Энси - Хозяин Времени (ЛП)

— Привет! Мы собираем запасное время для одного мальчика, который умирает или что-то в этом роде. Ты не хотел бы пожертвовать немного?

— А ну дайте сюда! — Я вырвал у них один листок. Это был мой собственный бланк для контракта — ксерокопия второго или третьего поколения. Кто-то пустил в обращение пиратскую копию моего официального контракта!

— Где вы это взяли? Кто вам разрешил?!

— Наш учитель, — пискнул один парнишка.

— У нас весь класс этим занимается, — сказал другой.

— Так пожертвуешь время или как?

— А ну катитесь! — Я захлопнул дверь перед их носами.

Значит, теперь вся школа собирает время для Гуннара! У меня было чувство, будто меня ущемили в правах. Караул, надувают!

Я не стал беспокоить родителей — у них хватает своих проблем. Они, скорее всего, сказали бы: «Да? Ну и что?» — и были бы правы. С моей стороны было глупостью полагать, будто я обладаю какими-то авторскими правами на концепцию, но... Дело в том, что мне нравилось ощущать себя Хозяином Времени. А теперь народ бегал и делал всё сам без указания официальных властей. Это называется анархия, и она всегда приводит к тому, что крестьяне с дрекольем и факелами начинают что-нибудь жечь.

— А ты вообрази, что эти детишки — апостолы, — посоветовал Хови, когда я на следующий день поведал ему о происшествии. — Когда Христа не стало, апостолы продолжали его дело без него.

— Да, но я-то пока еще здесь! К тому же Христос лично знал своих апостолов.

— Всего лишь потому, что технологии в то время были отсталые. Люди вынуждены были знакомиться друг с другом лично. А теперь, в компьютерную эру, нам вообще не надо знать друг друга!

И он пустился в рассуждения: мол, в наши дни Нагорная проповедь была бы просто блогом, а десять казней египетских — реалити-шоу. Поскольку к моей проблеме его разглагольствования отношения не имели, я заявил, что ухожу, а он может продолжать беседовать со мной без меня.

Думается, этот укол обиды был первым предупреждением. Я догадывался, что дело выходит из-под контроля — не только из-под моего, но вообще из-под контроля. Моя простенькая идейка отдать Гуннару месяц своей жизни, чтобы подбодрить бедного больного, постепенно превращалась в монстра. А всем известно, как народ поступает с монстрами. Значит, опять дреколье и факелы. Ведь люди уверены, что у монстров нет души.

И на этот раз они окажутся правы. Мой монстр не имел души, и скоро мне предстояло в этом убедиться.

11. Просто невероятно, что можно приобрести за каких-то $49.95

Неподалеку от Флэтлэндс-авеню раскинулось кладбище старых автомобилей, владельцы которого, прежде чем спрессовать колымаги в кубики размером с кофейный столик, обдирают с них все что можно и сваливают в огромные кучи. После визита сюда кошмары обеспечены. Тебе наверняка приснится, как кубики прессованного металла разговаривают с тобой, потому что в них живут призраки людей, которых убили и спрятали в багажнике, а потом сунули машину под пресс.

Мы с Гуннаром пришли сюда с целью найти кое-что для своего проекта. Если бросить в уголке нашего «пыльного котла» парочку ржавых автомобильных запчастей для антуража, картина станет еще более удручающей.

Поисками в основном занимался я, потому что Гуннар с головой ушел в изучение некоего каталога.

— Что скажешь вот об этом? — спросил он, пока я обозревал груду бамперов, слишком современных для наших целей. Я даже не взглянул в его каталог — о таком антураже я и думать не хотел.

— Знаешь что, — сказал я, — может, пусть это будет сюрпризом?

— Да брось, Энси. Мне нужно твое мнение. Мне нравится вот этот, белый, но он слишком девчачий. А этот... ну не знаю... у нас кухонные шкафы из такого дерева. Как-то это идет вразрез со здравым смыслом.

— По-моему, то, что ты сейчас делаешь, идет вразрез со здравым смыслом.

— Но ведь это нужно сделать.

— Так пусть этим занимается кто-нибудь другой. Тебе-то какая забота? Ты ведь будешь внутри, значит, тебя не должно колыхать, как оно выглядит снаружи.

