Кто взял фальшивую ноту?

Вконец расстроенные, мы в этот день не отдали дяде Степе очередного взноса, а купили себе по брикету пломбира и долго обсуждали подлое Васькино поведение.

Грише, за особые заслуги, каждый из нас отломил по кусочку. Он с удовольствием съел мороженое, потом погрустнел, повздыхал и сказал:

— А за что вы Ваську прогнали?

— Пойди, он тебе сам расскажет, — посоветовали мы Грише.

Ваське был объявлен бойкот.

На следующий день мы опять говорили о Ваське и ели мороженое, но когда это должно было повториться еще раз, я твердо сказал:

— Хватит. Так мы никогда не соберем денег. А Геннадий Максимилианович уже напал на Женькин след.

Мы разыскали дядю Степу, а он ошарашил нас новым сообщением:

— Ну, голубы, молодец этот ваш… тьфу! — все забываю! Ну, толстый: сразу три рубля принес. Еще немножко Поднатужьтесь, звери-кролики, и дело с концом!

Потрясенные, мы долго ходили по пятам за Васькой и пытались заговорить с ним. Но он гордо отмалчивался. Наконец не выдержал:

— Вы думаете, что — у меня совести нет? Когда я ел мороженое, у меня, может, слезы текли из глаз…

— Откуда ты деньги взял? — спросил я.

— У меня теперь нет кошки… — страдальческим голосом сказал Васька.

— Неужели продал? — воскликнул я, хорошо знавший Васькину кошку по имени Рельса. — Она же у вас мышей боялась и вся облезлая была.

Васька покачал головой:

— Не продавал я ее. Отец мне в прошлом году аквариум купил и рыбок шесть штук — помните, это еще было в старом доме? Ну вот… А рыбки были не простые, а дорогие. Я их выловил, положил в банку с водой и отнес в зоомагазин. На Арбат ездил — вот куда! Там рыбки редко бывают в продаже. У меня их сразу купили и еще спасибо сказали.

— А Рельса обиделась и сбежала из дому? — спросил Сережка.

Васька не нашел нужным отвечать на глупые шутки. Он продолжал:

— Пришел с работы отец и говорит: «Куда, пакостник, рыбок подевал?» А я говорю: «Стал менять воду, а Рельса их съела». Отец рассердился и унес Рельсу обратно в депо…

— На перевоспитание?

— Не знаю. Только с тех пор я ее не видел.

— Жалко Рельсу?

— Жалко, — вздохнул Васька. — Бывало, так исцарапает руки, что я по три дня не мог к виолончели прикоснуться…

— Ничего, Васька, — сказали мы ему. — Зато теперь еще немного — и Женька попадет в музыкальную школу. Это тоже кое-что значит!

— А я тебе котенка поймаю, — сказал Гриша, который все время жался к Ваське. — Тебе какого: серенького или в полосочку?

— Знаете что, ребята! — воскликнул я. — Давайте все расскажем Женьке. Чего он зря мучается?

— Нет, — ответил Васька. — Так неинтересно. Лучше подождем, пока он выучится на дирижера, потом как-нибудь скажем: «А ну, Женька, верни должок, что-то мороженого захотелось!» Вот удивится!

«ОРЛЕНОК»

А Женька тоже зря времени не терял. Он раздобыл большой лист ватмана, разрезал его пополам, потом склеил две половинки в длину и разложил на подоконнике. Поставил рядом пузырек с чернилами, взял в руки кисточку и принялся рисовать.

— Ба! — воскликнул я. — Да это же клавиатура!

— А для чего? — спрашивает Женька и отвечает сам себе: — Куплю самоучитель и буду тренироваться!

— Самому трудно научиться, — говорю. — Попроси Лену Мухину: она научит.

— Правильно!

Мы пошли к музыкальной школе. И словно угадали: навстречу выбегает Лена.

— Вот хорошо! — воскликнул Женька.

— Ой, мальчики, ничего хорошего нет! И она рассказала, что через полчаса в клубе домоуправления начнется концерт, за который она отвечает. А исполнитель «Орленка» заболел. Татьяна Васильевна на уроке, Геннадия Максимилиановича нет, спросить не у кого, заменить некем…

— Что делать? Ума не приложу! Без «Орленка» ну никак нельзя!

Я вдруг вспомнил письмо директрисы Людмилы Николаевны, посмотрел на Женьку и сказал:

— Пусть он споет. Он может.

— Я?! Вы с ума сошли! Я сроду нигде не выступал.

