Журавленко и мы

— Нет, это преждевременно, — ответил Журавленко и заколебался. — Честно говоря, очень хочется с вами пойти… но не можем…

Сергей Кудрявцев, большой охотник повеселиться в хорошей компании, начал уговаривать:

— Ну один вечерок, Иван Григорьевич!

— Один вечерок — опасная штука. За ним, как правило, идёт второй вечерок. Это я по опыту знаю. И не уговаривайте. Мне и так, кабы знали вы, кабы ведали, как трудно удержаться. Давайте работать. Зато под музыку. И ещё какую! Святослав Рихтер играет Бетховена.

Журавленко открыл проигрыватель, поставил долгоиграющую пластинку, и комната словно заполнилась чудом: человеческой силой, человеческой нежностью и человеческим страданием.

Журавленко с Кудрявцевым работали, тихо переговариваясь, когда без слов было не обойтись.

Илья Роговин и Борис Ковалевский ушли только тогда, когда Святослав Рихтер кончил играть, когда докрутилась до конца пластинка. И то не сразу. Они ещё посидели, помолчали, подумали…

Маринку и Лёву отпустили к Журавленко только после того как они сделали уроки. Они прибежали, когда уже не было у Журавленко музыки и не было его загорелых друзей.

У Кудрявцева что-то не ладилось, не свинчивалось, и надо было углубить линию нарезки на одной из деталей. Углублял он нарезку напильником, злился и говорил:

— На заводе бы это — раз плюнуть, а тут мучайся!

— А вы не мучайтесь, — посоветовал Журавленко. — Когда я мучался, — ничего не получалось. А когда понял, что надо работать веселее и спокойнее, — начало получаться.

Кудрявцев оторвал глаза от своей нарезки, встретился со светлыми, удлинёнными, ещё чуть туманными от музыки глазами Журавленко и сказал:

— Ну и поборолись вы с собой за эти шесть лет! Вот чёрт возьми, а?!

Маринка, которая тихо сидела рядом с Лёвой и выполняла «фронт своих работ», подумала:

«И я больше не буду мучаться. Вот, честное слово, буду решать самые трудные задачи по арифметике весело и спокойно. И у меня скорей будут получаться!»

А Лёва подумал:

«Шесть лет… Журавленко сказал тому важному розовенькому человеку, что с их встречи тоже прошло шесть лет. Может быть, из-за того самого, розовенького, Журавленко и делает всё один? И башня в комнате, может быть, из-за того человека?..»

Глава семнадцатая. Трудные уроки

Михаил Шевелёв дотягивал пятый этаж из последних сил. Становилось всё холоднее. Руки болели невыносимо.

Когда, наконец, дотянул, когда уложил последний кирпич, он прислонился к своей, сырой ещё, стене и долго так стоял на высоких мостках.

Он смотрел за Неву, на фасады прекрасных домов, стройных и крепких, как молодость, хотя им пошла уже третья сотня лет, и, если бы вы знали, как у него ныло сердце.

Кладка стен была закончена.

Сергей Кудрявцев взял отпуск и целые дни проводил у Журавленко.

Михаил Шевелёв два дня шагал по городу, засунув руки в карманы своей бобриковой куртки, и читал объявления.

К вечеру второго дня нашёл подходящее и поступил на курсы крановщиков. Это — выход. Будет сидеть в кабине подъемного крана и со стройками не расстанется.

Он принёс руководителям своего прежнего коллектива заявление о том, что просит его уволить.

Но уволить Михаила Шевелёва не согласились, а решили оплачивать месяцы его учёбы на курсах по его прежнему среднему заработку.

В первые дни занятий Михаил Шевелёв понял, что в технике смыслит мало.

Маринка видела, как долго он сидит над каждой страницей учебника, с каким трудом срисовывает какие-то круги, ромбы, лесенки. Маринка и то скорее бы срисовала.

Она сидит с папой за одним столом. Каждый делает свои уроки. Она поглядывает на папу и удивляется. Тысячу триста кирпичей за одну смену укладывал — не потел. Чертит какую-то лесенку — весь лоб мокрый.

Много раз Маринка собиралась предложить: «Давай, я за тебя сделаю». И не предлагала. Всё равно не даст.

