Как мы росли

— Ой! Ну стукни меня, стукни! Я-то думала… Ой, Варя! Ой, я дура!

— Ну тебя! — сказала Варя. — Идёмте спать. Я замёрзла прямо ужас как…

Девочки на цыпочках вошли в спальню. В чугунной печке ещё тлели покрытые пеплом угли. Подойдя к дверце, Варя осторожно стянула чулок.

— Царапины нет, а синяк здоровый, — сказала Клавка.

Сорокина не спала или проснулась.

— Ну что? — спросила она, поднимая голову. — Видели?

— Видели! — ответила зло Клавка. — Только мы его пуганули.

Наливайкина тайна

На другой день Клавка уступала Варе во всём, а за обедом отдала ей горбушку.

— У меня что-то зуб шатается — ещё сломаешь, — сказала она.

Варя милостиво принимала её внимание и даже согласилась с ней дежурить, чего раньше никогда не было.

Клавка разбудила Варю пораньше:

— Одевайся скорее, и побежим!

— Ещё рано, — сказала Варя.

— Ничего не рано!

Девочки прибежали на кухню. Кроме дяди Егора, там никого не было. Дядя Егор только что растопил куб и сидел покуривал.

— Какую рань примчались, — сказала Варя.

Но дядя Егор не удивился. Он встал и снял с полки большой медный колокольчик.

— На, звонарь, звони! — сказал он Клавке.

— Бежим, Варя! — И Клавка, потрясая колокольчиком, вихрем понеслась по коридору, вверх по лестнице.

Варя, прихрамывая — нога ещё болела, — еле за ней успевала.

Вот какая Клавка! Никогда не рассказывала, что дядя Егор даёт ей звонить.

— На́, позвони! — говорит Клавка и даёт Варе колокольчик.

Варя трясёт его обеими руками, но так, как у Клавки, у неё не получается.

— Ты вот так! — И Клавка, подняв колокольчик над головой, звонит громко: динь-динь-динь!..

Обежав лестницы и коридоры, дежурные вернулись в столовую.

Дежурство с утра шло хорошо, но во время обеда, когда Варя несла поднос с хлебом, в тёмном переходе из кухни в столовую на неё кто-то налетел. Раздался грохот. Варя побежала вперёд, Клавка, которая сзади несла ложки, завизжала.

Варя добежала до стола — на подносе осталось только несколько кусочков хлеба.

Из коридора неслись крики. Свет не горел, и туда с факелом отправилась Гертруда Антоновна.

На полу валялись ложки. Клавка, вцепившись в волосы Наливайко, визжала вовсю, а Наливайко обеими руками прижимал к груди ломти хлеба. При свете факела он выронил хлеб, но Клавка продолжала крепко держать его за волосы. Она просто повисла на нём. Наливайко хоть и большой, а всхлипывал.

Когда Варя и Клавка раскладывали помятые куски хлеба, Клавка сказала:

— Вот он теперь поймает меня и вздует.

— Мы вместе ходить будем, — сказала Варя.

— Что ж, что вместе — обеим и попадёт.

Весь день был испорчен. После ужина, когда Варя с Клавкой мыли посуду, Наливайко появился в столовой. Он нарочно дожидался, когда уйдёт Чапурной. Клавка схватила половник. Варя тоже приготовилась сражаться, но Наливайко, не подходя к ним близко, сказал:

— Я не драться… Буду я с вами связываться! У меня собака осталась не евши. Давай сюда что в мисках осталось, выгребай!

И он поставил на стол ржавый котелок.

Варя подумала: «Вот и хорошо, а то мы с ним бы не сладили, если драться», и стала выгребать остатки из немытых мисок.

— Ты не мешай крошки с кашей, складывай кашу отдельно! — командовал Наливайко.

— Что же, твоя собака сначала первое, а потом второе ест? — спросила Клавка.

— Ты помалкивай! «Второе»! Я вот покажу тебе «второе»! — И Наливайко показал Клавке кулак.

Варя аккуратно выскребла остатки из всех мисок. Наливайко очень торопился:

— Ну ладно уж, давай что есть. У тебя большая собака или маленькая? — спросила Варя тоном примирения.

— А тебе не всё равно?

— Большой собаке здесь очень мало. Погоди, я у малышей посмотрю.

На столе у малышей посуду ещё не собирали, и в мисках было что поскоблить.

— Вот посмотри — теперь, может, хватит?

