Время нас подождёт (СИ)

Детский дом!

Я чуть не подскочил на кровати! Вчера я сказал Юрке, что я хочу туда вернуться, и он ответил… Что он ответил? Что утром, утром… Не надо!

Пружина в диване предательски скрипнула подо мной, Юра проснулся. Поморгал, увидел меня, улыбнулся краешками губ. А глаза у него были какие-то большие и тёмные-тёмные — не разглядишь в них ничего, кроме какой-то неземной усталости.

— Мишка… Как ты?

— Не знаю… — пробормотал я немного сипло. — Юра, кажется, я в школу опоздал…

— В какую школу?! Ты хоть знаешь, какой сегодня день?

— П-пятница… Нет?!

— Воскресенье.

Э-э… Ого! Куда подевались пятница и суббота?

— Я уж думал, что придётся собираться в больницу… Приезжал врач, сказал — бронхит. А эти дни ты лежал с температурой… Мишка ты Мишка… Как ты?

— Юра… Почему ты со мной так возишься?

Я смотрел на Юрку и чувствовал, как в глазах у меня появляются две огромные тёплые капли от этого смешного и ласкового «Мишка ты Мишка». А Юра встал из кресла и, деловито встряхнув градусник, сунул его мне в подмышку, присел рядом на краешек дивана. Положил руку мне на лоб и — ничего не ответил. Я проглотил слёзы и повторил вопрос, а чтоб не расплакаться — заморгал часто-часто, отвёл глаза и услышал тихое:

— Не знаю, Мишка… Хочу, чтобы ты выздоровел, вот и вожусь… — как-то даже грустно ответил.

— Зачем?!

— А просто так… Так, — сказал Юрка уже другим голосом — строгим, вытащил градусник, прищурился. — Ну, хоть уже лучше, слава Богу!

Он поднялся и подошёл к двери, собираясь уйти.

— Юра, а ты когда отведёшь меня в детский дом?

Он с минуту смотрел на меня, потом словно спохватился.

— Никогда. Ты даже и думать об этом забудь! Всё, не болтай, сейчас я пойду тебе чаю сделаю. С чем ты чай будешь?

У меня будто камень с души упал. Даже грудь стала болеть меньше, и я вздохнул поглубже и тут же закашлялся. Но это меня нисколечко не расстроило.

Глава 15.

Мои «внеплановые» каникулы.

Предновогодние дни летели быстро, словно песчинки в песочных часах, стоявших на столе у Юрки. А я всё еще сидел дома и в школу не ходил.

Температуры не было, но накатывала порой такая слабость, что хоть бери и ложись прям там, где стоишь. Потом слабость прошла, а кашлять я не перестал. Он меня замучил, этот кашель! Накрывал так, что аж ребра болели, а всё равно внутри что-то булькало и трепыхалось, как в чайнике. Поэтому даже на улицу меня не выпускали.

Юра был со мной целыми днями. Нет, он не просто сидел со мной в одной комнате и щелкал мышкой за компьютером, — он был рядом. Он разговаривал со мной. Мы смотрели с ним фильмы: весёлые и не очень, детские и взрослые, старые светские и современные наши, даже парочку американских. Но больше всего мне нравилось, когда вечером он мне читал книжку.

Может, это и удивительно — как маленькому перед сном. Когда-то в детстве мне читал отец. Только сейчас книжки были не для маленьких: мы прочитали «Таинственный остров» Жюль Верна и «Колыбельную для брата» Крапивина. И обе мне понравились: в первой — приключения, какие даже не приснятся, а вторую я мог бы слушать ещё и ещё: уж очень хорошо было в семье у Кирилла — уютно, родители добрые, понимающие. И братик маленький… А он любил его и даже спать укладывал, когда мамка с ним не справлялась! И компании, вроде наших детдомовских, от которых Кириллу ой, как досталось… Я даже кулаки сжимал, когда мне Юрка читал про это… Что раньше, что сейчас… Но самое главное — у Кирилла были друзья. Живые, настоящие, готовые прийти на помощь и заступиться за него!

Было в этих книгах ещё что-то такое, чего я сам себе объяснить не мог. То, что объединяло всех тех людей — времен Жюль Верна и Кирилла, и его друзей…

Иногда я просил Юру почитать мне детскую Библию. Больше всего, конечно, мне нравилось смотреть её самому — там удивительно чудные картинки. У Юры я спрашивал то, чего сам не понимал. Иногда мы говорили до полуночи: приходила Наташка и разгоняла нас по кроватям.

