Альдабра. Черепаха, которая любила Шекспира

Для начала я зажгла все свечи и поставила их вокруг первой. Теперь бабушка стала похожа на огромный именинный пирог, освещавший палатку мягким мерцающим светом. Я сложила домиком газетные листья и положила их как можно дальше от черепахи. Нужно, чтобы они не касались палатки: я вовсе не хотела спалить бабушку — только разбудить ее.

Поверх газет я положила все деревянные предметы: большие снизу, поменьше сверху. Надо было следить за тем, чтобы не загорелся полиэтилен.

Погрузившись в эти приготовления, я не замечала ничего вокруг. Только теперь я заметила, что земля в палатке стала мягкой и влажной.

Наводнение!

Время поджимало. На мокрой земле не займется никакой костер. Я чиркнула спичкой и поднесла ее к газетам. Бумага занялась слишком быстро: успеют ли загореться дрова?

Я положила еще один лист. Потом еще один. Наконец загорелась соломенная шляпка, а за ней вешалка. Огонь становился все ярче и выше. Я словно чувствовала на лице его горячее дыхание. Весело потрескивала рама. Получилось!

Но бабушка оставалась неподвижной, голова и лапы по-прежнему под панцирем. Казалось, воздух накалился, как в аду. Почему же она не просыпается? По моему лбу катились крупные капли пота. Как жарко! Кажется, сейчас упаду в обморок от жары! Но ведь черепахе тоже должно быть жарко.

Казалось, вода под ногами вот-вот закипит, а черепаха все не просыпалась!

Костер громко потрескивал и горел голубым пламенем.

Потом раздался приглушенный свист. Тоже мне костер — уже догорает!

Все вокруг было мокрым и грязным. Я нагнулась, чтобы посмотреть, сколько воды в ямке, где лежит бабушка, но костер, как назло, потух и повалил густой едкий дым, наполнивший палатку.

Я закашлялась. Глаза горели и слезились, так что пришлось зажмуриться. Я задыхалась от дыма. Или я выйду отсюда, или открою палатку. На ощупь, с закрытыми глазами я искала выход.

Меня остановило тихое шуршание.

Что это?

Будто паровоз или шум моря…

Я с трудом открыла глаза и сквозь слезы увидела, что черепаха высунула голову. Она едва виднелась. Несколько секунд ничего не происходило, но потом сквозь густые клубы дыма я увидела, как вытягивается шея и поднимается украшенный зажженными свечами панцирь.

Наверное, черепаху разбудил дым.

— Бабушка! — закричала я, обнимая ее за шею и покрывая поцелуями маленькую головку. — Ты проснулась!

Я вскочила на ноги и в порыве чувств сбила палку. Палатка осела, накрыв нас с черепахой. Свечки потухли. Я изо всех сил колотила руками, пытаясь выбраться из этой наполненной дымом клетки, крутилась, вертелась, пока мне не удалось высвободиться. Потом стащила плащи, которые все еще накрывали бабушку с головой.

— Надо поторапливаться, пока ты снова не впадешь в спячку. Иди сюда! — закричала я что было мочи.

Черепаха осоловела ото сна. Она и представления не имела о грозящей опасности. На панцире торчали три потухшие свечки. Это придавало ей комичный вид, и я убрала их. Она перебирала передними лапами, пытаясь выбраться из ямы. Потом медленно поползла по грязной воде. Я шлепала за ней, подталкивая панцирь обеими руками. Лишь бы поскорее выйти из ангара. Вода уже доходила мне до икр.

— Скорее, скорее. Не останавливайся! — кричала я. Понимает ли она меня? Можно ли считать это странное существо, проспавшее несколько недель кряду, моей бабушкой Эей?

Как бы то ни было, она двигалась вперед, и наконец мы выбрались наружу.

Но куда идти дальше? Лучше всего ей было бы в доме, но в последнее время бабушке требовалась целая вечность, чтобы забраться на крыльцо, а сейчас она еще и в полусне.

Да и потом, на второй этаж ей не забраться, а первый этаж может затопить наводнение.

Мы двинулись на лужайку. Поросший изумрудно-зеленой травой холмик возвышался на добрых три метра. Вряд ли вода сюда доберется. Да и лучшего места все равно не найти. Лужайка превратилась в болото. Барахтаясь, я подталкивала бабушку к самой вершине холма. Казалось, черепаха понимает, что я делаю.

На вершине было сухо. Совсем выбившись из сил, я упала на свежую, чуть влажную траву.

