Школа на горке

Юра, опустив голову, стоит в проходе около своей парты. Идти к доске или сказать, что не готов, пусть наслаждается, ставит «плохо»? Если бы он, Юра, был учителем, он бы не стал так уж радоваться, уличив человека в том, что он не приготовил урока. Может быть, наоборот, деликатнее было бы, почувствовав, что ученик не готов к ответу, не вызывать его, отвернуться и сделать вид, что не знаешь об этом, даже не догадываешься. Тогда ученик из одного только чувства благодарности выучил бы к следующему разу все до буковки, все бы карты нарисовал. Но у Михаила Андреевича, наверное, азарт, ему такие высокие чувства недоступны, скорее всего.

— Мы ждем, — напирает он на Юру. — Долго мы, весь класс, будем ждать? Где ваша карта? Может быть, вы забыли ее дома?

— Ничего я не забыл дома, — упрямо говорит Юра. — Почему обязательно забыл дома?

И тут Юра вдруг чувствует, что у него в руке появляется гладкая бумага, плотная, скользкая, прохладная. Это карта! Аккуратно раскрашенная, ровненько начерчены квадраты — каменный уголь. Равносторонние треугольники — железная руда. Зеленые низменности, синие реки, желтые возвышенности. Четким чертежным почерком тушью написаны все названия. Юре никогда не сделать бы такую карту, даже если бы он сидел над ней всю ночь напролет. Откуда она взялась? Раздумывать некогда. Он подходит к столу учителя и кладет карту.

Михаил Андреевич долго на нее смотрит. Наверное, ему хочется к чему-нибудь придраться. Но придраться не к чему — лучшая контурная карта в девятом «Б». Все-таки нашел — глаза блеснули колко:

— А фамилия? Почему не подписана фамилия?

Юра не знает, что ответить. Карта неизвестно чья — откуда возьмется на ней Юрина фамилия?

— Забыл написать, — говорит Юра.

— Ах, прошу прощения, — вдруг говорит учитель, — здесь на обороте написано. Ваша фамилия, все в порядке.

Михаил Андреевич перевернул карту. Черной тушью выведено на ярко-белом все до единой буковки — и фамилия и класс.

Географ молчит. Теперь уж ему нечего сказать. Но не такой человек Михаил Андреевич.

— Фамилию надо писать не на обороте, а внизу, под картой. В следующий раз учтите. Могли бы получить «отлично», но из-за этой небрежности ставлю вам «хорошо».

Юра переводит дух с облегчёнием, он идет на свое место.

— Дайте дневник. Во всем должен быть порядок, решительно во всем. — Михаил Андреевич водит коротким пальцем перед своим носом.

Его лысина блестит ярко и как-то празднично, очень симпатичная лысина.

Откуда она взялась, эта прекрасная карта с городами Германии, полезными ископаемыми, низменностями и возвышенностями? Юра теперь запомнит этот день на всю жизнь. Берлин, Гамбург, Дрезден. Каменный уголь, железная руда.

— Валентина, откуда карта? — шепчет Юра.

— Откуда я знаю! — сердито шепчет Валентина.

Она сидит прямо, смирно, отвечает ему, не разжимая своих бледных губ. Она ест глазами учителя. Все девять лет так просидела — не повернется, не улыбнется. Сейчас перед Валентиной лежит ее, Валентинина, карта. А эта появилась неизвестно откуда. Да и не сделать Валентине такую прекрасную — вон на ее карте и следы ластика, и буквы кривоватые. Нет, это не она. Да и с какой стати она будет его выручать? Не она. А кто? Юра так и не узнал в этот день.

Он не знал и другого — еще много-много раз вспомнит он эту историю с контурной картой. Но это будет потом, еще не скоро.

*  *  *

Муравьев и Валерка решили начать обход с большого белого дома-башни. Они быстрым шагом пересекли двор и вошли в подъезд. Было тихо и гулко, Муравьев почему-то заговорил шепотом:

— Давай на двенадцатый этаж поднимемся, а потом будем двигаться вниз.

Валерка молча кивнул.

Они вошли в лифт. Муравьев уже хотел нажать на кнопку с цифрой «двенадцать», но в это время тоненький голос крикнул:

— Подождите! Не уезжайте!

Они подождали. В лифт вбежала Катаюмова. Она тяжело дышала, — видно, мчалась от самой школы. Глаза были круглые, широко открытые, от любопытства Катаюмова даже моргать старалась пореже — вдруг в тот самый миг, когда она мигнет, и случится что-то потрясающе интересное.

