Кто взял фальшивую ноту?

Лена пригладила волосы и приготовилась выйти на сцену. Она прокашливалась, прокашливалась и никак не могла прокашляться.

От волнения всегда так бывает. У меня, например, не только першило в горле, но еще дрожали коленки, чесалось все тело и мутилось в голове.

Я посматривал на Женьку. Ему тоже было не по себе.

Наконец Лена прокашлялась.

Она вышла к самому краю сцены и обратилась к слушателям.

Я ждал, что сейчас доклад пройдет как по маслу — быстренько прочтется по бумажке, — и все.

Но у Лены в руках не было никакой бумажки. Лена сказала, чтобы слушатели представили себе, будто они не в клубе домоуправления, а… на фронте, в перерыве между боями! И будто приехала в холодную солдатскую землянку фронтовая концертная бригада…

Зал затих. Среди слушателей было много пожилых людей. Лица их были серьезны и сосредоточенны.

И я вообразил, что все это на самом деле происходит во фронтовой землянке. Даже дядя Степа, сидевший в первом ряду, вдруг представился мне бывалым партизанским командиром… Может быть, оттого, что из рассказа Лены я впервые узнал: песня «Орленок» была позывными у белорусских партизан…

Лена закончила свое вступительное слово.

Теперь настал мой черед. Нужно было объявить первый номер концерта: Женькино выступление.

Я сделал несколько бодрых движений, но почему-то остался на месте. Тогда меня толкнули в спину, и я выскочил на сцену, словно камень, пущенный из рогатки.

Очутившись перед лицом слушателей, я весь похолодел. Глянул в программу, открыл рот да так и остался стоять с разинутым ртом: в зале сидел Геннадий Максимилианович и внимательно следил за происходящим.

Это была ужасная западня: уходить было поздно. Нужно было спасать Женьку. Если Женька появится на сцене, то Геннадий Максимилианович его моментально узнает, и неизвестно, чем все это кончится. Может быть, скрыть Женькино имя?

Толком еще не зная, как лучше поступить, я начал объявлять:

— «Орленок». Песню исполняет… исполняет… исполняет…

— Не робей, — громко сказал с первого ряда дядя Степа. — Читай по бумажке!

— …исполняет Ж-ж-ж-жоржик Тю-тю-тюрин! — Кажется, забыв закрыть рот, на негнущихся ногах я покинул сцену.

Навстречу мне уже шел Женька, а за ним — пожилая аккомпаниаторша.

Я схватил Женьку за рукав, но он вырвался, подошел к краю сцены и высоким, чистым голосом запел:

Орленок, орленок, взлети выше солнца

И степи с высот огляди…

Я прямо застыл от удивления. У Женьки был сильный, звонкий, красивый голос. Он пел легко и свободно. Голос его то замирал, то становился твердым и решительным, то Казалось, что он не поет, а рассказывает. «Вот, — думаю, — про какую музыкальность написала Геннадию Максимилиановичу Людмила Николаевна!» Ай да Женька! Дружишь, дружишь с человеком, думаешь, что знаешь про него все, а потом — бац! — как снег на голову какое-нибудь открытие!.. Эх, до чего хорошо пел Женька! У меня невольно мурашки забегали по телу, и я на время забыл о недавних своих переживаниях. Но потом, когда песня подошла к концу, я вновь вспомнил о том, что может сейчас произойти, и шепнул Лене:

— В зале Геннадий Максимилианович. И я сказал, что Женька — это не Женька, а Жоржик Тютюрин…

— Зачем ты это сделал? — удивилась Лена.

— «Зачем, зачем»… Откуда я знаю, зачем? А на сцену я больше не выйду — хватит с меня. Бери программу и объявляй сама!

В зале раздались дружные аплодисменты. Раскрасневшийся Женька показался за кулисами.

— Слышите? — сказал он. — Хлопают.

— Бежим скорее! — воскликнул я и схватил Женьку за руку.

— Чего ты все время хватаешься! — отмахнулся Женька. — Да пусти ты меня, никуда я не пойду!

— Неужели ты не видел в зале Геннадия Максимилиановича?

Женька ойкнул и побежал за мной.

Очутившись на порядочном расстоянии от клуба, я рассказал ему все, как было.

Женька уставился на меня, а потом повернулся и молча пошел прочь.

