Амос Счастливчик, свободный человек

— Посещаю воскресные собрания с того дня, как попал в эту страну, — кивнул Амос. — Я и читать-то выучился по Библии.

Тень улыбки проскользнула на губах у старосты. Может и впрямь неплохо, если этот человек поселится у них в городке. Но не ему об этом упоминать, не ему выказывать гостеприимство.

— Ты лучше сходи к пастору Эйнсворту [35], вон его дом. Он знает, если есть какой свободный клочок земли. Он у нас пастором на год, на пробу. Но вроде всем понравился, так что, верно, останется и на следующий год.

Амос Счастливчик пересек общинное поле и постучал в дверь пасторского дома. Там его приветствовали с гостеприимством, которого староста не осмелился выказать. Пастор был рад обсудить возможность постройки кожевенной мастерской и покупки участка земли. Но прежде всего он послал соседского паренька к повозке с кувшином свежего молока и недавно испеченной имбирной коврижкой.

— Сам Господь привел тебя сюда, Амос, а то нам далековато приходится ездить, чтобы шкуры выделывать. Ты, значит, хочешь участок неподалеку, с проточной водой.

— Мне хватит клочка земли, сэр, не больше акра для начала, и какой-никакой ручей, лишь бы не пересыхал. Были бы только большие деревья — в моем ремесле нужно много коры.

Внезапно пастор хлопнул себя по колену:

— Есть у меня для тебя такой участок. На склоне холма, поближе к горе, к западу от общинного поля. Он зарос лесом, но ручей там неплохой, да и добраться до тебя будет легче легкого.

— Вот бы нам с вами вместе его осмотреть, прямо сейчас, — обрадовался Амос, и оба без промедления начали спускаться с холма.

Виолет, сидя на повозке, провожала их взглядом, покуда оба не скрылись из виду, а потом посмотрела на Селиндию, играющую в траве с парнишкой, который принес угощение от пастора.

— От чего у тебя такое грязное лицо? — спросил мальчик.

— Мы долго-долго ехали, — объяснила девочка.

— Не давай никому себя умывать, и я тоже скоро отправлюсь в путешествие, тогда и у меня будет такое лицо.

Через час Виолет заметила возвращающихся Амоса и пастора и по улыбкам на лицах догадалась: мужчины обо всем договорились, и оба довольны сделкой. Пастор вошел в дом, а Амос поспешил к повозке, посадил Селиндию на облучок, забрался туда сам. Повозка покатила вниз с холма, к поросшему лесом участку земли, где шумел маленький ручей. Амос рассказал жене, о чем условился с пастором.

— Он мне землю не продает, но разрешает ею пользоваться столько, сколько пожелаю. Мне такие условия по вкусу, я уж ему выделаю кожу получше — и на бриджи, и на сапоги, и ему, и всем его деткам.

— Он на вид такой молоденький, вряд ли у него большое семейство, — усмехнулась Виолет.

— Он еще даже не женат, вот женится, пойдут ребятишки, всем тогда будет кожа.

— А я и не знала, что у тебя мало забот, Амос Счастливчик, то-то ты себе заранее набираешь работу.

— Чем еще выказать благодарность, как не своим мастерством, — улыбнулся Амос.

Когда они добрались до участка, отмеченного пастором Эйнсвортом, — он уже вколотил столбики, означающие, что эта земля дана в аренду Амосу, — Виолет принялась снимать поклажу с повозки, а Амос — рубить деревья. Надо поскорее соорудить временное убежище. Но задолго до наступления вечера на поляне появилась группка горожан под предводительством пастора, а за ней — запряженная волом повозка, доверху груженая досками. Скоро новые соседи и семейство Амоса, дружно работая, построили хижину и очаг, а Виолет начала готовить ужин.

Селиндия давно уже спала в маленькой кроватке, сколоченной Амосом еще в Вуберне. В эту ночь Амос и Виолет устроились на ночлег под открытым небом. Неподалеку в болоте квакали лягушки, перекликались ночные птицы. Кожевник и его жена были свободны и начинали новую жизнь. Они добрались до новой земли, тут им были рады и сразу пришли на помощь.

