О чем говорил мальчик

Она бросилась к нему:

- Немцы!

Он присел, с силой рванул ее за руку, заставил пригнуться.

- Не маячь! Где?

- Уже на дорогу вышла… Оглянулась, смотрю, ходят по лесу… Меня они не заметили…

- Ну, ну, ну! - торопил ее Рябов, напряженно всматриваясь в лесные сумерки.

- Ия назад побежала…

- Испугалась!

Она не ответила. Нашаривая в кармане запасную обойму, он с досадой проговорил:

- Эх, надо было тебе в город удирать!

Впереди послышался треск сучьев, негромкие голоса. Гитлеровцы подходили цепью. Стрельба началась сразу…

Девушка бежала следом и, оглядываясь, он видел ее потемневшие глаза и судорожно закушенные губы. Разрывные пули, ударяя в деревья, цокали и фыркали вокруг. Дробь автоматов и крики приближались. Она все бежала за ним, только лицо ее стало совсем белым и она чаще спотыкалась. Еще раз оглянувшись, он увидел, как она поднималась с земли, из ссадины на коленке текла кровь. И теперь она уже еле брела, прихрамывая. Иногда куст орешника или разросшаяся ель совсем скрывали ее, и Рябов останавливался и ждал, пока она снова покажется на тропинке.

Шум погони на мгновение стих. И тогда кто-то совсем рядом пронзительно завопил по-немецки:

- Здесь!

- Бегом! - прикрикнул на нее Рябов.

Но она не могла. Задыхаясь, пошатываясь, ничего не видя, шла, не разбирая дороги, натыкаясь на ветки и пни. Рябов даже застонал от жалости к ней и к себе.

- Пропадем мы тут с тобой!- Схватил ее за плечи и сердито сказал: - Прямо по дороге! В село придешь! Я прикрою!

Но она не двигалась с места. Он с силой толкнул ее на тропинку:

- Уходи, ради бога!

И, встав за дерево, прижал к шелковистой березке ствол пистолета, не торопясь прицелился в показавшуюся среди деревьев фигуру и выстрелил. Короткий стон, быстрая гортанная речь. С новой силой затрещали автоматы. Срезанные ветки посыпались на него. Пятясь, он снова выстрелил. Через полянку тяжело бежали гитлеровцы. Он пригнулся и сбоку из-за куста швырнул гранату. Стрельба сразу прекратилась. И он побежал назад, не оглядываясь. Теперь он был уверен, что они спасены - девушка уже наверняка далеко, мрак в лесу сгустился. Ныр-нул в темный сырой туннель, образованный раскидистыми ветвями, и сразу наткнулся на нее.

- Ты? Чего? Чего стоишь тут?! - с отчаянием почти закричал он.

- Вас дожидалась,- тихо сказала она.

Он хотел толкнуть ее, крикнуть, что она губит и себя и его, что, если б не она, он давно ушел бы от погони… Шум заставил его обернуться. Но он ничего не увидел - белое пламя ослепило и медленно повалило его. И лишь невыкрикнутое слово: «Ухо-ди-и-и!..» - все текло, бесконечно растягиваясь и звеня…

Душный, пряный запах влажной листвы постепенно заполнил пос, рот, грудь так, что стало трудно дышать, и Рябов открыл глаза. У самого лица неподвижно висели большие, белые от луны листья. Тишина. Захотелось потянуться. Но едва шевельнулся, острая боль пронизала правое плечо, шею, ударила в висок. Только тогда ощутил: что-то сильно сдавило лоб, словно прижало к земле. Дотянулся до головы левой рукой - нащупал тугую, влажную повязку. Ранен! Захотел разом вскочить. Только чуть шевельнул ногами. Слабость, непреодолимая слабость во всем теле! Неужели опасно? Была вспышка… Ни удара, ни падения не помнит… Когда же он перевязал себе голову? Где он лежит?.. Мысли текли медленно, лениво. Осторожно, жмурясь от усилия, повернул голову набок, прижался щекой к росистой, прохладной траве. Перевел дыхание, поднял веки. Вздрогнул от неожиданности. В упор на него смотрели глаза, темные и блестящие на белом лице. Девчушка! Он совсем забыл о ней.

Она наклонилась над ним.

- Крови много. А так не опасно. Кость цела. Голову только задело.- Она говорила спокойно, и по голосу казалось, что слегка улыбается. Помолчав, добавила:- Они дальше по дороге пошли. Верно, п селе ночуют…

- Много их? - спросил Рябов и удивился звучности своего голоса.

