Наш лисенок

— Что стряслось? — закричал отец.

— Мосса убежала, смотри, вон она уходит! — орал Атс во все горло.

Мужики побросали свои пилы и топоры и вместе с лесником кинулись к ревущему мальчику.

— Вон она, смотрите! — крикнул лесник лесорубам.

— Попробуем взять ее в кольцо! — закричали лесорубы и бросились врассыпную.

Но все попытки окружить лису не имели успеха. Каждый раз, до того как они успевали замкнуть кольцо, лиса ускользала из него. Один раз они уже совсем окружили ее, но она все-таки прошмыгнула между ловцами, хотя двое из них одновременно упали в снег, чтобы схватить цепь, волочащуюся за ней. Часа полтора потратили люди на то, чтобы поймать лису. Но в конце концов махнули рукой: бессмысленно было тратить на это драгоценное рабочее время. Лесник страшно рассердился. Его новая ушанка убежала в лес, сказал он. Сгоряча он сдернул с плеча ружье, собираясь выстрелить в лису, но Атс, увидав это, стал так громко и жалобно плакать, что отец закинул ружье обратно за спину.

— Ах, мерзавка, — бранился отец, — я ее кормил, обхаживал полгода, а она взяла да и дала стрекача!

— Зверь — он и есть зверь, — промолвил кто-то из лесорубов. — Ты его хоть на печь посади, все равно в лес смотрит.

— Как же это она у тебя вырвалась? — спросил отец Атса.

— Не знаю, — ответил Атс. — Взяла вдруг и побежала.

— Иди-ка сюда, покажи веревку, — велел отец Атсу.

Продолжая безутешно плакать, Атс подошел к отцу. Ему было ужасно жалко лисенка. Ведь отец говорил ему: пока лиса живет у них, она принадлежит Атсу, а лисья шкура пойдет отцу на шапку. И вот теперь Атс лишился лисенка, самого своего большого сокровища. Еще не успев показать отцу веревку, Атс, всхлипывая, спросил его:

— А Мосса не вернется назад?

— Откуда же мне знать, вернется она или нет, — ответил отец.

— А вдруг вернется! — блеснула в глазах мальчика надежда, и губы его чуть не растянулись в улыбке.

— Может, и вернется, — проговорил отец, желая хоть немного утешить сына, который подошел так близко, что можно было дотронуться до веревки на его поясе. Едва взглянув на нее, отец громко захохотал и сказал: — Ты же пережег веревку! Сам сунул ее в огонь, лисе ничего не стоило убежать!

Услыхав смех лесника, лесорубы поинтересовались, почему он так громко хохочет. А когда лесник рассказал, они тоже захохотали, да так, что в зимнем лесу гул стоял.

Атс не мог понять, почему отец смеется и почему с таким удовольствием хохочут лесорубы. Нет же никакой причины для смеха в том, что такой красивый зверь, как их Мосса, из-за глупой случайности убежал в лес. И из глаз Атса снова потекли слезы, как будто именно общий хохот лесорубов заставил его заплакать.

— Ну вот, отблагодарила нас твоя лиса за то, что мы заботились о ней, — сказал отец, когда они вдвоем с Атсом шагали к дому. — Что мы теперь скажем маме и что она скажет нам? Двое здоровенных мужчин пасли одного маленького лисенка и того проворонили.

Атс даже представить себе не мог, что скажет мама, когда узнает о случившемся, но то, что он сам должен сказать или сделать, ему стало ясно, как только он увидел маму: он громко заплакал и крикнул:

— Мосса убежала в лес!

— Как это в лес? — с недоумением спросила мама.

— Так вот, в лес, — ответил Атс. — Я с папой и лесорубы гонялись за ней, но без толку, она все равно убежала.

— А как же цепь? — спросила мама.

— Она ее с собой уволокла, — плакал мальчик.

— Кто же ее отпустил? — продолжала расспрашивать мама.

— Никто не отпускал, — объяснил Атс. — Я ковырял палкой в костре, Мосса и Пийтсу грелись у огня, а потом Мосса стала уходить и ушла совсем.

— А разве веревку не завязали вокруг твоего пояса? — спросила мама.

— Завязали, — сказал Атс. — Папа говорит, что я пережег веревку, потому Мосса и сбежала.

Мама какое-то время испытующе глядела на Атса, потом громко засмеялась, как будто все это было просто глупой шуткой.

— Ты такая же, как папа и лесорубы, — упрекнул Атс маму и снова заплакал: — Разве тебе не жалко Моссу?

— Глупенький, — сказала мама. — Конечно, жалко, но неужели ты сам не понимаешь, как это глупо, что ты у костра пережег веревку, упустил лисенка, а теперь распустил нюни. Будь мужчиной и терпи, раз сам сплоховал.

— Но мне так жалко ее… — всхлипывал Атс.

— А ты думаешь, лисе не жалко своей лапы, когда она ее отгрызает, как ты мне сам рассказывал? — спросила мама.