— Бабушка, не засыпай опять. Скажи мне что-нибудь, умоляю!

Черепаха повернула ко мне свою головку. Казалось, она улыбается. Бабушка фыркнула.

— Спасибо, Элиза, ты спасла мне жизнь, — послышалось мне.

Только у меня отлегло от сердца и я вздохнула с облегчением, как из дома послышался какой-то шум. Я подняла голову и различила какое-то движение за распахнутой дверью. Кто-то следил за нами из дома!

Уверена, что я видела какую-то тень.

— Кто тут? — крикнула я.

Бабушка Эя рядом со мной фыркнула, вытягивая шею.

И вот тень выскользнула из-за двери. Она шла к нам, поднимая резиновыми сапогами высокие брызги. Вода доходила до колена, почти касаясь края сапог, и замедляла движения.

— Мама… — прошептала я и встала как вкопанная, тупо глядя, как она приближается походкой аиста: ноги приходилось поднимать все выше, чтобы преодолеть сопротивление воды, залившей лужайку. По мере того как мама приближалась, на ее лице застывало выражение такого изумления, такого ошеломленного удивления, что я не смогла удержаться от смеха.

Глава тринадцатая

Она остановилась в метре от нас и с ужасом уставилась на меня, старательно избегая взглядом гигантскую черепаху.

— Я не могу найти бабушку Эю, — едва слышно прошептала она. — Дома ее нет.

Я перестала смеяться.

— Почему ты здесь? — спросила я, вдруг осознав, что мама пришла искать бабушку, нарушив запрет.

Ответа я не ждала. Скорее, возмущенных вопросов о моем странном друге. Было заметно, что мама взволнована. Но она продолжала упорно не замечать черепаху, будто та была невидима.

— Ты умчалась как одержимая. Я не могла сразу пойти за тобой: надо было срочно спасать от наводнения газеты. Когда ты удрала, я так и подумала, что ты побежала к бабушке, и, покончив с газетами, решила тебя догнать. В доме бабушку я не нашла. Пойми меня, Элиза, я очень скучаю по своей маме. Знаю, она не хочет меня видеть, но дай мне всего секундочку. Я поздравлю ее с Рождеством и сразу уйду. Где она? Скажи честно: она спряталась, когда увидела меня?

Я попыталась рассуждать здраво. Сейчас не самый подходящий момент для того, чтобы рассказывать маме историю про черепаху. Поэтому я стояла как истукан и глупо улыбалась. Может, черепаха действительно невидима для всех, кроме меня.

Бабушка Эя, как обычно, громко фыркнула и зашевелилась. Мама, будто против воли, отвела от меня глаза и взглянула на черепаху.

— Об этом поговорим дома, — начала было она строго. Но тут же обескураженно замолчала. Теперь на ее лице было написано почтительное изумление.

— Какая огромная! Просто гигантская! Что-то в ней есть знакомое… Будто я уже ее где-то видела. Элиза, почему ты врала мне? Ты же клялась и божилась, что выдумала ее. Зачем?

Я промолчала.

— Она смотрит на меня, как будто… Где ты ее нашла?

Бабушка Эя пристально смотрела на маму. Ее глаза необычно блестели — прямо по-человечески. На минуту воцарилась тишина. Потом черепаха подняла левую лапу и величественно коснулась своей головы. Она так и замерла — с лапой на голове, глядя на маму. Словно в трансе, мама шагнула к черепахе и присела — так что ее лицо оказалось на уровне бабушкиной головки. И тут черепаха широко зевнула.

— О господи! — вырвалось у мамы. — О господи! Нет! Этот запах…

Я поняла, что она почувствовала аромат плюмерии и пряностей, и одновременно подумала, что черепаха зевает не просто так. Это был знак того, что бабушка буквально умирает с голоду. Еще бы: она не ела много неделей кряду!

Что же ей предложить? В огороде должна была еще остаться капуста.

— Мам, я пойду поищу ей чего-нибудь поесть. Сейчас вернусь.

Мама, казалось, меня не слышала, но черепаха явно была довольна. А еще в ее темных глазках я заметила крупные слезы.

Барахтаясь по щиколотку в воде, я побежала с холма вниз на поиски капусты и морковки. Я поспешно выдергивала полузатонувшую морковку с комьями вязкой земли, прилипшей к корням. Капуста была немного пожелтевшая, а морковка наполовину гнилая. Но выбирать было не из чего.