То, чего ещё нет, уже есть (СИ)

И вот знаете, почему я начал-то с вопроса о том, с кем жить возможно и с кем невозможно. Меня этот вопрос сейчас здорово занимает, возраст, что ли, подошел такой. Смешно, но раньше я злился на Фёдора, что он так охотно с Ленкой познакомился, а теперь я злюсь наоборот — что он какой-то совершенно неприступный. Ленка любит Федора, она даже всё делает так, как будто он где-то рядом находится и оценивает её. Мне кажется, что она понимает его больше всех. И уж кому угодно понятно, что пора бы им и пожениться — даже Ленкиной маме, которой Фёдор не по душе. А вот ему это, кажется, непонятно. Он, конечно, нас любит, и все мы друзья, и Ленку он любит больше всех. Но как это всё не похоже на то, что я раньше вокруг видал…

Раньше я думал, что любовь между женщиной и мужчиной — это когда они женятся, детей заводят, ну, всё чин чином. А теперь я гляну на целующиеся в парке парочки — и с изумлением чувствую, что нет, это совсем не любовь, а что-то совсем другое. Это похоже на то, как в боулинге шары покатать или толпой побродить без толку, ну, одним словом, всё это как сон какой-то ненастоящий. Было — и исчезло. Но как же тогда выглядит настоящая любовь, и что это такое? Ну ладно, вот Ленка после встречи с Фёдором воспитала себя так, чтобы стать ему хорошей парой. Это я ещё понимаю. Ну а дальше что? Что это значит — жить счастливо и умереть в один день? Чем наполнена такая жизнь?

Лена позвала меня обедать, так что я спустился с Чемберлена, и мои мысли тоже что-то как-то спустились вместе с едой в желудок. Солнце стояло в зените, была невероятная жара. Лена за это время надумала спуститься с хребта на озеро Аракуль, искупаться и поискать по дороге грибов, а Фёдор позвал меня идти искать сухостой. Мне на этот раз не очень хотелось за дровами, а хотелось писать в тетрадке, и Фёдор не настаивал.

Я же вспоминал, как бывал на берегу одного озера с Фёдором. Я тогда купался, а Фёдор сел на берег поразмышлять, спустил ноги в воду и смотрел, как глупые смешные рыбки хватают его за волоски, думая, что это к ним прибыла новая еда.

К чему я это — это я всё думаю про любовь и про её глубину. Вы уж извините меня за это смешное сравнение, но если бы я вздумал подплыть к Фёдору вместе с рыбками и стал бы хватать его за ноги, то он бы, конечно, меня прогнал. Интересно получается: рыбки имеют к его ногам самый прямой пропуск, но не имеют пропуска к его душе. А я или там Ленка можем сколько-то понимать Фёдора, но было бы довольно неприлично с нашей стороны претендовать на то, на что претендуют рыбки, и кошки, и все прочие. Не знаю, кому как, но я бы с рыбками не хотел ролями меняться.

Эту мысль я записал, а новых мне не надумалось, так что я решил прогуляться в другую от Чемберлена сторону — на скалодром и дальше. Скалодром — это довольно большая плоская площадка, на которой и под которой любят стоять лагерем альпинисты, хотя сейчас там никого не было. Альпинисты закрепляют наверху страховочные верёвки и начинают тренироваться на скальной стене. Там даже постоянная одна верёвка есть в самом удобном месте, чтобы снизу все могли наверх забираться, не только альпинисты. Дальше за скалодромом начинается хребет шириной в один большой камень. Фёдор мне говорил, что можно прыгать с камня на камень, пока не доберёшься до конечной большой плиты, с которой на дальнейшие зубцы уже не перебраться. Зато с неё хорошо все видно, можно снимать панораму, в особенности озёра, которые иной раз блестят под солнцем, как зеркала. Я, правда, сам там ещё не бывал.

Ну и дал же я маху на этот раз! Покарабкался по камням, дошёл до конца, потом стал возвращаться, пока не дошёл до одного такого места… Понимаете, в одну-то сторону я прыгнул сверху вниз. А вот как прыгнуть обратно, снизу вверх, я совершенно не представлял. Край того камня был выше, и между ними был порядочный провал, ничего хорошего мне не суливший. Вот в горах так нередко: путь только в одну сторону! Не заметишь вовремя — не вернёшься!

