Девочка с косичками

Следователь на последних допросах спрашивал односложно. Девочка упрямо отвечала одними отрицательными ответами,

— Какие сведения передавались партизанам?

— Я ничего не знаю об этом.

— Чем интересовались партизаны?

— Не слышала. Не знаю.

— Как часто пересылались данные партизанам?

— Не знаю ничего.

— Кто выдавал поручения связным?

— Я не знаю ни о каких связных.

— Кто приходил на встречу со связным?

— Не знаю.

— Где происходила встреча со связными?

— Не знаю ничего.

— Кто был связным в подпольной организации?

— Я никогда ничего не слышала об этом и не знаю.

17. ВСТРЕЧА У МАЯКА

Федя Слышанков по заданию Фрузы спешил на встречу со связным из партизанского отряда к «маяку», который находился в трёх километрах от деревни Ушалы на поляне, окружённой густым смешанным лесом. Маяком называли тригонометрическую вышку. Времени у Феди было в обрез, и он шагал быстро. Лямки вещмешка оттягивали три тяжёлые коробки с патронами. Темнело. Лес был старый, густой, замшелый. Часто тропа петляла по сырым и топким местам, поросшим осокой. Тут и там попадались молодые густые заросли ивняка, и Феде большую часть пути приходилось идти, пригнувшись и вытянув руки вперёд, отстраняя ветки. Дорогу он знал хорошо, много раз ходил здесь и потому не боялся сбиться с пути и заблудиться.

К маяку Федя пришёл вовремя. На краю поляны он остановился, перевёл дыхание и, подражая сойке, тихонько свистнул. С противоположной стороны поляны откликнулась другая птица — это Николай Зеньков ответил на условный сигнал. Он вынырнул из кустов и пошёл навстречу Феде. Остановились у маяка. За спиной у Николая тускло поблёскивал немецкий трофейный автомат.

— Что нового? — спросил Николай, протягивая руку.

— От Фрузы привет.

— И только?

— Не совсем, — ответил Федя, снимая с плеч вещмешок и присаживаясь на нижнюю обвязку вышки, — Патроны вот вам принёс для немецких винтовок. Ребята насобирали.

— Спасибо. Кстати. А мы вам вот мин заготовили. Передай Фрузе. У неё есть задание.

— Ещё. — Федя заговорил шёпотом, — сестра твоя приказала передать, что на станции Оболь и в Шумилине стоят четыре немецких эшелона с танками и снарядами. Двигаются на фронт из Прибалтики. Дорогу наши ребята подорвали. Составы пока на приколе. Но фрицы не сегодня-завтра могут восстановить полотно — и эшелоны улизнут. А упускать их нельзя, Так и передай вашим. Может, они, что придумают,

— Добро, Федя, передам. С такими данными мне веселей обратно идти будет.

Николай встал, закинул за плечи вещмешок, спросил:

— Кстати, у тебя закурить не найдётся?

Федя сунул руку в карман, вытащил горсть самосада.

— На вот, держи всё. У меня дома ещё есть. Только ты смотри, матери моей не проболтайся.

— Влетит?

— Задаст. Ещё как. Я вообще-то не курю, балуюсь.

— Зачем же тогда табак таскаешь?

— Да так просто.

— Для солидности, значит, — Николай усмехнулся. — Понятно.

— И ничего тебе не понятно, — обиделся Федя.

— Будет дуться, ёршик, — Николай поерошил белокурую Федину голову, — С характером ты, парень,

Сдерживай свой огонёк. В вашем деле он ни к чему. И как тебя только в организацию приняли. Не знаю.

— Да если бы меня не приняли, я сам бы с немцами…

— Чего?

— Нашёл бы чего… Поджёг бы чего-нибудь или ещё что, пострашнее придумал.

— Этого тебе ещё не хватало. Ты у меня смотри, Федька. Сдерживай себя. Не забывай про дисциплину.

— Я всегда про неё помню. Что я, маленький, что ли? — ответил недовольно Федя.

— То-то же…

Николай, прикрывая огонь ладонями, прикурил и спрятал цигарку в широкий рукав.

Федя глядел на Николая и всё порывался спросить его что-то. Долго не решался. Потом осмелел, осторожно вымолвил.

— Коль, а Коль?

— Чего тебе?

Дай автомат подержать.

Николай улыбнулся и, сняв автомат с плеча, повесил его на шею Феде.