Однажды она сказала, как будто себе, но так, чтобы папа услышал:

— Когда мучаешься, — хуже получается. Надо веселее и спокойнее.

Папа спросил:

— Кто это так толково решил?

— Журавленко. Ну, и мы тоже, — ответила Маринка.

Папе было известно, что «мы» — это она, дядя Серёжа и Лёва.

Иногда, закрыв учебник, папа доставал со шкафа книжку стихов и показывал Маринке на какое-нибудь из стихотворений:

— Давай негромко, как нам с тобой письмо.

И Маринка негромко читала:

Или ещё такое, что будто и не читаешь, а оно как-то само получается.

— За это — спасибо, — говорил папа и снова открывал учебник.

Сергея Кудрявцева Михаил Шевелёв не видел теперь по нескольку дней.

При первой встрече Сергей Кудрявцев весело сказал:

— Такое, брат, кумекать начал, — сам своей башке удивляюсь. Это мне высшая школа, что другим университет! А ты как?

Шевелёв ответил:

— Мне до высшей школы далековато. В средней покряхтываю.

При второй встрече Сергей Кудрявцев ещё веселее сказал:

— Ух, и жизнь! Ещё деньков пять — и готова у нас модель. А машину построят, — соображаешь, какой переворот в нашем деле будет?

Шевелёв ответил:

— Чересчур горячая у тебя голова, Сергей.

— Зато, пока твою разогреешь, — тонну угля сожжёшь!

При третьей встрече Сергей Кудрявцев торжественно заявил:

— Завтра у нас модель заработает. Дадим полную нагрузку. Неужто у тебя, у дьявола, душа не просит поинтересоваться?

Михаил Шевелёв спросил:

— С раствором будет кирпич класть?

— А как же!

— Гм, тогда надо посмотреть.

Маринка и Лёва в начале отпуска Кудрявцева бегали к Журавленко каждый день. При них из таинственной многослойной обёртки была извлечена самая важная часть модели.

Журавленко делал её медленно, долго и укутывал, как ребёнка, чтобы не пылилась. Теперь она была готова.

Маринка даже прищурилась от восторга:

— Ух, блестит! Ну бывают же такие красивые машины!

Лёва хотел понять, как она устроена. Куда там! Сразу не только не поймёшь, — не рассмотришь. Вот это поднимаются трубы и образуют такие арки. А что это за длинный выступ среди косых переплётов? И зачем под ним кабина?

Журавленко спросил:

— Видишь кирпичеукладчик?

— А где он? Куда смотреть?

— Да вот, под носом, — сказал Журавленко.

Он щёлкнул пальцем по выступу. В нём открылась дверца и вылетел кирпичик меньше спичечной коробки. Лёва вспомнил, что в точности такой взвешивал Журавленко на аптекарских весах.

Кирпичик вылетел — и дверца сама захлопнулась…

Понятно, что Лёве с Маринкой не хотелось уходить оттуда, где им всегда было интересно, где каждый день было что-то новое. Сергей Кудрявцев, увлёкшись работой, забывал их вовремя выпроводить. Кончилось дело тем, что у Маринки и Лёвы часто замелькали в тетрадках тройки, и мамы запретили ребятам даже к дому Журавленко подходить.

Но когда Лёва услышал, что завтра модель заработает, он начал уговаривать своего папу взять его и Маринку с собой, ну на час, на полчаса! Хотя бы увидеть момент пуска модели!

И Сергей Кудрявцев не устоял. Он согласился взять их завтра с собой.

Глава восемнадцатая. Поддержите её!

— Да, да, войдите, — послышался голос Журавленко.

Вошли Сергей Кудрявцев, Маринка и Лёва.

За ними, в первый раз, в комнату Журавленко вошёл Михаил Шевелёв. Сделал шаг от двери, постоял, осмотрелся… В нём начала подниматься жалость к человеку, который шесть лет бился, чтобы сделать своими руками то, что якобы могло заменить руки таких мастеров, как он, Шевелёв.

Михаил Шевелёв старался не смотреть на Журавленко, — так на него он сердился и так жалел годы его усилий, которые заранее считал напрасными.