— Нечестно!—сказала она. — Сами что-то затеяли, а от других скрываете.

Валерка нажал на кнопку, и лифт поехал на двенадцатый этаж.

Муравьев не отрываясь смотрел на Катаюмову. Он мог бы смотреть на нее целый год, но впереди было важное дело.

— Не поднимай шума, Катаюмова, — строго сказал он. — Что за привычка — чуть что, поднимать крик!

— Сам ты молчи, — быстро ответила она и отвернулась от него к Валерке; они вышли на двенадцатом этаже. — Валера, расскажи, что мы сейчас будем делать?

«Мы», — подумал Муравьев. — А ведь ее никто не приглашал участвовать в операции».

— По квартирам будем ходить, — ответил Валерка. — Вещи военные спрашивать, может, у кого что осталось от войны. Поняла?

— Ой! — Она всплеснула руками. — Какой ты, Валера, молодец! Как ты хорошо придумал! А то гоняемся за этим злым стариком, а он такой несимпатичный! Ты просто замечательно придумал, Валера!

Муравьев молчал. Ему хотелось закричать, как лягушке-путешественнице из сказки: «Это я придумал!» Но он ничего не стал кричать, пусть Валерка сам говорит. Но Валерка почему-то тоже молчал. Наверное, задумался. Он может теперь молчать хоть целый день.

Не дожидаясь, пока Валерка произнесет слово, Муравьев нажал на звонок, в квартире за дверью заиграла легкая музыка.

— У нас тоже такой звонок, — сказала Катаюмова. — «Мелодичный» называется.

— Кто здесь? — спросил из-за двери голос старушки. — Кого надо?

— Группа «Поиск», — ответил Муравьев, — из школы. Откройте, мы все объясним.

Но старушка не отпирала. Она затихла, потом раздался шорох — это старушка смотрела в стеклянный глазок. Пусть смотрит, видно же, что они не грабители и не разбойники.

Насмотревшись вдоволь, она зазвенела цепочкой, приоткрыла дверь и спросила недоверчиво:

— Макулатуру, что ли? Нету, Андрюшка всю на талон сдал.

— Нет, бабушка, нам не макулатуру, — замямлил Валерка. — У нас музей в школе, понимаете?

— Мы все понимаем, — поджала губы бабка. — А тебе стыдно, — ткнула она пальцем в Катаюмову. — Они мальчики, им баловать простительно, а ты что с ними общего нашла? Ты же девочка, а хуже мальчика. По чужим звонкам звонить — разве это красиво? Музей какой-то выдумали!

— Подождите, бабушка, — начал Муравьев терпеливо, — вы только послушайте. У нас музей, в нем всякие военные вещи — котелок есть, офицерский планшет есть, пулеметная лента. А нам еще нужно. Понимаете? С войны осталось у вас что-нибудь? Вы бы нам отдали, а мы бы поместили в музей, под стекло. И все бы видели. А так что? Дома у вас пылится...

— Пылится! Да у меня ни пылинки в доме нет! Это у вас пылится! И старых вещей не держу, и нет у меня ничего.

Она со стуком захлопнула дверь и долго еще ворчала, шаркая тапками.

— Не особенно толковая попалась бабушка, — тихо сказал Муравьев. — Пошли дальше.

В следующих двух квартирах никого не оказалось дома. Они позвонили еще в одну. Подождали. Никто не открывал.

— Пошли, — сказала Катаюмова.

— Подожди. — И Муравьев снова нажал на звонок.

И тут щелкнул замок, открылась дверь, маленькая девочка выглянула и спросила:

— Вам чего?

— А тебе чего? — спросила Катаюмова.

— Нет, мне — ничего. Если вы хулиганите, то пожалуйста. Я-то вас ни капли не боюсь. Просто я думала, вам надо знать, куда наш сосед уехал.

— А он пожилой? — встрепенулась Катаюмова.

— Да, пожилой.

— Вот пожилой нам и нужен. — Муравьев присел на корточки перед маленькой девочкой. — А куда он уехал? Ты знаешь?

Девочка хмыкает. Из-за двери виден курносый круглый нос, сияет коричневый глаз.

— Я? Конечно, знаю. Мы же с ним соседи. Я все знаю.

— Ну, скажи тогда, — торопит Катаюмова. — Поскорее только. У нас знаешь сколько дел?

Но, видно, напористая Катаюмова чем-то не нравится этой маленькой девочке. Она долго смотрит на Катаюмову, потом на Муравьева и наконец на Валерку, который все это время молча стоит за их спинами.