Время нас подождёт (СИ)

— А в храм с тех пор так и ходил, всегда? — нерешительно спросил я. — В школе над тобой не смеялись?

— Нет. В школе и не знали даже… — Юра помолчал, глянул на меня. — Не всегда, Миш. В старших классах, в юности, вера отодвинулась на второй план… И храм… Нет, не то чтоб на второй — она всегда была во мне, как мне кажется — да только вот глубоко спряталась за повседневными заботами. Армия, университет, потом поездки эти — туда-сюда: когда я учился, то каждые выходные ездил домой из Москвы, потом обратно — с утречка пораньше…

Он вдруг замолчал. Включил дворники — на лобовое стекло падали мелкие брызги то ли снежинок, то ли капелек дождя. Скорее всего, снежинок — когда мы выходили, на улице была минусовая температура.

— Как бы в снегопад не перешло, — пробормотал Юра и что-то повернул на панели.

— Это ты чего делаешь? — поинтересовался я.

— А… это я печку на обогрев стёкол перевёл, чтоб не потели.

Всё равно оно чуть потело, это стекло. И хотя дворники работали без остановки — дорога в окне всё же выглядела мутноватой, а встречные машины расплывались цветными пятнами. Как он их видит?!

Мои стёкла совсем запотели, и я подвинулся на середину. Поёрзал, а потом спросил:

— А потом?

— Что потом? — отозвался Юра. — Потом метель кончится, и выключим.

— Да нет, почему ты опять стал в храм ходить потом? Времени больше стало?

— Да нет… Не больше…

— А почему тогда?! Да расскажи ты! Всё равно ещё долго ехать, — попросил я, не понимая, почему Юра, всегда охотно разговаривающий со мной, вдруг замолчал и даже немножко нахмурился.

Значит, правда, обижается на меня?

Юра неохотно сказал, глядя на дорогу:

— Потом произошла одна история… — он метнул взгляд в зеркало, на меня, — в общем, оказался я в больнице. Операция была сложная, ничего хорошего не ожидали уже… А видишь, как получилось.

— Как?

— Ну вот, еду, с тобой разговариваю. — Юра улыбнулся. — А потом я узнал, что всё то время Динька сидел возле оперблока, молился. Хотя, сколько я его до этого знал — в Бога он не верил, и вообще к вере был равнодушен.

— А ты его в храм звал?

— Как-то в детстве попробовал… И говорили с ним, несколько раз, но он отмахивался и молчал. А тут — вон как… Такой вот он, Денис — всё «нет, нет», а ведь вымолил, выходит, меня у Бога… — Он снова улыбнулся и замолчал, о чём-то задумавшись.

Но я не унимался.

— А сейчас? Сейчас он в Бога верит?

— А это ты у него сам спроси. Я его больше не спрашивал, по мне — и так ясно.

А снег всё шёл и шёл, уже большими хлопьями. Мы куда-то свернули и угодили в небольшую пробку. Машины нехотя двигались, пыхтели, толкались у обочин, не замечая огромных спокойных полей вокруг. Всё было белым — белым, едва проглядывались из-за метели редкие ёлочки на горизонте, словно в лёгкой дымке. Светло-серое небо нависало над бескрайней белоснежной гладью, кружились, прилипая к тёплому стеклу снежинки. Я протер ладонью окно, снял куртку и погрузился в эту белизну: мне захотелось выйти из машины, пробежать по белому полю и с размаху плюхнуться в сугроб! А потом смотреть на дымчатое небо, чувствуя, как садятся на нос холодные мухи, ловить их языком, и — мечтать…

Казалось, оно было таким всегда, это небо. А ведь где-то в его глубине, над облаками сияет сейчас солнце, а ещё выше — мерцают звёзды! Спутники путешествуют. Подмигивают, помогают кораблям и машинам находить правильную дорогу, спутники — навигаторы. Млечный путь, новые звёзды зажигаются, астероиды летают. Темнота, а у нас тут всё белое!

И пробки, вон одна машина как гудит, видать, спешит куда-то. И даже, воя сиреной, ползёт по обочине скорая помощь — ей бы уступить дорогу, да некуда!.. Нет, вроде подвинулись машины, скорая, постепенно увеличивая ход, разогналась и скрылась из глаз.

— Миш, ты бы поспал. Ехать ещё долго!

Спать мне совсем не хотелось. Лучше поговорить…

— Юр… А почему ты оказался в больнице?