ПРЕДАТЕЛЬСТВО

По вечерам, перед сном, мы обычно гуляли во дворе. Вот и сейчас мы собрались вместе и ждали Женьку.

Смотрим — Костя выполз из подъезда. И — к нам.

С тех пор как мы начали собирать деньги и Костя отказался принять участие, мы стали избегать его. Но он вечно лип к нам, хотя никто не собирался водиться с ним.

Мы отвернулись от Кости, а он рассердился и крикнул:

— Что вы, на самом деле! Честное слово, мне родители никогда денег не дают!

Никто не откликнулся. А я подумал, что, может быть, Костя на самом деле не врет?

Хотел поделиться этой мыслью с ребятами, вдруг витку — идет Геннадий Максимилианович, держит за руку Гришу и внимательно слушает его болтовню.

— Здравствуйте, — хором сказали мы Геннадию Максимилиановичу.

— Здравствуйте, здравствуйте, — ответил Геннадий Максимилианович, не глядя на нас.

— Здравствуйте, здравствуйте, — важно повторил Гриша.

Не задерживаясь, они прошли к Женькиному подъезду, и мы вдруг поняли, что не Геннадий Максимилианович ведет Гришу, а Гриша ведет Геннадия Максимилиановича. Неужели к Женьке?!

Я проследил за ними. Так и есть: Гриша остановил Геннадия Максимилиановича возле Женькиной квартиры и сказал:

— Здесь.

Геннадий Максимилианович нажал на кнопку звонка.

Потрясенный, я скатился с лестницы и, выбежав во двор, все рассказал ребятам.

— Вот ябеда! — воскликнул Сережка.

— Кто бы мог подумать… — растерянно сказал Васька, — чтобы Гриша…

— Воспитали на свою голову, — насмешливо сказал Костя, но никто не обратил на него внимания.

Не успели мы еще прийти в себя, смотрим — во двор выскакивает Женька.

— Катастрофа! — кричит. — Гриша привел к нам Геннадия Максимилиановича.

— Видели, — отвечаем хором. — А дальше, дальше-то что?

— Гриша показал на меня пальцем, — захлебываясь, рассказывал Женька, — и говорит: «Это он!» А Геннадий Максимилианович отвечает: «Узнаю, узнаю…» Потом говорит отцу: «Ваш сын еще не гулял? А погода сегодня прелесть — настоящий зимний день: снежно, морозно, словом, хорошо бы ему погулять…» Отец почуял что-то неладное и выставил меня за дверь. Даже одеться как следует не дал.

— А Гриша?

— Я хотел было выманить Гришу, а Геннадий Максимилианович говорит: «Не беспокойся, ему и с нами будет неплохо». Видали?

— Давно надо было выкинуть его из нашей компании, — хмуро сказал Васька. — Какой нашелся!

— На самом деле, пусть и близко не подходит.

— Доверяй после этого дошкольникам.

— Ничего, мы еще с ним рассчитаемся…

Над Гришиной головой сгущались тучи. Мне стало его жаль, и я тихо сказал:

— Он еще маленький, может, не нарочно?

— Внимание! Сейчас Федя заплачет, — ехидно сказал Сережка.

— Видно, Геннадий Максимилианович пришел за штрафом, — удрученно сказал Женька.

Я отозвал Сережку и Ваську в сторону и шепнул им:

— Зачем зря Женьку томить? Давайте расскажем ему, что собрали почти все деньги. А недостающие нам и на слово поверят…

Но мы ничего не успели сказать Женьке: во дворе появился Женькин отец. Он взял Женьку за руку и сказал:

— Пойдем-ка, сынок, выяснять некоторые подробности твоей биографии.

Он увел Женьку, и последнее, что мы услышали, было:

— Почему ты скрыл от меня…

Дверь подъезда захлопнулась и проглотила остальные слова. Да и без слов все было понятно: мы были сражены, так сказать, брошены на обе лопатки.

— Надо было сразу Женьке все рассказать! — воскликнул Васька. — И чего ты, Федя, мямлил?

— А все Гриша…

— Письмо! — вдруг вспомнил я. — Гриша видел, как мы его прятали!

Мы бросились к тайнику. Письма там не было.

ПОСЛЕДНИЙ ВЗНОС

Вернувшись обратно, мы принялись обсуждать посещение Геннадия Максимилиановича. А через некоторое время увидели его самого и быстренько спрятались за мусорные ящики.