решился и ответил:

— Понятно.

«Земной рай» ему понравился. Тогда, значит, собаки не будут кусаться, как сейчас Володькин Пират. И мальчишки не будут швыряться камнями…

— Так вот, — продолжала мадам Мошковская, откинувшись на спинку стула, — сможешь ты срисовать «Земной рай» на большой лист?

— Попробую, — неуверенно ответил Янкеле.

Он прибежал домой взволнованный:

— Бабушка, Мошковщиха заказала мне «Земной рай»! Никто не будет кусаться, даже собаки, понимаешь?.. А на стене у неё тарелки, будто карточки!

Он разбил картинку на маленькие клетки, а бумагу — на большие и с жаром взялся за работу. Ведь если получится хорошо, мадам Мошковская повесит «Земной рай» на стенку, и все будут спрашивать:

«Кто вам нарисовал такую замечательную картину?»

А мадам Мошковская будет отвечать:

«Разве вы не знаете? Это же Янкеле Сарры-Двойры, табачницы, тот самый, который сделал Коткесу сапог с блеском!»

Он работал всё воскресенье и весь понедельник. Он плохо ел, плохо спал и всё спрашивал у бабушки, хорошо ли.

— Очень хорошо! — отвечала бабушка. — Даже лучше, чем в книжке!

Во вторник утром он уже дорисовывал последнюю клетку.

С бьющимся сердцем он постучался в обтянутую кожей дверь Мошковских.

— Кто там?

— Это я, Юзефа. Я принёс «Земной рай».

— Барыни нет, она в магазине.

Что ж, это недалеко — на углу Завальной. Янкеле пошёл в магазин. Там было полутемно, вкусно пахло непонятными вещами, вдоль прилавков тянулись мешки с сахаром, с крупой, на полках желтели ящики.