— Мишка… Много будешь знать — скоро состаришься… — добродушно улыбнулся Юра.

Я надулся. Мы помолчали.

— Ну, а сейчас… Это… У тебя ничего не болит? — через силу спросил я.

Юра пристально глянул на меня через зеркало.

— Сейчас всё в порядке.

И, хотя он говорил серьёзно, — я не успокоился. Беспокойство, вдруг охватившее меня, переросло в страх его потерять. Новый, внезапный…

Ведь не было у меня до этого близких людей. Конечно, кроме родителей, но их-то я давно уже потерял. И не думал, что к кому-нибудь ещё привяжусь… А что, выходит — смог?

Я завозился и уставился в окно. Там шёл мокрый снег — хлопья прилипали к стеклу и сползали по нему мелкими струйками. А я представил, как сидел тогда в больнице его друг и волновался.

Нет, когда ты не знаешь — а потом узнал, это, наверное, не так страшно. Чем когда вот так — за дверью… С каждой секундочкой понимаешь… И твой друг…

… Ладно, я не могу называть его папой. Но уже грустно думать, что скоро он уедет. А если — насовсем?! Мало ли что в плаванье может произойти.

Замотал головой — прогоняя мысли… Наташа — останется, его мама… Они хорошие, добрые… Нет, с Юрой ничего не случится, тем более — он сказал, что всё нормально у него!

А если вдруг…

Как защититься от этих «вдруг»?! Как это говорят, «никто не застрахован»…

… Может, раз Денис молился — значит, и я могу? Ведь Бог — Он сильный, Он всё может! Раз уж такой мир создал, и людей, и космос… Только вот как?! Я ведь совсем не умею.

Глава 17.

В гостях.

Остаток пути я расспрашивал Юру про устройство машины. Наверное, надоел ему своими вопросами… Но нет, вроде ничего: он терпеливо отвечал, объяснял, рассказывал… Пока мы не въехали в большой заснеженный город.

Он был не похож на наш и начинался с леса: красивого, с поднимавшимися над сугробами могучими соснами, и маленькими ёлочками среди них, прикрытых пушистыми белыми шапками. Потом с обеих сторон дороги потянулся забор, за которым, как пояснил Юра, был авиационный завод. И не один, оказывается, когда-то в этом городе только и делали, что придумывали, собирали и испытывали новые самолёты, и въезжать сюда можно было только по специальным пропускам!

Дома вдоль улицы, по которой мы ехали, стояли невысокие, пятиэтажные. Дорожки здесь не чистили, как у нас, и по улицам гуляли мамы с санками. Повезло их малышам! Надоело, поди, в колясках ездить…

Проехали памятник самолёту. Серебристый, лёгкий, с заснеженным носом и окнами — он, как большая птица, посматривал на город, как бы готовясь улететь и на миг остановившись попрощаться… А потом путешествие наше закончилось — мы свернули во дворик, припарковали и выбрались из тёплой машины на свежий, немного сыроватый и очень чистый воздух.

Юрин друг жил в пятиэтажном доме на четвёртом этаже. И первое, что я увидел, когда вошёл, — была ёлка.

Огромная, разнаряженная, с раскидистыми зелёными лапами, высокая и с яркой звездой наверху. Звезда была со множеством концов, на которых горели маленькие огоньки, а внутри светился ангел. А на ёлке, помимо дождика, стеклянных игрушек и шариков, мерцали свечи. Настоящие, что ли?!

Я, как был, так и шагнул в коридор и замер на проходе комнаты. Понимаете, это была живая, настоящая, новогодняя ёлка! Сказочные снегурки, сосульки, домики, золотые шишки, лошадки, звёздочки — тихонько покачивались, шарики медленно поворачивались, на мишуре отражался свет от огоньков свечей. Под ёлкой был белый сугроб из какой-то поблёскивающей ткани, и стоял дед мороз. В квартире пахло хвоёй и сладким белым хлебушком.

— Юрка, здорово, друган! — вернул меня к реальности чей-то голос. Я вздрогнул, обернулся и увидел, как Юра здоровается с парнем, крепким таким, ростом чуть пониже его, со светлыми волосами, в белой футболке. — Здравствуй, Миша, — повернулся он ко мне, и я встретился с его взглядом — у него были голубые глаза, как капельки осеннего неба, твёрдые и серьёзные.