Наливайко заглянул в котелок: «Хорош!» — и бегом бросился к двери. На пороге он обернулся и сказал:

— Вы вот что: если Чапурному расскажете, то жизни не просите. А если будете соображать насчёт котелка — всё забыто. Идёт?

Клавка промолчала, а Варя с обидой ответила:

— Ты большой, а дурак!

— Ругайся, ругайся, а завтра я котелок под ваш стол поставлю. Идёт?

— Ставь, пожалуйста, — сказала Варя. — Жалко, что ли? Не тебе ведь, а собаке.

И вот после этого дня Наливайкин котелок стоял под столом.

— Ты всё-таки косточки отдельно клади, — просил Варю Наливайко.

— Интересно, какая у него собака? — спросила Варя.

— Да нет у него никакой собаки, — говорила Клавка. — Я везде смотрела: и в спальне у них нет, и в сарае с дровами нет. Что она, у него под снегом, что ли, живёт?

И вот однажды вечером Клавка по Наливайкиным следам дошла по парку до пруда. Следы свернули вдоль каменного забора, потом пошли кустами — до сторожки. Вот, оказывается, где собака! Послышался лай. Окна сторожки слабо засветились, и Клавка услыхала, как Наливайко крикнул:

— Иди-иди, черт, лохмач!

Дверь хлопнула, и лай затих.

Наливайко зазвал собаку в сторожку. Клавка не выдержала и подбежала к окну. В сторожке Наливайко был не один. На кровати сидел очень худой старик, и Наливайко кормил его из котелка с ложки.

Клавка пришла обратно и рассказала Варе всё, что видела.

— Нечего ему было собаку выдумывать, — сказала Варя. — Наверно, дедушка-то больной.

Наливайкин котелок с этого дня был куда полнее, и не объедками, а чистым супом или кашей.

Как-то Варя, передавая ему котелок, спросила:

— А чем же ты собаку кормишь?

— Чем? Кожуру всякую на кухне прошу. Она всё ест. Я её мороженой петрушкой кормил. А вот станет потеплее — мышей будет ловить. У деда в садоводстве про́пасть мышей.

Наливайко понял, что девочки разгадали его секрет, и был очень признателен за то, что они молчат.

Долой Татьяну Николаевну!

Уже чувствовался приход ранней весны. В дом глянуло солнце, сразу стали видны серые, немытые стёкла, а по углам пыль и паутина. Девочки решили устроить уборку.

— Сами возьмёмся и вымоем. Подумаешь, какое дело! — сказала Клавка и отправилась к Гертруде Антоновне просить тряпок.

К своей воспитательнице, Татьяне Николаевне, ходить нечего: она только придёт в столовую, съест, что полагается, и опять к себе в комнату. Гертруда Антоновна — другое дело: сама берёт тряпку, чистит, моет, потому у малышей и чистота.

А Татьяна Николаевна за всё время только один раз сказала: «Боже, как всё запущено!» — но как убрать, не посоветовала.

— Я к вам пришла за тряпками, — сказала Клавка Гертруде Антоновне.

Гертруда Антоновна пошла с Клавкой в бельевую и выбрала там старое одеяло:

— Его можно разорвать на тряпки. Только пусть все работают! У вас в комнате настоящий свинушник.

— Тряпки есть — теперь вымоем! — сказала Клавка и побежала вприпрыжку обратно.

Сорокина мыть пол отказалась:

— Что я, кухаркина дочь?

— При чём здесь кухаркина дочь? — уговаривала её Варя. — Мы хотим, чтобы было чисто.

— Что же я, по-твоему, буду половую тряпку в руки брать? Ты можешь взять половую тряпку в руки, а я нет.

— Почему ты не можешь?

— Почему?! — Люба смерила Варю презрительным взглядом. — Потому что я не росла на фабричном дворе…

Сорокина не договорила своей речи, — вмешалась Клавка.

— Не помрёшь! — сказала она, бросая ворох тряпок на пол. — В столовую бегаешь — не помираешь, а пол мыть — сахарные ручки отвалятся! На, бери тряпку, и будешь мыть, как все, ничего с тобой не случится.

— Да как ты смеешь! Как ты смеешь мне приказывать! Что я, с ума сошла, что ли, мыть пол? — Сорокина даже ногами затопала.

Клавка с удивлением глядела на Сорокину:

— Гляди, и правда как сумасшедшая. Ну, чего глаза-то вытаращила!

— Ты ещё обзываться, уличная побирашка! — закричала Сорокина.