Ее слова заткнули мальчику рот, как затычкой. Атс задумчиво уставился на маму.

— Ну так как, жалко лисе свою лапу или не жалко? — повторила мама свой вопрос.

— Жалко, — ответил Атс, — она ведь останется с тремя лапами.

— Но лиса все вынесет, не правда ли? — сказала мама. — Так неужели же ты слабее ее, что так плачешь? Сам пережег веревку, вот и изволь теперь мириться с тем, что у тебя больше нет лисы.

— Папа сказал — может, она сама вернется, — проговорил Атс.

— Конечно, вернется, — согласилась мама, — куда ей деваться в такой снег и мороз.

Но как и отец, она говорила это только для того, чтобы успокоить и утешить мальчика. Однако дело повернулось так, как никто себе и представить не мог. На следующее утро, когда еще затемно отец вышел во двор, какой-то зверек, повизгивая, метнулся по свежему снегу к его ногам. Отец изумленно уставился на него. Но уже в следующее мгновение все понял. Он увидел цепь и схватил ее, словно боясь, что зверь, который сам вернулся из леса, опять убежит. Только теперь в душе его вспыхнула радость, и он стал громко звать домашних. На его голос из дома выбежала мама. Узнав, в чем дело, она обрадовалась и, не удержавшись, сразу стала будить Атса, чтобы поделиться с ним этой радостью. Атс бормотал что-то сквозь сон, но как только понял, зачем его будят в такую рань, тут же вскочил с кровати, и не успела мама оглянуться, как он босиком, в одной рубашке оказался в снегу.

Атс хотел собственными глазами увидеть Моссу, только тогда мог он обрадоваться по-настоящему. Но то ли потому, что снег был холодный, то ли из-за чего другого, только, когда все стало на свое место, радость его вдруг словно бы уменьшилась наполовину. Даже мама заметила, что Атс далеко не так счастлив, как должен был бы быть, и сказала:

— Ну и ну, не очень-то ты рад своей Моссе.

— А чего тут особенно радоваться, — ответил Атс, — ты же сама вчера сказала, что она скоро вернется. Ну вот она и вернулась.

Когда отец увидел, что лиса привыкла к своей новой жизни, как бы примирилась с ней, он стал время от времени предоставлять ей больше свободы. Во всяком случае, он делал это, пока было холодно и лежал глубокий снег. Иногда он просто пускал Моссу побегать по лесу, считая, что, если она первый раз сама вернулась домой, значит, вернется и в следующий. Но каждый раз, когда Мосса наслаждалась свободой, у всех в доме сердце сжималось от тайного страха, что, может быть, придет пора, когда Мосса исчезнет. Но Мосса осталась верна своему новому дому и новой жизни, как будто она и впрямь любила ее больше, чем вольную волю, когда ей самой пришлось бы заботиться о своем пропитании.

И все-таки в марте, когда снег начал таять и лес зашумел еще призывнее, они перестали отпускать Моссу на волю. Боялись, что весна может изменить настроение лесного зверька и своим очарованием увлечь его в лес навсегда. Вместо того чтобы отпустить Моссу в лес, отец как-то днем принес лисенка в дом, чтобы посмотреть, как он себя там поведет. Сначала он боялся, что Мосса может вскочить на окно и разбить стекло, но скоро убедился, что она достаточно умна и не сделает такой глупости. Раза два, опираясь на подоконник, она вставала на задние лапы и, вытянув свой острый длинный нос, прижималась к стеклу, но, по-видимому, скоро во всем разобралась: окна ее уже больше не занимали, зато очень интересовало все, что находилось в доме. Она без устали шныряла из одной комнаты в другую, из комнаты в кухню, из кухни снова в комнату, там — под стол, из-под стола под кровать, из-под кровати к шкафу, который стоял на полу так, что лиса не могла забраться под него, и она только несколько раз шарила под ним лапой. Не было ни одного угла, ни одной щели, куда бы она не сунула свой длинный нос и не царапнула лапой. Не осталось ни одной вещи, которую бы она не перевернула несколько раз, не оглядела со всех сторон и не обнюхала. В каждый ботинок, в каждую тапочку и сапог она совала свою мордочку и фыркала, как будто запахи, которые там таились, заставляли ее чихать. Больше всего занимали ее отцовские сапоги с длинными и широкими голенищами. Очевидно, она решила во что бы то ни стало просунуть мордочку в самый носок. Для этого ей пришлось почти целиком влезать в сапог. Забравшись туда в первый раз, она никак не могла выбраться обратно и стала кувыркаться по полу вместе с сапогом. Атсу это показалось очень смешным, и он хохотал до слез. Пийтсу тоже развеселилась и принялась скакать вокруг Моссы, катавшейся по полу. Когда Мосса наконец выбралась из сапога, Пийтсу, в свою очередь, тоже сунулась в голенище, но ничего особенного там не увидела и никак не могла понять, почему Мосса лезет своим носом так глубоко.