Подруги

— Не твое дело старшей сестре замечания делать! Смотри за собой, да считай, много ли ты в году дней уроки исправно готовишь.

— Уверяю тебя, пана, что я ничего! — обратилась Надя к отцу, стараясь улыбаться и не обращая, по-видимому, никакого внимания на брата и сестер. — Завтра у меня пробный урок — вот я и озабочена.

Молохов кивнул головой, словно хотел сказать: «Знаю я, знаю! Уж не морочь, пожалуйста!»

Он наклонился к своей тарелке и замолчал. Веселого его расположения духа как не бывало, и все за ним притихли. Софья Никандровна пробовала несколько раз обращаться к нему с вопросами, но Николай Николаевич, видимо озабоченный, отвечал неохотно и отрывисто. Тогда она попробовала заговорить с сыном, но и тут дело не склеилось: Елладий дулся и так злобно отвечал матери, что она, испугавшись за него, со страхом взглянула на мужа. Хорошо, что, занятый своими мыслями, он не слышал его дерзкого ответа. Так остальной обед и прошел натянуто и почти в молчании.

Когда все встали и хозяин дома перешел в свой кабинет, где и имел привычку пить кофе, читая газеты, Софья Никандровна сердито взглянула на падчерицу, проходя в гостиную мимо неё.

— Покорно благодарю вас, Надежда Николаевна! — сказала она раздраженно. — Изволили добиться своего, и весь вечер нам теперь испортили…

— Я не имею никакого права на вашу благодарности, — твердо возразила молодая девушка. — Я и то постоянно обманываю отца, ради его спокойствия. Но что же делать, когда я никак не могу научиться постоянно лицемерить?.. Поблагодарите лучше ваших детей за то, что они никогда не дают ни мне, ни вам покоя…

— Дети, — гневно вскричала Молохова, — идите в гостиную! Сейчас приедет бабушка, a вы тут, пожалуй, еще чем-нибудь прогневаете сестрицу… Я совсем не желаю, чтоб бабушка приехала на семейную сцену!

И она вышла вслед за пересмеивавшимися и пожимавшими плечами детьми, снова метнув грозный взгляд на Надю.

Девушка повернулась и тихо пошла в свою комнату, затаив вздох под гордой усмешкой.

«Вот так и живи день за днем! — печально думалось ей. — Это называется семьей, тесным домашним кругом!.. И чтоб было матери или бабушке, умирая, и меня с собой прихватить?!.. Зачем я замешалась в егосемью?  Емуна горе, и себе не на радость… Да, не весело жить на свете, чувствуя себя всем чужой и помехой тем, кого любишь!..»

Глава IX

Фимочка

Она, в печальном раздумье, вошла в комнату, смежную с детской. Оттуда выглядывало худенькое личико с задумчивыми глазками. Как бы в опровержение её отчаянных мыслей, прежде чем она успела сделать два шага, Серафима бросилась к ней с протянутыми ручонками и крепко повисла на её шее, повторяя:

— Вот за это я люблю тебя, что ты никогда не обманываешь!.. Душечка!.. Милочка… Как я тебя люблю!..

Надя подняла ребенка и прижала его к себе, чуть не со слезами на глазах, — так её тронула горячая ласка девочки в эту минуту.

— Теперь к тебе в комнату, да? — восторженно шептала Фимочка.

— Ko мне, ко мне, если тебе так хочется! — улыбаясь, отвечала ей сестра и тотчас же пошла с ней из детской. — Только, что же мы там будем делать?.. Кажется, ты рассмотрела все мои редкости?.. Чем мы сегодня с тобой займемся?

— Как чем? — искренно изумилась Фимочка. — Я столько, столько должна спросить у тебя!.. Столько, что не знаю даже, успею ли… Нам у тебя никто не помешает?

— Никто!.. Кто же посмеет?.. Хочешь, мы запремся?

— Да, пожалуйста! — озабоченно попросила Серафима и, остановясь у дверей Надиной комнаты, начала, нахмурив брови, хлопотать над ключом.

— Погоди, — остановила ее сестра, — здесь задвижка!.. Вот так!

И она, забыв недавнюю печаль, не переставая улыбаться, глядя на серьезное, чуть не торжественное выражение лица Серафимы, засунула задвижку, зажгла свечи на своем письменном столе и на камине, покрыла лампу, горевшую на круглом мраморном столике, у дивана, розовым абажуром и спросила, не хочет ли Фима, чтоб она засветила и китайский фонарик, висевший среди комнаты, чтоб уж у них было полное освещение.