Однажды пришёл ко мне Колька. Это было, кажется, во вторник, а может, и в среду: затренькал звонок у нас в прихожей — долго и отрывисто. А потом ко мне в комнату приоткрылась дверь, и в неё заглянул мой друг. Я играл с Мурзиком и чуть не свалился с дивана, когда его увидел. А он топтался у порога и улыбался нерешительно.

— Чего стоишь? Проходи! — сказал я.

— Привет, Миха! — ответил Колька, тихонько вошёл, подвинул табуретку и уселся на неё напротив меня.

Я глазами изучал Кольку — за неделю, пока мы не виделись, я успел по нему соскучиться! Он сидел весь взъерошенный, как воробей, серьезный. Волосы у него залохматились и топорщились в разные стороны, а в глазах сияли крошечные золотые искорки. Он был в рубашке и брюках — видать, зашёл сразу после школы. Ай да Колька, ай молодец! У меня даже в носу защипало от благодарности, оттого, что он вдруг пришёл меня навестить.

— В следующую среду контрольная полугодовая будет. Придёшь? — спросил он.

Я пожал плечами.

— Не знаю. Пока не разрешают даже на улицу выходить.

— Да-а, не вовремя ты заболел! — посочувствовал он.

— Чего это не вовремя? — не согласился я. — По-моему, как раз очень даже вовремя. Контрольные всякие не писать.

Колька сказал по-взрослому:

— Контрольные всё равно придётся писать. А у нас вчера был бой с пятым «Б». Куда им! Они от наших снежков даже прятались потом!

Я вздохнул. Правда, не вовремя… Бой с пятым «Б»! Эти ребята ужасно задаются — их класс первый по успеваемости и поведению. Давно пора их проучить!

— А кто был-то?

— Все были. И Володькины, и наши, и даже девочки присоединились. Погода-то какая… — он вдруг погрустнел и сказал. — А позавчера к нам завуч с директором приходили на классном часе. Ругались, что наши курят за школой.

Я молчал.

— А Володька, — продолжал он, — после урока говорит своим: «Кажись, Миха нас не сдал!» Миша! Ты что делал в четверг, когда я не пришёл?

— Ой, Колька, а чего ты не пришёл? Я тебе даже не позвонил, забыл…

— Да у меня горло заболело, и сестра из университета приехала. Все вместе наложилось…

Он замолчал и посмотрел на меня в упор своими серыми бесхитростными глазами: они ждали. А я понял, что если промолчу с минуту, то он отвернётся и уйдет. Или будет между нами что-то уже не так. Оно и так — не так: он какой-то задумчивый и невесёлый. Обиделся, что ли?

— Коль… Тут много всего. В четверг я с ними пошёл. Стоял, ничего не делал, а потом мы от сторожа убегали, и я медальон свой обронил… Пошёл после уроков его искать, а меня сторож поймал и — к директору.

— Дома влетело? — тихо спросил он.

Я помотал головой.

— Что ты! Юра со мной все дни сидит, и не ругался даже… Хотя я ему такое наговорил… — осёкся я и замолчал. Грустно мне стало, как тогда, в тот вечер.

То, что я сказал Кольке, было правдой. С Юрой мы не разговаривали ни о том случае, ни о записи в дневнике. И это не давало мне покоя — и вина перед ним, и ожидание этого разговора, мне казалось, что между нами есть неловкость, которая не дает поговорить «по душам» — открыто и до конца. Но как разговаривать об этом я не знал — мне было стыдно, и я боялся ненароком выдать Володькиных ребят.

Колька сказал:

— Они больше туда не ходят.

А глаза у него спрашивали: «А ты с ними будешь, да?»

— Я не пойду больше с ними, — ответил я и встрепенулся, — ой, а как они узнали, что я у директора был?

— Не знаю, — грустно отозвался Колька. — Наверное, видели…Да, точно! — вспомнил он. — У них же только и разговоров было, почему ты не пришёл — типа ты проболтался и в школу побоялся идти! Саня видел, как тебя сторож поймал, он Володьке рассказал, а тот — всем остальным.

— Я им ничего не говорил. И Володьке можешь передать, чтоб не волновался зря.

Мы помолчали. За окном дворник лопатой разгребал снег.