— На, подержи.

Федя вцепился одной рукой в рожок с патронами, другой в рукоятку автомата. Погладил воронёный ствол, и лицо его, курносое и веснушчатое, расплылось в улыбке.

— Нравится? — спросил Николай.

— Ещё бы, — отозвался Федя. — Вот бы мне такой.

— Зачем?

— Фрицев шлёпать.

— Опять за своё. Да пойми ты, бедовая голова, ваше дело другое.

— Я понимаю, — сникнув, ответил Федя. — Но мне хотелось бы и…

— Что? Пострелять?

— Ага.

— Терпи. Каждый солдат должен выполнять обязанности на своём месте.

— Счастливый ты, Николай, — возвращая автомат, проговорил Федя.

— Чем?

— В бою тебе приходится бывать.

— Ну, это ты загнул, — гася цигарку, ответил Николай. — Про такое счастье бабушка надвое сказала… Там, брат, стреляют.

— Я знаю, — возразил Федя, — Только бы я не испугался.

— Понятно. Вообще-то, там некогда пугаться. Работать надо. В бою или ты врага, или он тебя. Вот так-то. Ну хватит разводить бодягу. Пора мне. Будь здоров, Федя.

Они разошлись. Николай скрылся в тёмном густом осиннике, а Федя подался назад в деревню по старой тропке, которая и привела его к маяку.

В партизанский отряд Николай вернулся под утро уставший: половину пути ему пришлось пробираться через болото. Он сразу сообщил данные, полученные через связного от Фрузы.

Не теряя ни минуты, Маркиямов тут же пошёл в землянку, в которой размещался партизанский штаб. Там находился командир отряда.

Маркиямов доложил о сведениях, доставленных связным.

— Говоришь, с танками? — переспросил командир, — И дорогу им перекрыли? Отличные данные. Молодцы хлопцы.

Командир прошёлся по землянке, потом достал из планшета карту, раскинул на столе, склонился над ней и спросил Маркиямова:

— Что думаешь об этом?

— Дело трудное. Нам своими силами их не взять. Придётся доложить по рации.

— Добро, — согласился командир. — Надо сказать радисту, чтобы передал данные в Центр.

В то же утро радист партизанского отряда развернул рацию и вышел на связь с Москвой.

Коротко была составлена шифровка о скоплении воинских эшелонов с танками и снарядами. Центральный штаб партизанского движения принял радиограмму и поблагодарил за ценные данные.

А на следующую ночь над Обольской и Шумилинской станциями появились советские самолёты. Выбросив над железной дорогой осветительные ракеты на парашютах, бомбардировщики нанесли удар по эшелонам гитлеровцев. Всю ночь пылали вагоны и танки, до самого рассвета рвались снаряды. Пути были разбиты и завалены вражеской техникой так, что движение на этой железнодорожной магистрали надолго приостановилось.

18. СЁСТРЫ

Лишь только забрезжил неуютный зябкий рассвет, немцы забегали по посёлку и ближним деревням. Оки барабанили в окна, врывались в дома, заставляли людей спешно одеваться и выгоняли на улицу всех: и детей, и стариков со старухами, и женщин. Никого не оставляли дома. Немцы бесцеремонно толкали людей в спины прикладами, теснили кинжальными штыками и раздражённо орали:

— Шнель! Шнель!

Всех жителей немцы согнали на открытый пустырь перед длинным и невысоким сараем. Когда-то в нём хранили кое-какой инвентарь. Люди в страхе жались друг к другу, не понимая, в чём дело, спрашивали рядом стоящих:

— Зачем пригнали?

— А шут их знает?

— Затеяли что-то.

— Неужто погибель?

— Сохрани, господи.

В стороне от толпы, возле угла сарая, рядом с гауптманом Криванеком, щупленьким немцем, стоял, заложив руки за спину, Экерт.

Широкая белая повязка с чёрными буквами «ОД» туго перетягивала левый рукав его выше локтя. Он был хмур, недоволен чем-то. Чуть поодаль от них, ближе к солдатскому оцеплению, которое сдерживало толпу, прохаживался молчаливый и злой начальник обольского гарнизона майор Друлинг. В начищенных сапогах, с твёрдым раструбом голенищ, он ходил взад и вперёд перед толпой, оставляя на ослепительном белом снегу глубокие чёткие следы, которые быстро заполнялись мутно-жёлтой талой водой.