«Боже, дай силы трудиться на совесть долгие годы», — молчаливо, от всего сердца молился Амос.

7. Коль работа тяжела, знать, кубышка полна

1781–1789

В то первое лето в Джаффри отдыхать было некогда. Амос и Виолет трудились не покладая рук, Селиндия помогала чем только могла. Временное убежище никак не могло заменить настоящего дома. Ранним утром Амос отправлялся в лес сдирать кору с поваленных деревьев: чтобы наполнить дубильные чаны, ее понадобится немало. Когда он возвращался домой, за дело бралась девочка — ей было поручено раскладывать куски коры ровными рядами, чтобы они просохли на солнце, которое с каждым летним днем светило все ярче и ярче. Когда кора подсыхала, Виолет молола ее на маленькой мельнице, которую смастерил Амос. Теперь у них не будет недостатка в танине, содержащемся в коре, а он совершенно необходим в дубильном деле.

Виолет, помогая Амосу, была так занята, что у нее не оставалось времени на ткацкий станок. Амос поставил его в маленькой хижине, где теперь оказалось совсем мало места. Виолет только любовно поглаживала станок, проходя мимо, — когда у нее найдется свободная минутка, она украсит их скромное жилище ткаными занавесками и половичками.

Селиндия кончала порученную ей работу и радостно уносилась к общинному полю — играть с городскими ребятишками. Шло лето, принося свои плоды; в лесу созревали ягоды, и дети отправлялись с корзинками и ведерками на поиски земляники, малины, черники и ежевики. Селиндия все еще не могла окончательно поверить, что ей можно бегать, куда хочется, как всем остальными ребятам. Амосу снова и снова приходилось повторять, что мир теперь принадлежит ей, и она может гулять свободно, радоваться и наслаждаться.

Но он никогда не забывал напомнить: хорошим всегда приятно делиться с другими.

— Смотри, смотри, папа Амос, какая красота! — девочка принесла домой лукошко первой земляники.

Амос с восхищением поглядел на ярко-красные ягоды, Виолет уже предвкушала вкусную добавку к ужину, но девочка чуть не расплакалась: как же есть такую красоту? Ласковые слова Амоса утешили маленькое создание — завтра в лесу опять будет полно земляники, а сегодня можно отдать ягоды матери.

За ужином Селиндия радовалось вкусу первой земляники и готовилась наутро снова бежать в лес за добычей.

Для вымачивания кожи и шкур Амос соорудил в ручье, что журчал за хижиной, особый затон. Когда принесут шкуры на выделку, он положит их на три-четыре дня отмокать в этом каменном затоне. Потом вытащит, и за дело возьмется Виолет. Она тщательно выскребет шкуру добела. Шерсть пойдет на пряжу, из нее получатся теплые одеяла. Дело это нелегкое, проходит немало времени, покуда шкура совсем готова.

Рядом с ручьем Амос выкопал глубокую яму для известкового раствора — в нем шкурам предстоит провести две-три недели. Воду в яме надо менять каждый день. Иногда Амос с грустью вспоминал чаны, которые пришлось оставить в Вуберне. Там у него была даже коптильня, где жар размягчал кожу, делая ее гибкой и мягкой. Но Амос не жалел, что уехал. Теперь у него есть клочок земли, где можно работать, семья, чтобы о ней заботиться, и свобода — драгоценная, как солнечный свет. Ему не хотелось уменьшать счастье дня сегодняшнего — значит, не стоит слишком часто вспоминать, что в прошлом работа давалась полегче.

— Амос, в мешке больше нет извести, — объявила раз Виолет.

— Тогда придется ее сделать.

В медном котле, привезенном из Вуберна, он вскипятил воду, добавил размолотую древесину, корни и листья деревьев, с которых брал кору. В лесу их было немало. Конечно, для дубления лучше всего подходит дуб, но ель, лиственница, да и остальные хвойные деревья тоже идут в дело. Даже у ольхи есть полезные свойства. За долгие годы Амос поднаторел в своем ремесле, и здесь, в Джаффри, он рад-радешенек: все что надо — под рукой, ничего не нужно покупать, вместо денег можно обойтись силой своих неутомимых мышц.