— Зажги!.. А то — как хочешь… Сядем скорее: я буду тебя спрашивать.

— Неужели у тебя такие важные вопросы? — засмеялась Надежда Николаевна, зажигая пестрый фонарь.

Нарядная комнатка приняла еще более праздничный вид. Цветы, в соломенной жардиньерке, ярко оттенялись на спущенных белых занавесках; безделушки на этажерках, на камине блестели и искрились; хорошенькие картины на стенах словно выступали из рамок; лампа разливала веселый розовый свет на блестящий кретон с розовыми полосками и гирляндами розовых же бутонов, покрывавший мебель и перегородку, за которой виднелось белое покрывало кровати Нади и её мраморный умывальник.

Они сели на диван. Хозяйка придвинула своей гостье большую красную книгу с золотым обрезом — любимый предмет Фимочки во всей комнате. Но на этот раз Фимочке было не до картинок. Она чинно села возле сестры, сложила ручки ладонями внутрь на колени и задумалась. Этот жест её был знаком Надежде Николаевне: он означал, что Фимочка собирается с мыслями и сейчас разразится вопросом, который ей надо будет так или иначе разрешить. Она смотрела на нее, улыбаясь, в ожидании.

— Скажи ты мне, пожалуйста, — деловым тоном начала Серафима, не поднимая глаз, устремленных на ковер, — скажи ты мне: снег — это дождь? — И Фимочка забросала сестру бесконечными вопросами, a Надежда Николаевна сосредоточенно и вдумчиво старалась растолковать ей многое, что еще далеко не было попятно её детской головке.

— Отчего трава и деревья растут на земле, на глазах у всех людей, разве ты можешь объяснить какони растут? Из чего они в земле сотворились сами собой? И не только они: всякий камешек, всякий металл, — железо, золото, серебро. Откуда берутся они в земле, ты знаешь? Я думала, большие все это знают и могут сказать.

Надя пожала плечами.

— Нет, этого никто не знает. Мы пользуемся готовым, что природа дает нам, и можем только радоваться и благодарить за все это Бога. Но я удивляюсь, Фимочка, откуда тебе все это приходит в голову?

— Ах, Надечка, — со вздохом продолжала Фимочка, — я никогда, кажется, не буду умной!.. Чтобы быть умной, надо так много учиться, столько знать!

— Для того, чтобы легче было всему учиться, надо только крепко желать как можно больше узнавать, как можно большему научиться!.. Тогда и учение легко покажется. Ты и теперь такая любопытная и столько знаешь, для своих лет, что, верно, будешь отлично учиться.

— Дай Бог!.. Только, когда-то это будет… Знаешь, Надя, я не умею думать о том, как я буду большая!.. Мне кажется, я никогда не вырасту…

— Ну, вот выдумала! И оглянуться не успеешь, как уж будешь большой девочкой. Я вот уж скоро буду старенькая, a как вспомню свое детство, так мне кажется, что это было вчера.

— Ты счастливая была маленькой, Надя. Как вы хорошо жили с вашей бабушкой, какая она была добрая!.. Няня твоя — какие хорошие сказки умела рассказывать!..

— Да, я тогда была очень счастливая, — со вздохом согласилась Надежда Николаевна. — Детство, вообще, счастливое время; но когда в детстве нас окружают и любят хорошие и умные люди — оно вдвойне счастливо!..

— Если я когда-нибудь буду большой, так я одну тебя буду вспоминать так, как ты вспоминаешь свою бабушку и свою няню и Верочку… Ты ведь говоришь, что и она с тобой также любила разговаривать обо всем, как и ты со мной теперь?

— Да. Сестра Вера всегда была моим другом.

— Как ты у меня… Видишь, ты счастливее меня! У тебя трое таких было добрых, как ты у меня одна.

— Какие пустяки, Фимочка! У меня не было матери, a у тебя мама, сестры твои, папа; все тебя любят…

Девочка снова покачала головкой.

— Нет, — сказала она с убеждением, — ты одна меня любишь. Папа меня… жалеет, a мама совсем не любит: она меня стыдится!

— Стыдится?! — не совсем искренно рассмеялась Надя. — Что ты, Господь с тобой!.. С чего тебе пришла в голову такая глупость?