— Это совсем не страшно, честное слово! — воскликнула Лена. — Женя, будь другом, выручай. Знаешь, как нужна песня!

Сначала Женька колебался. Потом согласился. А Лена вдруг хлопнула себя ладонью по лбу:

— Нет, ничего не получится. Совсем забыла: программу концерта ведет Кузя.

— Опять этот Кузя! — воскликнул Женька.

В нем пробудился дух противоречия. Другой на его месте сразу бы отказался от этой затеи. А Женька лишь сощурил глаза.

— Мы его устраним, — сказал он.

— Устраним?

— Да. Я покупаю билет в кино. Вы говорите ему, что идет советско-итальянско-французско-японский фильм — дети до шестнадцати лет не допускаются! — под названием… Под названием… «Кровавая дорога».

— Такого фильма нет, — сказал я.

— И не было, — подтвердил Женька. — А ты слушай дальше и не перебивай. За пять минут до начала сеанса вы обменяете билет на право вести программу концерта. И дело в шляпе!

— А еще через пять минут, — сказал я, — Кузя прибежит обратно и поднимет такой шум!

Женька рассмеялся:

— Прибежит, не досмотрев кино? Такого не бывает.

— Женя, — сказала Лена, — ты настоящий психолог!

— Ага, — согласился Женька. — Готовься, Федя, вести программу концерта вместо Кузи.

— Нет, Женька, — сказал я. — Ты не психолог, а настоящий псих. Я ведь не умею объявлять. На сцене я двух слов не смогу связать. Я…

— Трус ты, вот кто, — ответил Женька. — Может, ты, Лена, после вступительного слова проведешь концерт? Этот — хуже девчонки.

Ах, так?!

Я поправил на носу очки и возмущенно сказал:

— Нет, программу буду вести я! Посмотрим, кто хуже девчонки: я или она!

У Женьки слово с делом не расходится. Слетав в кинотеатр, он передал мне билет в кино. Мы с Леной пошли в клуб домоуправления, куда уже собиралась публика, разыскали Кузю и отозвали его в сторонку.

— Слушай, Кузя, — говорю. — У нас в кинотеатре идет советско-итальянско-французско-японский фильм — дети до шестнадцати не допускаются! — «Кровавая дорога»…

— Ну-у?! — вскричал Кузя. — А вчера там другая картина шла.

— Так то вчера, — говорю, радуясь, что «клюнуло». — А сегодня — это не вчера. Правда, Лена?.. Вот у меня и билетик есть, видишь? На восемнадцать сорок пять.

— Эх, везет же дуракам! — сказал Кузя, глядя на билет, как зачарованный.

— Хочешь, я тебе его отдам?

— Мне? — Кузя глотнул слюну, не отрывая глаз от билета. — С чего бы, Очкарик?

— Ой, мальчики! — воскликнула Лена. — Такая картина, такая картина! Я сегодня успела посмотреть. Говорят, идет только один день. Там такая… кровавая дорога, просто прелесть!

— Думаешь, задаром? — продолжал я атаку. — Уступи мне место ведущего в концерте, а я тебе — билетик!

— Но Татьяна Васильевна поручила мне… — неуверенно сказал Кузя.

— А какая ей разница? Главное, чтобы ведущий был. Да и вообще Татьяна Васильевна ничего не узнает — у нее сейчас уроки в школе. А дежурному педагогу мы скажем, что у тебя срочно заболел живот.

— Вполне уважительная причина, — подтвердила Лена. — И совершенно безотказная.

— До начала сеанса осталась минута…

Кузя стал быстро-быстро перебирать ногами, словно уже мчался в кинотеатр.

— Давай-ка лучше, Федя, меняться с тобой… — протянула Лена. — Ты прочтешь вступительное слово. Вот здесь все записано. Почерк у меня разборчивый… Такое кино, такое кино!..

— Еще чего! — воскликнул Кузя. Он схватил билет, сунул мне программу концерта и был таков.

— Вот и избавились, — сказала Лена. — А теперь пошли, пора начинать.

Участники концерта толпились в маленькой комнатушке, заменявшей артистическую. Среди них был Женька. Он стоял возле пианино и вполголоса напевал «Орленка». Незнакомая мне пожилая женщина аккомпанировала Женьке и одобрительно кивала головой.

В артистическую заглянул Уточкин:

— Чего вы копаетесь? В публике волнение. Мне уже говорят, что в домоуправлении порядка нет! Скорее, скорее!