Мне казалось, я всё-таки видел на этих местах людей без альпснаряжения, да и Фёдор ни за что не отправил бы меня в опасное место. Но как эти люди отсюда выбирались? Может быть, по верёвке? Или они были вдвоём? Или у них ноги длиннее? Или они мастера прыгать в высоту?

Так или иначе, я прыгнуть обратно не мог. То есть мог, конечно, и даже вполне мог бы и допрыгнуть. Но мог бы и не допрыгнуть!

Трагедии, честно говоря, не было: если бы я сейчас громко заорал, то Фёдор бы меня, возможно, услышал и пришёл меня вытащить отсюда. Но мне было очень стыдно, и орать я не хотел, да и Фёдор был пока что где-то в лесу. Отчаявшись в своих попытках перебраться обратно, я лег на камень и записал всё это. Все равно когда-нибудь Фёдор сам хватится меня и сам сюда придёт. Ведь здесь не так уж далеко.

Фёдор меня не хватался и не приходил, я прилёг возле провала и немного задремал на солнце.

А потом услышал женский голос:

— Эй, малышок!

Ко мне на мой «остров» со «спасительного берега» прыгнула молодая женщина. Сначала я не понял, девушка это или юноша, так она была подстрижена и одета. На ней был старый-потертый сероватый костюм, в каких милиция ходит.

— Чего прямо на дороге лёг? — спросила она. — Мечтаешь или с тобой что-то случилось?

Я объяснил. Она перескочила обратно и раскрыла объятья:

— Прыгай, поймаю.

— Лучше бы вы мне руку дали.

— Нет, руку не дам. Прыгай сам. Не бойся, я ещё не таких ловила.

Я собрался с духом и прыгнул. Немного поскользнулся, но она меня правда поймала.

— Норма? — спросила она.

— Почти… Я… тетрадку оставил. Вы не могли бы…

— Нет, не могла бы. Давай сам.

Я понял, что она намерена меня воспитывать, и снова прыгнул на остров за тетрадкой. Сложил и засунул её в карман.

— Ловите, я готов.

— Нет, теперь сам прыгнешь, — ответила она и уселась неподалёку. Ей было весело. А мне не очень. Я был не против воспитания, но слишком хорошо помнил, как я поскользнулся.

— Лет семь назад на этом самом месте я встретила одного молодого человека, — сказала тем временем она. — Он был слегка постарше тебя, но он тоже не мог прыгнуть. У него была сломана нога. Вокруг шёл обложной ливень, и на этих горах не было ни души. Всех смыло домой. И дураки-товарищи его тоже оставили. У них там, видите ли, вышел конфликт, мальчик был гордый, сильный, всех дразнил, всех подгонял, только очень высоты боялся. Ну, можешь представить, как они развеселились, что над ним теперь тоже можно посмеяться. Они заставили его прыгнуть туда, где ты сейчас, он прыгнул, но он жутко боялся, поэтому упал и сломал ногу. Он этого сначала не понял, он думал, что просто ушибся. Обратно прыгнуть не смог, а дружки посмеялись и ушли. Посчитали, что раз он супермен, то и не пропадёт. Молодые были, безмозглые. А потом тут такой ливень хлынул, молнии, гром, полундра, — я тебе говорю, всех смыло отсюда.

— Он стеснялся кричать? — спросил я.

— Конечно, сначала стеснялся, он очень гордый был, да и потом, он думал, что ещё придёт кто-нибудь, и не бросят же они его совсем. А потом уже, когда всё это началось, там кричи, не кричи — там уже не слышно было. Да и видать, никто из тех ребят не рискнул по дождю на хребет полезть, они все не туристы были, а так, отдыхающие.

— А что вы делали на скалах в такую грозу?

— Экстремальничала, — усмехнулась она. — Люблю себя испытывать на прочность. И вот, представь себе, нахожу здесь несчастного человека, под дождём, с распухшей ногой, который уже отчаялся дождаться помощи и собрался помирать, да главное, помирать гордо и оскорблённо. Конечно, я его отсюда вытащила, а дальше его ведь надо срочно на электричку, а как ты его дотащишь на электричку, когда вместо троп грязные реки разливаются, а он ходить не может? Я спрятала свой рюкзак вместе с его поклажей, а его самого потащила на себе до самого Силача, а там уж ладно — и до дома довезла тоже.

— Я бы в вас тогда просто влюбился, наверное, — сказал я, представив такое спасение. — Льёт дождь, а девушка бросила рюкзак и несёт мужчину на руках…