Она пожала плечами:

- Человек двадцать…

Несколько секунд Рябов думал о том, как мимо него, беспомощно лежавшего в траве, двигались ноги в кованых сапогах, у самой его головы, а рядом эта девочка с испуганными глазами… Когда представил себе это ясно, стало страшно.

- Давно лежу?

- Часа два. А то и больше…

Теперь он увидел, что лежит в небольшой ложбинке шагах в пятидесяти от дороги, на которой был ранен. Как же она оттащила его? Ага, под затылком колючий ворс - тащила на своем жакете. Теперь он, наверное, в крови, изодран - вконец испорчен. Почему-то это особенно тронуло. И когда он спросил: «Как тебя звать?» - голос его дрогнул.

- Катя,- сказала она.

- Нужно уходить, Катя.

Скользя ладонью левой руки по мокрому стволу осины, Рябов медленно поднялся. Правая рука оказалась подвешенной на косынке. Он выпрямился, вздохнул полной грудью. Закружилась голова, он пошатнулся. Но ощутил под левой рукой ее твердое, острое плечико. Так они и пошли рядом. Лес был пронизан серебристым лунным светом. Все кругом словно замерло. Только истерический, тревожный крик филина изредка разрывал тишину. Однажды, прислонившись спиной к дереву, он заметил, что его бьет мелкая дрожь и подгибаются колени. Она тоже заметила и с тревогой заглянула снизу ему в лицо. Он не переносил, когда его жалели, и, отдышавшись, усмехаясь, сказал:

- Молчишь и молчишь! Признавайся, испугалась давеча, когда предложил тебе в партизаны?

Она потупилась.

- Чудачина, чего стыдиться! Видишь, какая у нас жизнь? Не всякому по нутру.

Она молчала.

Но что-то было непонятное в ее молчании, что тревожило, и он хотел услышать от нее признание.

- Ну говори же, испугалась?

- Испугалась,- наконец еле слышно прошептала она.

- Вот видишь! - даже обрадовался Рябов.- Значит, я правильно хотел тебя домой отослать!

Она с удивлением посмотрела на него, собираясь что-то сказать, но тут же закусила губу.

- Да ну тебя! Клещами из тебя тащить! - рассердился Рябов.

- Я и сейчас… все время боюсь…- пересиливая себя, проговорила она и отвернулась.

Он с любопытством, словно впервые, посмотрел па нее, и простая, до смешного очевидная мысль обожгла его. Она спасала его! Она с самого начала спасала его! Потому вернулась тогда от большака, завидев немцев. Потому не отставала от него ни на шаг, не ушла в деревню, пока он отстреливался и потом лежал раненый и беспомощный в нескольких Шагах от врага. Все это время изо всех своих силенок она спасала его! Он смотрел на эту маленькую фигурку, и горячая волна нежности поднималась в его груди. Ему захотелось погладить своей тяжелой, грубой ладонью русую головку и сказать ей что-то очень душевное, очень доброе. Но он не умел. Он сказал только:

- Пойдем, Катенька!

И они опять пошли рядом, медленно обходя пни и овражки.

До просеки, по которой можно было пройти к партизанскому лагерю, оставалось всего километра два. И все же ему пришлось опуститься на землю. Он сидел, прислонившись к дереву, в полузабытьи. Катя встала перед ним на колени, чтобы подбинтовать голову и плечо. Но кровь все сочилась, проступая каплями из-под витков марли. Сквозь пелену розового тумана видел Рябов ловкие пальцы Кати, прикушенную губу и упрямый блеск ее глаз.

- Катя… Катенька!..- еле бормотал он чужими, будто пьяными губами.- Оставь здесь… Дойди до лагеря… братков позови… А я полежу…

Но она схватила его за пояс, изо всех сил тянула кверху и быстро шептала:

- Нельзя, нельзя! Встаньте! Ну, пожалуйста! Милый! Голубчик! Ведь страшно здесь!.. Надо идти!

Она обхватила его и повела, напрягая все силы, чтобы удержать. Он шатался, мотая головой, и глухо, не переставая, стонал…

Солнце поднялось высоко и вскоре стало жечь. С легким треском лопалась на лице паутина. Завилась над полянками мошкара. С сосновых ветвей закапала смола, и потянуло гарью.

Рябов упал возле самой просеки, подмяв под себя правую, раненую руку. С трудом Катя перевернула его на спину. Он был без сознания. Но губы его шевелились, и глубокая морщина змеилась между бровями - он очень страдал.