Он взвился:

— Как ты не понимаешь! Тут речь о том, каким я останусь в людской памяти! Он должен выражать, кем я был и каким меня должны помнить. Ведь это же как при покупке своего первого автомобиля — имидж важнее всего.

Я глянул в каталог.

— Ну ладно. Тогда возьми вот этот, цвета оружейной стали, — сказал я с отвращением. — Прям тебе «мерседес».

Он всмотрелся, потом кивнул.

— Может, я даже прикреплю на него эмблему «мерседеса». А что, будет классно!

То, что Гуннар может вот так запросто обсуждать гробы, не только выбивало из колеи — это бесило.

— А почему бы тебе не сделать вид, что все хорошо, и пожить нормальной человеческой жизнью, как все умирающие?

Он воззрился на меня так, будто это не с ним, а со мной было что-то не в порядке.

— С какой стати?

— Просто у меня впечатление, что ты наслаждаешься всем этим. А не должен бы. Вот что я хочу сказать. Понаслаждайся лучше чем-нибудь другим.

— Считаешь, что трезвое отношение к смерти неправильно?

Я не успеваю даже толком уяснить себе вопрос, как за спиной раздается:

— Эй, чуваки!

Я оборачиваюсь и вижу знакомое лицо. Из-за груды задних фонарей выныривает Пихач. Мы с ним обмениваемся официальным восьмичастным рукопожатием — я уже достаточно напрактиковался, чтобы не запутаться. Пих тем же образом приветствует и Гуннара; тот довольно гладко обезьянничает за ним весь ритуал.

— Получил мой подарок? — осведомляется Пихач. — Правда, клево?

— Что? Ах да! — вспоминает Гуннар. — Целый год. Здорово! Я как узнал, у меня прям мороз по коже!

— Жидкий азот, бро. С его помощью можно заморозить твою башку, пока лечение не изобретут. Мы же про этот мороз говорим, правда?

— Нет... то есть да. Словом, спасибо тебе.

— Слушай, а ты когда-нибудь думал про глубокую заморозку? Типа анабиоз? Я слыхал, Уолта Диснея заморозили и закопали под каруселью в Диснейленде. Во круто?

— Вообще-то, — вставил я, — это утка.

— Ну да, — признал Пихач, — но ведь здорово, если бы оно вдруг оказалось правдой, а?

И тут до меня дошло, что я, единственный нормальный из всех здесь присутствующих, зажат, словно резиновый зубной протектор, между двумя челюстями смерти: с одной стороны Гуннар, который сделал свою смерть смыслом своей жизни; с другой — Пихач, считающий роковое предсказание чем-то вроде гарантии на три десятилетия, в которые он свободно может подвергать себя любым опасностям.

Неожиданно мне захотелось сбежать из этой пасти безумия куда-нибудь подальше.

— Слушай, Пихач, я тороплюсь — дела. — Чистая правда. Впервые в жизни я обрадовался, что должен разливать воду в папином ресторане. — Не знаешь, где б нам раздобыть какое-нибудь старье, такое ржавое и грязное, чтобы оно никому не было нужно?

Выясняется, что Пихач знает свалку как свои пять пальцев, потому что это его папаша прессует машины в кубики.

— Идите прямо, около глушителей сверните налево, — сказал Пих. — Да поосторожней, а то тут не такие крысы, как будто они стероидов нажрались. Размером с пуделя, comprende?

— Крысы меня не пугают, — сказал Гуннар.

Но я любовью к волосатым созданиям с безволосыми хвостами не пылал. Копаясь в куче старья и избегая совать руки в темные дырки, я размышлял: если бы мне была известна дата моей кончины, как бы я вел себя тогда — как Гуннар или как Пихач? И не утратили бы тогда темные дыры жизни всякое значение?

— Ты прав, — неожиданно сказал Гуннар, словно отвечая на мои мысли, отложил свой каталог, сунул руку в недра кучи и извлек оттуда поршень. — Всё, решил — гроб цвета оружейной стали. Изысканно.

Уж этот мне его деловой подход! По мне, так лучше бояться крысиных нор, ей-богу!

Гуннар отправился на поиски коробок, в которых мы могли бы унести нашу добычу. Пихач отозвал меня в сторонку и подождал, пока Гуннар не уйдет подальше.

— Чё-та не с этим твоим приятелем не так, — прошептал он.